Вкус манго

ГЛАВА 15

— Опять дождь! — буркнула я и, потирая глаза, вылезла из постели, после чего посмотрела из окна кухни на покрытую рябью Темзу. — В Лондоне даже больше дождей, чем в Сьерра-Леоне во влажный сезон, — сказала я Ябом, которая потягивала кофе из кружки. — Нам сегодня придется выходить из дома?

— Надо заняться чем-нибудь интересным, — ответила моя наставница и посмотрела на дверцу холодильника, где был прикреплен листок с названием мест, которые Дэвид рекомендовал нам посетить. — Сходим в Музей естественной истории?

Все две недели нашего пребывания в Лондоне дождь лил каждый день. В больницу меня пока не записали, и Дэвид предложил нам осмотреться в городе. В его списке числились здание Парламента с большими часами на башне под названием Биг-Бен, Вестминстерское аббатство, собор Святого Павла и Музей мадам Тюссо.

— Что за Музей мадам Тюссо? — спросила я у Ябом.

— По словам Дэвида, там стоят фигуры самых главных знаменитостей и они выглядят как живые.

— Что за знаменитости такие? — спросила я.

— Понятия не имею, — покачала головой Ябом.

Двухкомнатная квартира, где мы жили, принадлежала Мариаме, сьерралеонке, которая помогла Дэвиду организовать мой приезд. Ябом включила мне телевизор, и я уселась, скрестив ноги, и стала смотреть выступление группы под названием W Sync. О чем поют парни, я не понимала, поэтому толком не могла прочувствовать ритм.

— Западная музыка звучит как-то неестественно, — сказала я наставнице, которая мыла посуду после завтрака. — Где барабанщики?

Я выключила телевизор, как показала нам Мари-ама, и пошла на кухню к Ябом.

— Не нравится мне эта страна, — пожаловалась я. — Здесь все серое, а в Сьерра-Леоне все яркое — и одежда, и деревья, и цветы.

— Ты привыкнешь к Лондону, — пообещала Ябом. — Со временем ты поймешь, как устроена Англия, и полюбишь здешние цвета.

— Серый полюбить трудно, — засмеялась я.

На лондонских улицах люди ходили очень быстро, друг на друга не смотрели и не здоровались — просто спешили прочь, даже не кивнув друг другу. Перед выходом из квартиры Мариамы нам с Ябом приходилось надевать странные сапоги под названием «Веллингтоны» и неудобные прорезиненные курки.

Наставница все-таки уговорила меня выйти на улицу, и я крепко обхватила себя руками, потому что зубы мигом застучали. В Лондоне было не только дождливо, но и холодно.

— Ябом, может, мы зайдем куда-нибудь? — попросила я.

— Давай прокатимся на автобусе, — предложила она.

— Да! — воскликнула я. — Сядем наверху!

Едва увидев двухэтажный красный автобус, я сказала Ябом, что мечтаю на таком прокатиться. В сьерра-леонских микроавтобусах пода-пода всего пятнадцать мест для сидения, еще десятеро всегда сидят на полу и цепляются к автобусу по бокам и сзади.

Сколько пассажиров в лондонских автобусах, я даже сосчитать не могла.

Мариама перебралась в Англию до войны и сейчас активно участвовала в жизни сьерра-леонской диаспоры в Лондоне — организовывала ужины и помогала новоиспеченным иммигрантам с работой и жильем. Деньги на медобслуживание для меня тоже собирали при ее участии, в основном у лондонских сьерралеонцев.

— Мы прочитали про ампутантов в газете и просто не смогли остаться в стороне, — сказала мне Мариама.

В ее квартире у меня впервые в жизни появилась собственная комната. Вот только там всегда было темно, потому что окна выходили на другую серую многоэтажку. К тому же мне не нравилось спать одной: казалось, что комната слишком большая и пустая, а я привыкла, чтобы по обе стороны от меня кто-то лежал. Ночами я слушала дыхание родных и друзей и чувствовала себя в безопасности. В лондонской комнате среди ночи я слышала только гул холодильника и электропроводов.

После приезда в Англию мне начали сниться кошмары про мятежников. Мне чудилось, что я снова иду по глинистой дороге в Порт-Локо и за мной гонятся повстанцы. Ястреб громким криком предупредил меня, что на горизонте опасность. Выглянув из-за высокой слоновой травы, я увидел командира мятежников. Он махнул рукой, отправляя своих парней в атаку, и тогда я увидела их лица: дикие глаза, разинутые рты, на щеках кровь моя кровь. Парни с криком помчались ко мне из кустов. Не успела я оглянуться, как головорезы навалились на меня, размахивая мачете.

От таких кошмаров я просыпалась с криками. Ябом в мятой ночнушке и со всклокоченными волосами прибегала из соседней комнаты, которую делила с Мариамой. Наставница забиралась ко мне под одеяло и гладила по голове, совсем как Фатмата и Абибату гладили меня в больнице. Я засыпала, но потом меня снова будил кошмар.

— Может, эти сны приходят именно сейчас, потому что ты далеко от мятежников и тебе ничто не угрожает, — объясняла мне Ябом. — Приближаются волнующие события, и тебе пора поговорить о воспоминаниях.

— О нападении мятежников я никогда по-настоящему не говорила, — призналась я. — Только с докторами и журналистами. Все они так старательно вели записи, что едва на меня смотрели. Часто я даже не понимала, слушают ли они.

— Тогда расскажи мне, — тихо попросила Ябом, поворачиваясь на бок. Мне нравилось, что от нее пахнет мылом «Айвори», что она греет меня своим теплом.

Пока наставница обнимала меня, я выкладывала ей историю своей жизни. Я рассказала ей о Магборо, о том, как поселилась у Мари и Али. О том, что запомнила про нападение повстанцев; о мужчине, который встретился мне в кустах и помог найти дорогу к Порт-Локо. Я рассказала даже про Салью и чувство вины за то, что из страны вывезли меня, а не Адамсей.

— Она заслуживает отъезда больше меня, — afe. сказала я, вздохнув. — Адамсей — очень хороший человек, а я негодная. Я убила Абдула.

Ябом слушала с таким вниманием, какого раньше мне никто не уделял. Когда я закончила, наставница рассказала мне о себе. Она была замужем и мечтала завести детей, но не раньше, чем прекратится война.

— Пусть сначала минует опасность, чтобы у сына или дочери была возможность вести мирную жизнь, — пояснила она. — А ты детей хочешь?

— Да, — ответила я. — Всегда мечтала о четверых. И до сих пор мечтаю.

Ты не виновата в смерти Абдула, — мягко сказала Ябом. — Множество младенцев в Сьерра-Леоне умирает от болезней и недоедания. Ты сама была еще ребенком, а у ребенка детей быть не должно. К тому же, насколько я понимаю, Абдулу досталось много любви от Мари, Абибату, Фатматы и Мабинту. Как и тебе, когда ты поселилась у Мари и Али. Тебе хоть раз приходило в голову, что в твоих несчастьях виноват недостаток материнской любви?

— Нет, ответила я. Таких мыслей у меня никогда не возникало.

Но предстоящая жизнь меня пугала, и я доверилась Ябом:

— Мои родные ждут, что я выучусь в школе и найду хорошую работу, но как мне справиться без рук? Я очень хочу, чтобы семья мной гордилась. Чтобы Мари, Али и остальные вернулись в Магбо-ро к своей прежней жизни. Сейчас им не по карману даже переезд из лагеря в деревню. Я мечтаю добиться успеха и собрать деньги на их возвращение. Вот только не представляю, как это сделать.

Ябом приподнялась на локте.

— На твои плечи легла слишком большая ответственность, — заметила она. — Если получишь новые руки, а со временем — и образование, то однажды сможешь и работу найти. Тогда твоим родным не придется беспокоиться о том, что ты нуждаешься в уходе и обеспечении. Сейчас тебе следует сосредоточиться на собственной независимости. О других пока не думай.

— Хорошо, попробую, — согласилась я, хотя менее острой проблема для меня не стала.

Электробудильник на тумбочке показывал четыре утра: оказывается, мы проговорили почти всю ночь.

— Давай утром купим цветы, а потом начнем учить алфавит, — предложила Ябом. — Тогда и в комнате, и у тебя на душе станет светлее.

На этом мы обе заснули.

Ябом обещала, что со временем я привыкну к Лондону, а Дэвид то же самое сказал о протезах. Он вместе с Ябом и Мариамой ходил со мной к доктору, когда я впервые попробовала надеть искусственные руки. Приспособление из блестящего металла пристегивалось наподобие рюкзака широкими кожаными ремнями. Оно было громоздким и очень-очень тяжелым. Чтобы натянуть его, пришлось напрягать каждую мышцу рук и спины.

По заверениям взрослых, эти протезы были только временными. Для изготовления настоящих искусственных рук, ради которых я прилетела в Лондон, требовалось еще несколько недель. С культей сняли несколько слепков, опуская их в формочки с вязкой пластмассой. Мне обещали, что новые руки, сделанные из пластика, будут меньше и легче, а пока следовало довольствоваться ужасными железками.

Слушаться они отказывались категорически. Два-три раза в неделю больничный терапевт учила меня поднимать толстыми металлическими пальцами пластмассовые кольца и мячи размером с кулак. Когда руки мне направляла доктор с прямыми белокурыми волосами, мне удавалось переложить монетку из одной картонной коробки в другую, но самостоятельно я даже подцепить монету не могла. В итоге громоздкие протезы опрокидывали коробку, и я вздыхала от досады и смущения.

— Все хорошо, — на британский манер уверяла меня доктор, но я видела, что она тоже разочарована. Ее кремовая кожа покрывалась пятнами, когда она сжимала кулаки, болея за меня, как, по ее словам, футбольные фанаты болеют за любимых игроков.

Наверняка фанаты тоже поддерживают своих любимчиков даже в тех случаях, когда знают, что на хороший удар надежды нет.

Дэвид и Мариама хотели, чтобы для тренировки я надевала протезы каждый день. По утрам первым делом мне следовало облачиться в джинсы и рубашку с длинными рукавами от отца Маурицио, а потом самостоятельно надеть протезы. Я ставила железки на кровать, садилась на пол и натягивала ремешки. Если протезы падали, что случалось часто, приходилось начинать снова. Я пробовала ставить их на стул и подползать к ним задом, но в итоге стул опрокидывался.

Ябом, жалея меня, проскальзывала ко мне в комнату после ухода Мариамы и помогала надеть железные руки. Впервые завтракая с протезами, я проткнула длинным пальцем намазанный маслом тост. Ябом предложила мне съесть его прямо с пальца, как кусок мяса на вертеле, но я лишь нахмурилась. Мне не хотелось питаться таким образом. Я научилась неплохо есть и без протезов, используя ложку или вилку, которые крепились к предплечью на липучке. Никакие блюда не вызывали проблем, даже рис и мелкий горошек. Фальшивые пальцы мне не требовались.

После инцидента с тостом я вообще отказалась от завтраков. Выходила из своей комнаты в протезах и, обливаясь слюной, смотрела на коробки с хлопьями, молоко и сливки, бананы и хлеб, но вслух твердила, что не голодна. Потом я снова плелась в спальню и хандрила там, пока не являлась Ябом и не забирала меня.

По выходным мы с ней осматривали город. Но теперь я ненавидела прогулки по Лондону пуще прежнего. В первые недели моего пребывания в Англии люди просто неслись прочь, а Сейчас замедляли шаг и глазели на меня и на мои металлические руки. Ма-риама и Ябом купили мне толстую кофту из синей шерсти на два размера больше нужного, чтобы вместилась металлическая конструкция. Но серебристые кисти все равно торчали из рукавов, и прохожие высовывали носы из-под зонтов, чтобы полюбоваться невиданным зрелищем крошечной негритянки в огромной кофте, у которой вместо рук торчат металлические штуковины длиной в фут.