Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет

Хотел бы к этой дипломатической «прозе» добавить некий экзотичный эпизод в моей карьере: лихорадочный поиск по указанию Москвы здания в Монреале для размещения в нем Генерального консульства СССР, об открытии которого мы договорились с канадцами в преддверии «ЭКСПО-67».

Посол поручил мне решать эту задачу, и всю осень 1966 года я совершал поездки в Монреаль для поиска в престижном месте в центре города приличного дома с участком. Использовал услуги нескольких агентств по недвижимости. Неоценимую помощь оказал в этом деле знакомый мне Джордж Бэнкс, президент «Роял бэнк оф Канада», который позволил пользоваться закрытой банковской информацией о финансовом положении владельцев домов, как и информацией о надежности агентов.

К началу 1967 года удалось найти два приемлемых участка, причем близко по цене к той сумме, на которую мы могли рассчитывать, и я сочинил, как мне казалось, убедительную телеграмму в Центр с предложением о приобретении одного из участков со зданиями, почти готовыми к использованию. Посол, однако, вписал в нее несколько осторожных фраз, обусловив решение мнением специалистов из Москвы, которых следовало бы прислать в Монреаль, и это создало длительную паузу в переписке с Центром. В приписке посла, как я понял уже годы спустя, была своя мудрость.

Открытие выставки приближалось, присланные в Монреаль представители Интуриста и Торговой палаты СССР, занимавшиеся вопросами организации Советского павильона, размещением персонала и туристов, в спешке арендовали по вздутым ценам несколько домов, и тем дело кончилось.

Только после закрытия выставки были возобновлены поиски помещений для Генерального консульства, и они были найдены усилиями специально присланного из Москвы советника П. Ф. Сафонова, бывалого человека, пришедшего в дипломатию из инженеров. Заплатили за них, однако, сумму, втрое превысившую ту, что мы сторговали годом ранее. Здание было значительно лучше, но, к несчастью, несколькими годами позже оно сильно пострадало от пожара.

С прозаической стороной дипломатии я вновь столкнулся в 70-х годах в период работы в Лондоне в качестве советника-посланника.

Посол Н. М. Луньков, занятый целиком политической работой и общением в высших кругах британского общества, поручил мне, как это обычно и случается, курировать все организационно-хозяйственные дела и следить за финансами, что я и старался добросовестно исполнять хотя основной для меня оставалась политическая и информационная работа. Вспоминаю по-доброму свой лондонский «хозяйственно-дипломатический опыт».

Англия во всех отношения любопытная страна, интересный народ и сами англичане, в том числе те, кто не входит в традиционный круг дипломатического общения. До сих пор у меня сохранились яркие впечатления о местных подрядчиках, агентах, мелких бизнесменах, фермерах, с которыми мне приходилось сталкиваться при решении хозяйственных задач.

Много внимания требовало основное здание посольства, арендуемое с 1934 года у распорядителя королевским хозяйством, а ранее принадлежавшее лорду Харрингтону. Построенное в самом конце XIX века, оно нуждалось в капитальном ремонте, не говоря уже о необходимости реставрации импозантного интерьера.

Досконально зная этот милый мне «Харрингтон-хаус» по пяти годам работы в нем в 50-е годы, я не мог проходить мимо многих, казавшихся другим мелкими, деталей, которые свидетельствовали о ветшании здания и плохом уходе. Было приятно встречать в этом полное понимание со стороны посла, который имел представление о том, что такое хороший изысканный дом, а не просто казенная советская контора. К тому же посол умел выбивать из Центра деньги на такие дела.

Боюсь утомить читателей подробностями, но все же расскажу несколько эпизодов.

В любом посольстве многое зависит от завхозов, подбором которых занимаются кадровики в Москве. Далеко не всегда выбор бывает удачным, и посольство на три-четыре года может оказаться в дурных руках, что и случалось не раз в Лондоне. Н. М. Луньков прекрасно понимал это и привез с собой проверенного завхоза, ветерана войны, который охотно приводил свое хозяйство в порядок.

А хозяйство было велико: помимо основного участка — резиденции посла более десятка других участков — служебные и жилые дома, школа, все в разных частях города, вблизи Гастингса — загородная дача с 35 гектарами земли. Постоянно и везде требовался ремонт, хотя бы косметический, дооборудование приборами и мебелью. Помимо своих квалифицированных рабочих использовали местных, которые всегда норовили заработать на посольском заказе больше обычного. А советский техперсонал, включая завхоза, по крайней мере в те времена, не был обучен английскому языку и с подрядчиками объяснялся все больше на пальцах.

Долгое время любимым всеми завхозами оставался подрядчик-югослав, который мог объясниться по-русски. Однако, проверяя вместе с завхозом выставленные им счета и качество выполненных работ, я начал сомневаться в его честности, и мы выбрали на роль основного подрядчика основательного ирландца, который более двух лет служил нам на совесть. Помог переоборудовать пустовавшие подвалы двух домов, где были созданы небольшой клуб с пивным баром, комната отдыха, сауна. Ну а затем и он, пользуясь установившимся доверием, стал хитрить, завышать стоимость работ. Мы были вынуждены искать нового подрядчика.

Помогая завхозу разбирать кладовые и разные другие помещения, я вспоминал утварь и картины, памятные мне с 50-х годов. Нашлась заставленная хламом большая картина Бориса Кустодиева «Красная масленица», которую почему-то игнорировали предыдущие послы, сослав ее в чулан. Постепенно на свет Божий извлекались работы А. Архипова, Г. Нисского, другие достойные полотна.

В Лондонской художественной академии впервые за многие годы организовывалась выставка работ из Третьяковской галереи, и на ее открытие приезжал В. И. Попов, заместитель министра культуры, сам живо интересовавшийся искусством. В экспозиции присутствовала кустодиевская «Белая масленица». Я продемонстрировал замминистра нашу «Красную масленицу», обратил внимание на ее замусоленный вид и попросил помочь с реставрацией. Владимир Иванович заверил, что поможет, и слово сдержал, помог организовать приезд в посольство Славы Титова, художника-реставратора из реставрационных мастерских Грабаря. «Красная масленица», писаная Кустодиевым специально для Венецианской международной выставки 1922 года, стала вскоре главным украшением верхнего яруса центрального холла в посольской резиденции.

Со Славой Титовым мы подружились. Работал он великолепно, самозабвенно. Провел инвентаризацию всех картин, которые мы сыскали по разным домам, помещениям, кладовкам. Его знания и энтузиазм были заразительны, а cajd он безотказно откликался на любые просьбы.

Пару дней он с моего согласия провел в домах аппарата Военного атташе, где приводил в порядок несколько достойных картин, и уже поздно вечером явился в мой кабинет необычайно возбужденный. Рассказал, что обнаружил в чуланчике темное, покрытое грязью полотно в осыпавшейся раме, по всем признакам принадлежавшее кисти крупного художника. Спрашивает, как поступить. Не раздумывая, отвечаю: неси сюда, здесь разберемся. Он: «А что скажет генерал? Он не отдаст». Отвечаю, что договоримся.

Для разговора с генералом Михаилом Ивановичем Стольником, конечно, требовалась дипломатия. Но я хорошо знал его по прошлым совместным командировкам в Англию и Канаду, мы дружили семьями. Поэтому дружески дипломатический разговор с ним наутро кончился тем, что он разрешил временно изъять картину в целях возможной реставрации.

Когда затем мы со Славой стали в моем кабинете досконально изучать полотно, нашему удивлению не было предела. Прежде всего мы обнаружили на поломанной раме хорошо знакомую кондовую советскую бирку из жести с инвентарным номером и надписью «Посольство СССР в Великобритании». Хотя в инвентарном «гроссбухе» завхоза этого номера не было, возможно за давностью лет, я заявил генералу, что картину мы реквизируем по принадлежности, с чем он был вынужден согласиться. Далее. Слава несколько дней «колдовал» над картиной, расчищал своими хитрыми растворами небольшие участки полотна, сверял что-то по справочникам. В результате, указав на малозаметный трехзначный номер, выписанный в углу полотна красной охрой, он сказал, что такие номерки писали на картинах в запасниках Эрмитажа. Рама, по его словам, также была типичной для Эрмитажа. Саму картину — по холсту (кстати, сшитому из двух полос и сильно осыпавшемуся по шву), краскам, манере письма, сюжету — он отнес к XVII или XVI веку, что само по себе звучало как сенсация.

Еще несколько дней спустя Титов заявил, что может причислить ее к школе Тициана. На картине была изображена обнаженная полнотелая женщина, сидящая перед медным тазиком и умиротворенно вытирающая свои длинные медного оттенка волосы. Эта женщина, говорил Слава, очень похожа на тициановскую Венеру. Похож, восклицал он, и «этот медный тазик»! Однако время его командировки заканчивалось, и мы договорились, что по возвращении в Москву Слава будет дальше выяснять историю этого полотна, а мы позже непременно вызовем его снова для продолжения реставрационных работ.

Слава приехал менее года спустя. К тому времени через переписку мы с ним установили ряд новых интересных фактов. В Эрмитаже Слава получил подтверждение того, что номер на нашем загадочном полотне значился в их записях с пометкой, что картина в числе других была в 30-х годах переслана в Посольство СССР в Великобритании.

В свою очередь, я, собирая крупицы информации из разных источников, установил, что посол Иван Михайлович Майский, занявший свой пост в Лондоне в 1932 году и арендовавший вскоре «Харрингтон-хаус», добился, чтобы для достойного оборудования помещений посольства ему прислали большую партию художественных ценностей из Эрмитажа. Это были картины, скульптурные работы, вазы, антикварные каминные часы, много антикварной мебели. Видимо, в скудные 30-е годы было проще прислать в посольство все эти ценности из Союза, нежели выделить валюту для приобретений на месте. Но самое главное, что эта «Венера после купанья» была записана в книгах Эрмитажа, хотя и со знаком вопроса, как работа Тинторетто, современника Тициана.

Второй визит Славы Титова в посольства начался сразу с реставрации нашей «Венеры». Реставрации также требовали другие полотна, и Слава в итоге выполнил и эту работу, в частности, привел в порядок три прекрасных морских пейзажа Айвазовского. Но на полную реставрацию полотна с Венерой этой командировки Славы не хватило. Мы вызывали его в третий раз, и только тогда он завершил сложную реставрацию картины, которую мы поместили в тщательно выбранную новую раму (старая не подлежала реставрации). Долго консультировались с послом и в итоге разместили «Венеру» на затененной стене угловой гостиной, что на втором этаже. Кажется, в надежном месте.

История «Венеры» на этом не кончилась. Позже Слава письмом сообщил мне новую сенсацию. Он, подобно охотнику, искал все возможные следы полюбившейся ему картины и наконец в альбоме с репродукциями карандашных рисунков, сделанных великим фламандцем Ван Дейком во время поездки в Италию (XVII век), обнаружил, к своему изумлению, рисунок нашей «Венеры» с припиской рукой Ван Дейка: «Тициан».