Во славу русскую

Четверо вооружённых людей могли бы противостоять грабителям. Но кто хочет бросаться на пистолет, радея о хозяйском добре? Вдобавок при недвусмысленных звуках налёта верный Ганс повернул рычажок новейшей гальванической аппаратуры, обошедшейся в целое состояние. Можно спокойно ждать подлинных жандармов. И даже изобразить покорность, неторопливо отворить хранилище, позволив разбойникам наполнять мешки. Ждать-то каких десять минут.

Однако налётчики не теряли времени зря. Как только открылся главный сейф, один из гражданских впустил в банк ещё сообщников. Мешки с деньгами и золотом потекли к выходу.

Мы с Соломоном обозревали действия команды из кареты футах в шестидесяти от входа. В тихом проулке было безлюдно и закрыты все ставни. Итальянская кондитерская, две лавки модного платья, шорная мастерская и подобные им предприятия запирают двери задолго до темноты. Естественно, через десять минут конная жандармерия не примчалась. Отрезанный от полицейского участка провод пропустил ток к хитроумному устройству, принесённому туда мадьяром. На устройстве вспыхнула искра меж графитовыми стержнями, давшая сигнал, что злоумышленники вошли в банк. Студент повернул свой рубильник. Посему в отделении брякнул иной колокольчик, бравые стражи порядка прыгнули в седло и понеслись в противоположном направлении — в северную часть города, словно оттуда прозвучал призыв о помощи.

Но в столице империи масса и другой полиции. Едва началась погрузка награбленного, как на улице показалась пара пеших жандармов, заинтересовавшихся странной суетой в позднее время: из здания вышли трое крупных парней и закинули раздувшиеся мешки в повозку.

— Иссак, их двое. Сделайте, чтобы их пригласили пройти внутрь банка. Пусть удостоверятся, что там — порядок.

— Азохн вей! Они запомнят моё лицо, — оробел Соломон.

— Не трусьте. Где ваш подельник, что изображал мента в начале?

— Рядом… Герр Трошкин, но внутри связанные банкиры.

В решительный момент он решил дать задний ход?!

— Снова в Тасманию захотелось? Думаешь, они подышат воздухом и свалят? Заманить внутрь и связать! Бегом!

Проклиная судьбу и сетуя на вечную несправедливость, Соломон похромал к банку исполнять задание. Они несколько раз обсуждали вариант с внезапным вмешательством полиции, но у матёрого уголовника жила надежда избежать этого. Месть легавых страшна и безжалостна. С другой стороны, не убивать же их. Ну, полежат связанными, разозлятся, потом успокоятся. Огромные деньги не зарабатываются просто так.

Иссак что-то сказал жандармам и вежливо протянул ладошку ко входу — пожалуйте, мол. Я выждал две минуты, поправив маску на лице, и вышел из кареты.

В проулке никого, кроме возниц с награбленным. Быть может, они чуть насторожились, завидев персону в чёрном и в непроницаемой маске, однако время такое. Даже на бал многие теперь отправляются, прикрыв лицо, дабы не попадаться на глаза ревнивым мужьям и жёнам.

Внутри меня встретили перепуганные соучастники. Взломанные ящички, кружащиеся в беспорядке бумаги, среди которых бестолковые джентльмены удачи рассчитывали найти что-то ценное, сразу оповестили жандармов, что банк попросту грабят. Поэтому следы борьбы в виде поломанной мебели нашлись прямо около входной двери, а бригадир бандитов, крепкий кряжистый мужчина по кличке Халбьюдиш (18) потирал ушибленную скулу.

(18) От halbjüdischen — полуеврей (нем.) В России тогда говорили — полужидок.

— Не было такого уговора — ментов вязать!

Он видел меня лишь раз, также замотанного в маску, и по подчинённым повадкам Соломона усвоил, что таинственный незнакомец большого роста — главный в сём ограблении.

— Легко исправить. Развяжите, сдавайтесь. Они не обидятся — возрадуются, получив повышение за вашу поимку.

— Гевалт! — яростно ругнулся бандит. — Из-за проклятого гоя меня будет искать весь жандармский корпус империи.

Я заглянул за конторку. Связанные охранники с мешковиной на голове брошены вповалку. Недовольное шевеление и мычание рассказали, что они до сих пор живы — расчётливые евреи и в запале налёта старались не наработать на пожизненную каторгу.

— Где?

Соломон кивнул в сторону боковой двери. Я шагнул в неё и старательно притворил за собой. Маленький кабинет с окном, плотно задёрнутым шторой, очевидно, принадлежал управляющему. Добротный стол с увесистым бронзовым прибором, низкий диван из коричневой кожи, только входящей в моду, такие же кресла на массивных ножках — всё это свидетельствовало о благополучии и изрядной солидности заведения.

Жандармы покоились на креслах, наскоро связанные и обезоруженные. Оба — офицер и капрал — высокие, сильные, с холёными лицами, слегка помятыми, как и форма, от короткой энергической борьбы с налётчиками.

— Бонсуа, месье. Миль пардон, — хоть как-то маскируясь, я переходил на французский язык. — Вас скоро освободят. Один только вопрос: есть ещё патрули у Хауптштрассе?

Лейтенант смолчал, а молодой капрал зло бросил:

— Разницы нет. Я видел Халбьюдиша. Его в жандармерии всякий знает. Ваш арест неминуем — сдавайтесь!

План продолжал трещать по швам. Надо же, в связанном виде человек продолжает пребывать в уверенности, что жандармская форма защитит. Зря капрал это сказал.

— Эскьюземуа, месье. Я не могу позволить вам дать показания в суде.

Хотя я готов был к бурным действиям жандарма, но тот смог удивить. Резко выпрямился, отчего скреплённые в запястьях руки проскользнули за спинкой кресла, и прыгнул головой вперёд, сбивая меня с ног. Затем капрал перевернулся и сильно ударил связанными ногами в голову, я едва увернулся. Каблук сапога сбил маску с моего лица.

Вот и всё. Виселица, если жандармы донесут. И еврейским подельникам, на них плевать, и, что самое обидное, мне тоже.

Выстрел в сердце из маленького револьвера, прижатого стволом к мундиру, не громче падения тома Библии со стола.

— О майн Гот! — впервые подал голос лейтенант. — Клянусь, что никому не расскажу об увиденном. Пощадите меня ради детей!

— У налётчиков тоже есть дети.

Офицер тихо взвыл от ужаса, когда короткий револьвер упёрся в его мундир. Ни стоны, ни мольбы не помогли. Тихо хлопнуло ещё раз.

Я шагнул к зеркалу, отряхнул и поправил одежду. Маска вернулась на прежнее место. К сожалению, на скуле краснеет кровоточащая ссадина от жандармского сапога. Но сие — не самая насущная проблема.

Вернул капрала на кресло. Маленькие дырочки на мундирах не бросались в глаза. С виду — блюстители порядка просто оглушены. Неумолимые признаки смерти овладеют телами позже.

— Что за шум? — в один голос спросили Халбьюдиш и Соломон, когда я покинул кабинет управляющего.

— Доходчиво объяснил им, что не нужно откровенничать. Закончили погрузку? Ходу!

От слуха не укрылось недовольное ворчание полужидка, мол, раскомандовался тут.

Две коляски с поднятым верхом помчались к мосту через маленькую речку, давшую имя столице Австрии. Наша с Соломоном карета последовала сзади. Вопреки некоторому сопротивлению беглого каторжника, я втиснул его рядом с собой.

— Иссак, ты отвечаешь за громил. Какого дьявола он позволяет себе раскрывать пасть?

— Вы же понимаете, в империи нельзя трогать жандармов, — заюлил Соломон. — Таки волнительно это.

— А вы за мильён фунтов собрались на увеселительную прогулку? За обычный променад столько не получают. И где ваш поц, что должен был стоять на шухере?

— Не надо нервничать, герр Трошкин. — Сейчас приедем, посчитаем, и все будем довольные.

Всенепременно. Особенно лейтенант с капралом, их коллеги, родные и близкие. Нет, с еврейскими уголовниками крупное дело нельзя было начинать. Их стезя — мелкий шахер-махер. Я со злостью глянул на скорбный остроносый профиль в тёмном уголке кареты. Если и при расчёте вздумаете надуть, сегодня не в первый раз проливать кровь. Рука погладила объёмистый саквояж.

Честно, меня трясло. Как ни оправдывайся необходимостью, я загубил случайно подвернувшихся жандармов, просто исполнявших приказ. Говорил себе: они — военные, подданные империи, что на грани войны с Россией. Надо ли жалеть противника? Но если так рассуждать, не грех извлечь «Урал» и начать самолично отстреливать партикулярных господ на улицах Вены, они тоже могут быть призваны в армию и палить в русских.

Есть ещё аргумент: в войне с Россией, коль таковая начнётся, погибнет неизмеримо больше австрийцев, чем в банке этой ночью… Выходит, спасая многие тысячи местных ценой двух смертей, совершил «благородный» поступок?

Решив отложить самокопание на более спокойные времена, я увидел, как карета минула горбатый мостик через Вену и благополучно вкатилась под арку, попав во внутренний дворик невысокого каменного дома, скудно освещённый единственным фонарём. Там выскочил наружу и поднялся по лестнице за подручными Халбьюдиша, утащившими внутрь добычу.

Пересчитывали её трое. Унылое и грязноватое помещение, пахнущее сыростью и чесноком, навевало не самые хорошие предчувствия. Строганов, Соломон, а также подпирающий стену полуеврейский бригадир пребывали в тяжёлом молчании. Счетоводы не участвовали в налёте, и я мысленно посчитал, сколько народу вовлечено в преступление. Пятеро в банке, три возницы, двое на шухере, проспавшие патруль, двойник и гримёр — уже дюжина, помимо меня самого и Соломона. Ах, да — студент Венского политехнического университета. К утру обнаружатся трупы и начнётся облава, через день-два жандармы нащупают концы. Исполнителей нужно срочно убрать из города и ждать, пока не стихнет первый переполох.

Наконец, старший из счётчиков переписал на единый листок сумму золотых и серебряных монет, а также ассигнаций разных государств. Я водрузил раскрытый саквояж на стол, тем показывая — жду своей доли.

— У меня дурные новости, — скривился старый пройдоха. — Вместе с бумажными деньгами набралось всего лишь девятьсот тысяч фунтов, а вы обещали мильён.

Присутствующие напряглись. Названная Соломоном сумма огромна, никто из евреев и близко не находился рядом с такой, достаточной для оплаты пяти военных пароходов. Но они учуяли, что в условиях гешефта появилось изменение, позволяющее немного повернуть расклад в свою сторону, и не преминули этим воспользоваться. Такова их природа — не будем же упрекать крокодила в хищности, а слона в излишней массе.

Но они имели дело с человеком, прошедшим неплохие университеты среди османских и английских уголовников.

— Стало быть, ты мне должен, Соломон. Ты выбрал чахлый банк. Ты привёл шлимазлов, что на шухере стоять не могут.

Евреи заголосили. Старый Иссак оказался меж двух огней. Меня он инстинктом боялся больше, нежели всю шпану Вены, чувствовал — я шутить не буду. Потом придётся отдуваться перед Халбьюдишем, которому Соломон не поведал о возможном жандармском вмешательстве, рассказывая, что цимес гешефта в безопасном получении золота; думал — мадьярский студент отправит жандармов в другую сторону. Возможно, каторжник и выкрутился бы, но нетерпеливый бандит вытащил из-под лапсердака большой пистолет и взвёл курок.

Мне снова пришлось пустить в ход револьвер. Два выстрела почти слились. Однако кремниевое оружие выпускает пулю с крохотной задержкой, тогда как карманный убийца палит немедленно.