Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет

Россия сегодня подобна джину, выпущенному из бутылки

России нужен не царь во главе, а царь в голове.

«И дым Отечества нам сладок и приятен». А. Грибоедов

«У нас удивительная страна. У нас не как в Греции «все есть». У нас все может быть». О. Попцов

«Все, соединенное вместе, рано или поздно разваливается». Закон Саймона

Бутылка разбилась. Разом лопнула, разлетелась на куски: где — Украина, где — Прибалтика, а где — Бухара или гора Новый Афон, попавшая в «ничейную зону».

Взбирался я на легендарную гору Новый Афон в далеком 1952 году, когда мне было немногим за двадцать. Впервые тогда я оказался у Черного моря, причем — в доме отдыха, который размещался в легендарном древнем монастыре на склоне этой горы, дорогой всякому православному россиянину. Жил в келье на двоих, на пару с коллегой по работе, с которым учились ранее на одном курсе.

Весь день мы болтались внизу, на берегу моря, а порой карабкались по крутым склонам вверх, где располагалось абхазское поселение. Однажды на большую компанию взяли здоровую бутыль местного красного вина «Мочара», но не смогли «прикончить» ее, и тогда два местных старца пообещали сделать это к вечеру за нас. Пытались попасть в знаменитые пещеры, но доступ в них тогда был закрыт (говорили о минах, оставшихся от войны). Выезжали на экскурсии в Сухуми, дивились обезьяннику и тенистому ботаническому саду. А Черное море даже в ноябрьские дни было таким ласковым. Там я понял на всю жизнь, что лучше гор и моря могут быть лишь другие горы и другое море.

Мне повезло: в последующие годы мог плавать снова в Черном море на побережье Крыма и карабкаться там по склонам Ай-Петри. Мог в Железноводске взбираться на Бештау и Железную, а в Пярну и Юрмале — долго брести по мелководью Балтики. В другое время не раз бывал в Гастингсе, Маргейте, Брайтоне, освежаясь студеным Северным морем. Плавал в не менее студеной воде северной Атлантики, посещая Галифакс и Шарлоттаун. А то — мчался на горных лыжах по крутым склонам горного парка Гатино, что под Оттавой, либо — на горном велосипеде по лесистому склону Аппалачей. Пытался испытывать судьбу в высоких волнах Бенгальского залива около Мадраса и в высоченных пенистых бурунах Индийского океана на южной Яве. Расслаблялся на тишайших гладях Китайского моря в Сингапуре, а затем — Яванского моря на Бали и на Ломбоке, а однажды — в сонном спокойствии Тиморского моря на Сумбаве и... снова — в Китайском море. Окунался в воды Средиземноморья, в которых некогда родилась красота божественной Афродиты, ставшей символом Кипра.

Да, чуть не забыл, как наслаждался утренним ароматом высокогорной чайной плантации «Пунчака», что на Яве, около Богора. Плескался также ранним утром в чистейшем высокогорном озере Тобо, возникшем в кратере гигантского вулкана на севере Суматры. Пробирался в горах «Пунчак» сквозь нетронутые джунгли, чтобы увидеть редкостный водопад, а затем свалиться с приступом экзотической лихорадки дэнгэ...

Каюсь, не могу не удержаться оттого, чтобы не перебрать в памяти все эти восхитительные моменты... Я, возможно, похож на рыбака, который взахлеб перечисляет всех диковинных рыбин, что попались на его крючок и даже тех, что сорвались. Однако возвращаюсь к прекрасной, но теперь горем убитой Абхазии.

Ныне это — другая страна, народ которой никак не может вернуться к счастливой или просто нормальной жизни. Вспоминаю непременно об этом теплом крае бывшей «Большой России» глубокой осенью, когда московские рынки наполняются мандаринами из Абхазии с их неповторимым чуть кисловатым вкусом. Как хотел бы, чтобы там вновь воцарился мир, созвучный священной горе Новый Афон!

Позже не одним летом я отдыхал в Крыму. Дважды с женой мы путешествовали туда на своем первом «Москвиче», который однажды отказался затормозить на дорожных серпантинах (называли их «тещины языки»). После долгого пути почти рядом с нами — Феодосия, со склона можно видеть ее окраину, а я, потный и запыленный, лежу под машиной и прокачиваю тормоза, жена нажимает педаль. Но починили, доехали... Какой замечательный Золотой пляж за Феодосией, чистейший песок, чистейшее морское мелководье...

Совсем недалеко — Коктебель с его знаменитым домом поэта, художника, искусствоведа и по сути своей мага Максимилиана Волошина, домом, который был задуман им, по его собственным словам, как «колония для художников, поэтов, композиторов, путешественников, в общем, для бродяг в лучшем смысле слова». Еще до революций 1917 года здесь бывали в разное время Горький, Андрей Белый, Мандельштам, Цветаева, Алексей Толстой, Эренбург, Брюсов, Грин, Петров-Водкин, А. Бенуа... Позже в Волошинский «бесплатный дом отдыха» приезжали многие деятели искусства и культуры советских времен, вплоть до смерти Волошина в 1932 году, после чего дом перешел в руки Союза писателей и позже был превращен в дом-музей. В конце 50-х годов, когда мы бывали в Коктебеле, он, к сожалению, был закрыт.

Память о Коктебеле хранит в моем доме небольшая акварель работы М. Волошина «Крымский пейзаж», которую при содействии друга-художника я приобрел в комиссионном магазине в 1976 году (за 120 р.!). Акварель — одна из многих (и похожая на многие, как я убедился, рассматривая позже книгу репродукций волошинских акварелей), но ценная обстоятельной подписью на ней рукой Волошина: «Осень, Коктебель, 17. XI. 29. Другу Османову».

Не раз посещал я Ливадийский дворец в Ялте. Обаяние дворца и его окрестностей знакомо многим. Здесь жила царская семья, и по сей день сохранилась «царская тропа» над морем, по которой особенно хорошо пройти ранним утром. Здесь состоялась историческая Ялтинская конференция глав четырех держав, определявшая в конце Второй мировой войны послевоенное устройство Европы, и не только Европы.

Крым — это и героический Севастополь, город морской славы, крепость, основанная еще при Екатерине II в конце позапрошлого века. Рядом Балаклава, которую англичане пытались захватить во время войны 1854— 1855 годов. Новая Севастопольская оборона — от гитлеровских войск в 1941 — 1942 годах. Я был в Севастополе в 1953 году, когда еще половина города-крепости оставалась в руинах.

Вы спросите, к чему эта ностальгия? А к тому, что сегодня мы должны идти куда-то в новое посольство за визой, чтобы посетить места, которые не так давно были частью единого целого и частью нас самих. И не мы одни. Те же британцы и голландцы ходят за визами на поездку в места, где родились или жили детьми. Но нам хочется жить так же, как теперь живут британцы или голландцы, но в то же время чтобы и недавнее наше большое общее пространство осталось за нами. Прямо по английской поговорке: «Хочу так, чтобы и съесть пирог, и чтобы он остался».

Слушая порой стенания по Крыму, по «истинно российскому» городу-герою Севастополю, вспоминаю, как горевали в свое время англичане по Суэцу, по скале-крепости Гибралтару, по Сингапуру, этой мощной опорной базе британского флота на всем Востоке. Но пережили. Мы не первые и не последние, мы тоже переживем.

Меня не меньше любого другого россиянина потрясли события, приведшие к развалу великой страны, которая по определению была империей или полу-империей или походила на империю. Не в этом дело. И причина не в сговоре троих в Беловежской Пуще, хотя это была позорная страница в российской истории. За одну шальную ночь державу не развалишь! Простого объяснения не найти, даже если долго перебирать осколки разбитой бутылки. Сколько же можно утыкаться в них лицом, не думая о том, что жизнь идет вперед!

Очень важно понять, что та страна, которая осталась, в любом случае — великая страна, не только и не столько своими гигантскими размерами, сколько народом, культурой, историей, тем более что Россия никогда не была империей, жировавшей и пухшей на колониальных товарах и дармовом рабском труде жителей колоний.

Позволю себе высказать здесь суждение о Российской империи.

На исходе XX века многие начитанные россияне стали утверждать, что Россия, Советский Союз — не империя и никогда не были империей. С чего бы такая стеснительность?

Напомню, что в начале века никому в голову не приходило отрицать это. Другое дело, что одни — гордились могучей и обширной Российской империей, а другие — обличали ее как «тюрьму народов».

Большевики, захватив власть, помышляли вначале о мировой революции, и по этой причине империя казалась им ненужной, коль скоро их власть вот-вот распространится на весь мир. Мировая революция, однако, не разгорелась, и тогда под железной рукой Сталина стал строиться и расширяться Советский Союз. Национал-большевизм воссоздал Российскую империю, включая Прибалтику и часть польских земель, а после победы в Великой Отечественной войне стал шаг за шагом «осваивать» Центральную Европу, целился и на Восток.

Верный соратник Сталина В. М. Молотов, по рассказам его доверенного — Феликса Чуева, гордился тем, что за весь период своей деятельности на высших государственных постах он «не отдал ни пяди российской земли», а лишь приращивал ее. Те, кто знал А. А. Громыко, подтвердят, что он еще четверть века неуклонно продолжал ту же молотовскую линию.

Так что до 90-х годов империя жила и имперское мышление жило. Другой вопрос, какой была эта империя. Россия с ее особенной историей и географией не могла быть похожей, скажем, на британскую, французскую, португальскую или голландскую империи.

Да, Россия на протяжении веков, вплоть до конца XX века, была империей, но не колониальной, в том классическом понимании, которое сформировалось на Западе, где метрополии наживались на отсталости заморских колониальных народов. Российские цари не посягали на самобытность окраинных народов. Некоторые из этих народов сами просились под покровительство русской короны. Хотя мы помним также многолетнюю борьбу за свою независимость поляков и прибалтов, не забывающих о прошлом величии, в том числе и господстве, пусть недолгом, на русских землях. Помним и о том, что чеченские войны тянутся с времен Шамиля.

В эпоху Советского Союза лучшие специалисты из России отправлялись в национальные республики, создавали там школы и больницы, сооружали грандиозные производства, прокладывали дороги и каналы. Советские национальные республики многим обязаны обитателям Центральной России. Это была своеобразная империя.

Поговорим о масштабах и размерах.

Нынешняя Россия остается крупнейшей по площади страной с крупнейшими по своему богатству недрами. И как тут не вспомнить восклицание шведа Кильбургера: «Разве есть ли где страна, которую Бог так расположил между всеми морями света, как Россия?»

При населении в 147 миллионов Российская Федерация простирается на 17 миллионов квадратных километров, 45% которых покрыто все еще лесами, 19% — оленьими пастбищами, а 13% составляют сельскохозяйственные угодья. Около 40 миллионов россиян живут в сельской местности, свыше 100 миллионов — в городах. 13 городов имеют население свыше миллиона. А плотность населения в стране — 8,6 человека на один квадратный километр. Чтобы ощутить, много это или мало, взглянем на показатели других стран.

Голландия, умостившаяся в прибрежных топях северной Европы, при 15 миллионах населения имеет плотность 364 человека на квадратный километр. В Британии с населением 58 миллионов плотность — 238 человек. В Сингапуре, на крохотном островке размером в две трети Москвы, где нет никаких природных ресурсов и даже пресной воды, живут безбедно три с лишним миллиона человек, что дает плотность населения 4762 человека на квадратный километр. А вот в Канаде, которая во многом сродни России, при 30 миллионах населения показатель плотности 3,26 человека. Вспомним, в России — 8,6 человека на квадратный километр. Видимо, не в размерах дело.