Черный Иркут

Зинаида Калистратовна разделась после девчонок и решила набрать в таз воды. Как только она приоткрыла крышку, гусь начал бить крыльями и с криком рванулся на волю.

«И летели в полутьме по огороду белые лебеди, — с придыхом рассказывал потом в казарме Чигорин, — а впереди всех, увёртываясь от коромысла, несся чёрный гусак».

Зинаида Калистратовна хотела нажаловаться нашему начальству, но вмешалась Тонька, пригрозив, что уйдёт из дома. Пришлось матери спустить всё на тормозах: дочь — не клуб, её не закроешь на замок.

Этим же летом Тонька поступила в педучилище. Когда мы вернулись из отпуска, она со своими подругами стала приезжать на центральный аэродром. Принимали их как родных, и я с грустью отметил: людей сближает не только уборка туалетов, но и, в большей степени, банные воспоминания.

Встречать Новый год мне выпало опять в наряде. Ну что с этим Умрихиным поделаешь! Неожиданно Тимка предложил подменить меня.

— Ты встреть Тоньку с девчонками, — сказал он, — и проводи в клуб. Не то третий отряд перехватит. А ты потом меня сменишь.

— А что сам не встретишь? — спросил я.

— Мне новую праздничную песню про старшину доделать надо, — хитровато улыбнулся Шмыгин. — В казарме не дадут. А повод что надо. Сегодня в гости к нам Кобра должна прийти. Надо о себе напомнить, а то, поди, забыла.

На втором курсе вместо заболевшей учительницы английского языка с нами стала заниматься преподавательница из педучилища Клара Карловна. Была она невысокого роста, всегда в строгом тёмно-синем костюме, голубой рубашке и чёрном галстуке.

— Ей бы пошла портупея, — шепнул Тимка, когда она в сопровождении Умрихина уверенно вошла в класс.

Точно при выносе знамени, печатая шаг, Антон Филимонович Умрихин шёл чуть сзади. Когда она начала знакомиться с курсантами, Шмыгин поинтересовался, какое училище она заканчивала. Преподавательница оглянулась на Умрихина. Тот тут же поднял Тимофея и объявил ему замечание. Англичанка еле заметно кивнула старшине и начала занятие. Вскоре все заметили необыкновенное усердие старшины. Он стал оставаться на дополнительные уроки, а после провожал англичанку до автобуса. Была она незамужней и старше его лет на десять. Но это обстоятельство Умрихина не смущало — суровое стальное сердце старшины пронзила стрела Амура. Возможно, он уже видел себя командиром корабля на международных трассах, где без знания английского языка делать было нечего.

— Стратег, не то что мы! — разводил руками Шмыгин.

У него с Кларой Карловной отношения не сложились. Существовало правило: едва преподаватель появлялся в классе, дежурный обязан был доложить, кто присутствует на занятиях. Как всё это произносится по-английски, Шмыгину написали.

— Начни так: комрид тиче и далее по тексту, — посоветовали ему доморощенные полиглоты.

Но ему удалось произнести лишь два первых, ставших впоследствии знаменитыми, слова.

— Кобра птичья!.. — звенящим голосом торжественно начал он, думая, что на английском это должно означать: товарищ преподаватель!

И долго не мог сообразить, почему его доклад был остановлен визгливым гоготом Клары Карловны, который почему-то напомнил крик того самого деревенского банного гуся:

— Гоу аут! Гоу аут!

А Антону Умрихину, после того как Клара Карловна отбыла с нами положенный срок, почти каждый день из города стали приходить письма. Знатоки говорили: исключительно на английском. Отвечал он, обложившись словарями, морщил лоб, пыхтел, и мне казалось, будто старшина моет пол.

Мы подозревали, что сепаратистские настроения с проведением собственного новогоднего вечера имели под собой английскую основу.

Начальник штаба поручил всю организацию хозяевам — третьему отряду. Те задрали нос, начали ставить свои условия: заявили, например, что будут пропускать гостей по пригласительным и что оркестр на вечере будет свой — центрального аэродрома. Мы возмутились, пошли жаловаться.

Нас активно поддержал Умрихин. Тогда Орлов предложил проводить вечер самим, в старом, закрытом на ремонт клубе.

— Но всё сделаете собственными силами; ремонт и всё прочее — ёлку, музыку, оформление — берёте на себя.

Джага одним выстрелом решил убить двух зайцев. Деваться некуда, мы согласились, начали приводить клуб в порядок: чинить электропроводку, красить сцену, белить стены.

Автобус пришёл из города раньше времени, и я девчонок проворонил. Они уже были в новой столовой, где проводил вечер третий отряд. Возле столовой встретил расстроенного Чигорина.

— Бесполезно, уже не пускают, — сказал он. — Выставили дежурных, говорят, у вас свой вечер — дуйте туда.

В столовую я проник через кухню, помогли знакомые поварихи. И попал на предпраздничную толкучку. Курсанты сдвигали в один угол столы и стулья. Гости выстроились вдоль стены и, оживлённо переговариваясь, ждали.

— Чего вы здесь не видели? — сказал я, разыскав среди девчонок Тоньку. — Лучшие парни находятся сейчас в нашем клубе.

— Лучшие парни встречают там, где договорились! — сердито ответила она. — Как мы теперь отсюда уйдём?

— Через кухню.

— Ещё чего! — подняв свои рыжие подкрашенные брови, протянула она. — Дин, нам предлагают перейти в клуб, — сказала она темноволосой девушке в чёрном свитере.

Та повернулась ко мне и с милой улыбкой язвительно проговорила:

— В туфлях по снегу? Летать мы ещё не научились. Вы уверены, что и у вас не двигают столы?

Каким-то посторонним, незаинтересованным взглядом я отметил, что она красива. И почувствовал: остра на язык. Но это редкое сочетание одного с другим не тронуло — наоборот, обозлило. «Знает себе цену, вот и кочевряжится, — хмурясь, думал я. — Поставить бы её на место».

Может быть, в другой раз я так бы и сделал, но на улице меня ждал Чигорин, ждали друзья, и от успеха этих переговоров зависело, каким сегодня будет у нас вечер. Я почувствовал: выполнить поставленную задачу можно только через эту языкастую девицу. Пойдёт она — следом за ней пойдут остальные.

— Милые девушки, я обещаю: там вас ждут лучшая ёлка в Бугуруслане, оркестр и Тимофей Шмыгин, — голосом уличного зазывалы начал я. — Такое не повторяется!

— Кто такой Шмыгин? Первый раз слышу, — вскинув свои большие зелёные глаза, произнесла Дина.

— Я тебе говорила: Элвис Пресли! — всплеснула руками Тонька. — Забыла?

— Это тот, с кем ты меня хотела познакомить? — заинтересовалась Дина. — Но как же мы без пальто? Одежду ведь у нас забрали.

— А мы завернём вас в шинели и унесём на руках, — пообещал я.

— Если так, то мы согласны! — засмеялась она.

Я быстро сбегал за ребятами, они захватили шинели и прибежали к столовой. Девчонки выходили через кухню, мы набрасывали им на плечи нашу курсантскую одежду, они, смеясь и оглядывая друг друга, гуськом шли в клуб.

Лишь одна Тонька проверила, насколько наши намерения были серьёзны. Мы с Чигориным посадили её к себе на плечи и с шумом, как орловские рысаки, домчали до дверей.

— Ой, какая у вас ёлка! — в один голос воскликнули девчонки, переступив порог клуба.

Мысленно я похвалил себя: не зря старались. Ёлку мы с Витькой Суминым спилили и приволокли из питомника. Была тщательно обдумана и проведена криминальная операция. Хоронясь от милиции, тащили её поздним вечером через весь город.

— У нас всё как в лучших домах Лондона, — скромно ответил я. — А какой оркестр! Куда третьему отряду до нашего!

И тут Умрихин объявил, что в честь прибывших гостей проводится конкурс на лучшее исполнение современных танцев — твиста и чарльстона.

— Попробуем? — с каким-то скрытым вызовом, улыбнувшись, вдруг предложила мне Дина. — Лучшие парни должны уметь всё!

Наверное, она захотела проверить, умею я танцевать или нет, или рядом не оказалось того, кто составил бы ей компанию.

Я пожал плечами: давай станцуем. Так, с твиста, мы и начали. Гибкая, подвижная, она танцевала легко, свободно, и мне оставалось только подчиняться, повторять всё, что она предлагала. Я поглядел на себя как бы со стороны — получалось совсем неплохо. Вот где пригодились Тимкины уроки! Когда объявили, что первое место присуждается нашей паре, я не поверил, потом сообразил, что моей заслуги здесь не было.

Приз — плюшевого медвежонка — Умрихин торжественно вручил Дине. Рядом с ним, всё в том же синем костюме и ядовито-жёлтой блузке, поправляя очки, стояла его английская подруга и строгими школьными глазами следила за всей церемонией. Умрихин, видимо, почувствовал её взгляд, согнал с лица улыбку и придал ему обычное озабоченное выражение.

Я засобирался уходить: надо было менять в наряде Шмыгина.

— Как?! А Новый год встречать? — удивилась Тонька. — Сам позвал — и убегаешь?

— Мне на боевой пост, — улыбнулся я. — Кроме того, я обещал вам ещё Элвиса Пресли.

— Жаль, — сказала Дина. — Ты хорошо танцуешь.

— Тимка танцует лучше, — ответил я. — Он у нас — король твиста и чарльстона.

Ещё раз поискав предлог, чтоб уйти, я вдруг почувствовал: уходить не хотелось. Я знал, что как только ступлю за порог, тут же пропадёт это удивительное праздничное чувство, исчезнет музыка, которая всё ещё звучала во мне.

— Скажите, а вы ходите на лыжах? — спросил я Дину.

— Она была чемпионкой школы, — с гордостью ответила за подругу Тонька. — Кроме того, она в совершенстве владеет английским. Училась в спецклассе.

— У меня возникла идея: давайте встретимся на Рождество на Кинели, под мостом, — предложил я. — Сходим в лес, я там недавно лосей видел. Только они иностранных языков не знают.

— Ничего не скажешь — оригинально, — засмеялась Дина. — Девушкам обычно в городе под часами свидания назначают. А здесь под мостом, да ещё на лыжах. Хорошо, договорились.

После новогоднего вечера среди курсантов стала популярной песня, которую мы попытались петь в строю:

Может, летом, а может, зимой

Кобра птичья шла с вечера танцев домой.

Словно в море крутая волна,

Рядом с нею шагал старшина —

Элвиса Пресли забыла, забыла она…

Но старшина шуток, тем более по отношению к своей персоне, не принимал, останавливал строй и начинал воспитывать. Мы в ответ говорили: не каждый может похвастаться, что про него есть песня, а Шмыгин сказал, что он по природе своей пацифист и желает мира во всём мире.

— Хватит травить баланду! — бросал Умри-хин. — Вот узнаю, кто автор, и вкачу ему пару нарядов вне очереди. Вокруг нас сложная международная обстановка, а тут танцы-манцы. А ну запевайте «Стальную эскадрилью»!

И курсанты, поймав ритм, запевали сочинённый всё тем же Шмыгиным пацифистский припев:

За прочный мир в который раз

Привет, Анапа, дрожи, Кавказ, —

Попить вина, расправив крылья,

Летит стальная эскадрилья…

Вскоре Шмыгин попросил Дину перевести песню на английский и, вложив текст в конверт, отправил его по почте Кларе Карловне. Через некоторое время листок с текстом вернулся обратно. Тимка обнаружил всего несколько карандашных поправок. Но больше всего его обрадовали красная жирная четвёрка и приписка: Клара Карловна высказывала своё удовлетворение попытками курсанта Шмыгина поднять свой общеобразовательный уровень. Тимка показал письмо Антону Умрихину, и тот, увидев подпись и оценку цензора, разрешил петь её в строю, когда поблизости нет начальства. У песни, как и у человека, бывает своя судьба. После того как «Кобру птичью» хор курсантов исполнил на вечере художественной самодеятельности, она стала общегородским хитом.