Сталин. От Фихте к Берия. Очерки по истории языка сталинского коммунизма

Таблица 2

«Легализовано бандитов нелегалов» (5 242)[1101]

Из этого сравнения получается, что подчинённые М. Крассмана сделали акцент на число определённо выявленных, признанных в качестве членов подполья лиц, а сам М. Крассман и, опираясь на его данные, Берия (который не стал бы сличать его докладную записку с исходными данными его подчинённых, а центральный аппарат МВД не мог этого делать без указания о специальном расследовании) — на общем числе арестованных (задержанных), то есть подозреваемых и в большинстве своём затем отпущенных. Таким образом, для постороннего и неопытного читателя документа трёхкратное превышение числа подозреваемых над числом осуждённых — и могло бы выглядеть чем-то новым, но в Президиуме ЦК весной 1953 года, полностью укомплектованном из самых опытных деятелей сталинской карательной системы и её хозяйственных руководителей, таких наивных новичков просто не было. И акцент на общем числе арестованных, который был сделан Берия, вряд ли кому-то в руководстве, особенно после опыта 1930-х гг., мог показаться крайним преувеличением. Он скорее раскрывал потенциал сопротивления. Но не более того. Именно об этом говорит приводимая самим А. Р. Дюковым реплика главы МГБ Литовской ССР П. П. Кондакова на допросе по делу уже свергнутого Берия летом 1953 года. Этот П. П. Кондаков также имел все основания беспокоиться о своей личной судьбе при реализации «нового курса», ибо получил от Берия крайне негативную служебную характеристику, во исполнение которой Берия поставил вопрос о его отставке[1102]. От П. П. Кондакова, очевидно, требовались только обвинительные показания. Вот что он говорит о цитируемой справке Берия и что использует А. Р. Дюков в качестве доказательства того, что Берия сфальсифицировал данные: «В этой записке данные о репрессированных были увеличены, сюда включили даже задерживаемых»[1103]. Странное обвинение: если в число репрессированных надо было бы включить «легализованных» антисоветских подпольщиков, то почему бы не считать таковыми тех, кто отпущен был из-под ареста, в том числе в рамках известной советской политики фактического «умиротворения», избирательного освобождения от полноты ответственности прибалтийских коллаборационистов Гитлера, столь основательно, на базе архивных данных, исследованной самим А. Р. Дюковым[1104].

Тем временем даже поверхностное обращение к текущим данным о числе убитых и арестованных участников антисоветского подполья в Литовской ССР обнаруживает гораздо более сложные источниковедческие задачи. Имея в виду, что, по «данным Берия», за 1944–1953 гг. в Литовской ССР было убито более 20 000 противников Советской власти и арестовано свыше 130 000 (то есть налицо республиканская пропорция 1 к 6), интересно проследить, как с ними соотносятся фрагментарные текущие данные столь же высокого, союзного, уровня отчётности. Так главы НКВД и НКГБ Литовской ССР докладывали 26 января 1945 года союзному наркому Берия, что с июля 1944 по 20 января 1945 — обоими ведомствами в республике было арестовано в целом — 22 327 человек[1105]. Но ещё 5 января 1945 они же докладывали Берия, что общее число арестованных ими с июля 1944 по 1 января 1945 составляло 12 449 (в том числе в последнюю декаду декабря 1944 — 3 857), что даёт основания полагать, что при указанном темпе репрессий арест дополнительных около 10 000 за 20 дней января 1945 был вполне реальным, а не «завышенным». При этом число убитых с июля 1944 по 1 января 1945 составило 2574 человек[1106] (что в указанном периоде даёт пропорцию убитых и арестованных 1 к 4). Пропорция этих данных, доложенных подчинёнными Берия, совершенно не противоречит тому, что в тот период сам Берия докладывал И. В. Сталину 22 ноября 1945: с 1 июня до 1 ноября 1945 в Литовской ССР было убито 3925 участников подполья, арестовано и «захвачено живыми» (и очевидно при этом также арестовано) — 13 830[1107]. Интересно, что за тот же период «явилось с повинной бандитов, находившихся на нелегальном положении дезертиров и уклоняющихся от призыва в Красную Армию», — 33 759 (!) человек[1108], каковые, несомненно, по существовавшему порядку должны были автоматически поступить на проверочно-фильтрационные пункты, в которых содержались на положении задержанных, иногда на довольно значительный срок, и часть которых после фильтрации подлежала аресту. В общем массиве эта часть нелегального сообщества, с которым боролся в Литовской ССР НКВД, оказывает существенное влияние на итоговые цифры деятельности НКВД.

Кроме того, учитывая условия всё ещё военного и первых месяцев послевоенного времени, в которых составлялись названные отчёты, с его большей ожесточённостью борьбы, готовности вооружённого противника к сопротивлению и ещё не полностью сформированной советской властной инфраструктурой, позволявшей выявлять и арестовывать сети сочувствующих и поддерживающих противника, а также членов семей, по практике того времени подпадающих под репрессии, можно с уверенностью заключить, что названная итоговая пропорция убитых и арестованных в Литовской ССР (1 к 6) не является вымышленной, а число арестованных в итоговых «данных Берия» за 1944–1953 гг. заметно завышенным.

И неужели против этой реальной, многослойной и терминологически сложной статистической работы все упомянутые политические «показания» П. П. Кондакова и Снечкуса — могут считаться аргументами в пользу фальсификации Берия данных репрессий? В обвинениях, высказанных против Берия тогда, когда требовалось высказывать именно обвинения, не нашлось ничего более существенного, чем избирательность данных, поданных Берия с уровня глав МВД союзных республик, в которых эти министры сделали акцент на общем числе антисоветских элементов и просто подозреваемых, прошедших через карательную машину МВД, а не на тех, кто в итоге был признан антисоветским элементом и был за это наказан.

Здесь требовалось бы доказать, что (1) данные об арестованных / задержанных не имеют отношения к репрессивной политике Советской власти и (2) такое вполне условное «раздувание» цифр было предпринято министрами союзных республик по указанию Берия, то есть стало актом хотя бы условного препарирования.

А. Р. Дюков даёт понять, что причиной «завышенных» данных о числе репрессированных стало именно указание Берия министрам внутренних дел союзных республик Прибалтики и Украинской ССР включить в общее число репрессированных… да, именно действительно всех репрессированных, то есть арестованных, но отпущенных. Так что же? Считать ли это «завышением» — вопрос терминологии, то есть вопрос о том, являются ли «репрессией» любые задержания и аресты или таковыми следует считать только расстрелы, каторгу и «легализацию». Что же касается прямых указаний Берия министрам союзных республик, то и здесь всё выглядит не так очевидно, как следует из изложения А. Р. Дюкова. Вот он пишет: «Следует отметить, что П. Мешик был „человеком Берия“; его назначили на должность министра внутренних дел УССР в середине марта 1953 г. Поэтому не исключено, что данные о репрессиях, приведённые в его докладной, также не адекватны»[1109]. Однако сравнение данных главы МВД УССР П. Мешика и Берия показывает, при полном совпадении чисел убитых и депортированных, разницу в числе арестованных: у П. Мешика их — 103 003[1110], у Берия — 134 467 (см. Таблицу 1). То есть верный бериевец П. Мешик почему-то «занижает»…

Судя по тому, что в массиве служебной переписки Берия в подавляющем большинстве случаев присутствует инициативный документ для комплекса соответствующих документов[1111], следы выискиваемой «фальсификации» должны быть легко обнаружимы. Вот только вся «злостность» такой «фальсификации», похоже, проявляется лишь в большем числе арестованных: неужели Берия, ведя внутреннюю борьбу в Президиуме ЦК КПСС, так и сказал своим республиканским министрам: «принципиальней, внимательней (больше) пиши про число арестованных бандитов, их — я знаю — у тебя (должно быть) много»? Но и в этом есть сомнения. Ибо — если уж «завышать» данные о мощности антисоветского подполья в союзных республиках Прибалтики и на Западной Украине, — то было бы странно, если бы это «завышение» не коснулось базового показателя опасности этого подполья — числа убитых антисоветчиков в боях с силами НКВД-МВД. Выборочная проверка «данных Берия» обнаруживает, однако, не только отсутствие «завышения», но и напротив — занижение данных, причём данных о числе убитых. Как указано в «данных Берия», в 1944–1953 гг. в Латвийской ССР был убит 2321 противник Советской власти. Но данные того же МВД заставляют думать, что убито их в Латвийской ССР было в эти годы гораздо больше. Только в 1944–1947 гг. (фактически в 1944–1946) были учтены 2402 убитых[1112]! Так вся пирамида аргументации в пользу того, что Берия фальсифицировал данные о широте антисоветского подполья в Прибалтике в сторону их «завышения», рушится.

В заключение — несколько слов о политическом смысле якобы «завышения», наличие которого постулировал А. Р. Дюков, но так и не раскрыл его фактическую природу, без чего вся логика его аргументации теряет исследовательский смысл. Почему А. Р. Дюков, зная приведённые признанными исследователями сведения о личной ангажированности Снечкуса и П. П. Кондакова в отношении усилий Берия в Прибалтике, считает возможным некритически ссылаться на их «свидетельства» при оценке статистического качества «данных Берия»? Почему А. Р. Дюков полагает, что в апреле — мае 1953 года полновластный, наряду с Маленковым и Хрущёвым, не удовлетворяясь согласием Хрущёва, Берия должен был кого-то в Президиуме ЦК дополнительно запугивать фальшивыми цифрами о положении именно в Прибалтике? Нет ответа. Предпринятую А. Р. Дюковым попытку подвергнуть ревизии сложные по истории их формализации, но глубоко эшелонированные в массиве ведомственной статистики, данные НКВД-МВД о масштабах репрессий в Прибалтике следует признать неудачной. И это — важный результат усилий последних 20 лет «архивной революции» в России и в том числе самого А. Р. Дюкова, когда на смену сочинениям западных, отечественных, а теперь и прибалтийских демагогов приходит критическое коллективное знание западных, отечественных, а теперь — и прибалтийских специалистов.