Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

– Ну, с богом! – крикнул Исаков, и вся рота ринулась за ним.

Как видно, глубина разнилась. Некоторые солдаты исчезали с головой, но винтовки держали над водой, вылезали, откашливались и карабкались на тот берег. Исаков подождал, чтобы вся рота перешла, и рысцой повел ее вверх по откосу.

Вдруг впереди – невысокие брустверы, треск пулеметов и залпы винтовок. Грянуло «Ура!». Я только помню сухое горло, как видно я тоже кричал, и мое удивление, что передо мной видные только по пояс, с поднятыми руками – четыре красноармейца. Исаков на другой стороне окопов кричал что-то. Вторая цепь нас нагнала. Наша цепь не остановилась, а продолжала наступление. Пули теперь свистели повсюду, ударяясь о землю и поднимая пыль. Снаряды лопались и впереди, и сзади.

Я абсолютно не помню, о чем я думал, вероятно, ни о чем. Страх, который меня охватил, когда мы ринулись в воду, куда-то пропал. Наступали молча, да если кто-нибудь и кричал, не было слышно от трескотни и уханья снарядов. Только помню, что посмотрел направо и между клубов пыли увидел всадников, идущих галопом в том же направлении. Помню, что подумал: наши это или красные? Мне отчего-то показалось, что время остановилось, что мы шли вперед бесконечно. Красные снаряды вдруг прекратились, но трескотня пулеметов и винтовок не унималась.

Вдруг впереди – толпа, повозки. Мы перескочили какие-то отдельные окопы, полные тряпьем и пустыми патронами. Несколько убитых лежало за окопами, и я подумал: странно, мы не стреляли, кто их мог убить? Толпа оказалась – красноармейцы и несколько мужиков у повозок. Очень быстро толпу выстроили в два ряда, и наши унтер-офицеры равняли их. Лица у красных были серые, не знаю, от пыли или от испуга. Им, наверное, комиссары сказали, что белые их расстреляют. Их было человек 200—250.

Исаков прошел по рядам и осмотрел их. Наши солдаты нагружали винтовки и два пулемета на повозки. Исаков отступил несколько шагов и сказал:

– Кто вами командовал?

Молчание. Он выбрал солдата в правом ряду и вызвал его.

– Кто вами командовал? – повторил он.

– Двух убили, а другие убежали, ваше сиятельство.

– Кто из вас здесь довоенные солдаты?

Солдат посмотрел через плечо:

– Да есть несколько. Я сам довоенный, ваше сиятельство.

– Все довоенные выступите вперед.

Было какое-то замешательство, красные смотрели друг на друга. Наконец выступили 13. Один из наших унтер-офицеров стал их опрашивать и записывать что-то в черную книжечку.

– Теперь кто из вас служил во время войны?

Выступило человек 150.

– Ну, ребята, вы теперь в Белой армии. Кто из вас служить хочет?

Все поголовно ответили, что они хотят. Подошел поручик и донес что-то Исакову. Исаков насупился. Потом оказалось, что 6 наших солдат было убито и 16 ранено.

Исаков собрал офицеров и старших унтер-офицеров. Я только слышал, как он крикнул какому-то подпоручику: «Спроси Мирского[229], сколько ему нужно пополнения?»

Унтер-офицеры стали выбирать красных для своих взводов.

Исаков обошел оставшихся, большинство была молодежь.

– Кто из вас местные?

Выступило человек 20.

– Кто из вас хочет служить в Белой армии?

Большинство согласилось.

Я слышал, как Исаков сказал Горшкову:

– Нам достаточно бывших солдат. Отправьте остальных под конвоем в Яготин. Там их кто-нибудь возьмет к себе.

В наш взвод взяли только троих. В третий взвод, в котором было больше всего потерь, взяли одиннадцать. В нашем убитых не было, лишь два раненых.

Это первый раз я видел, как пополнялась Белая армия. Слышал, что вторая рота захватила два орудия и девять пулеметов. На ночь мы двинулись в Яготин.

Два дня спустя мы входили в Борисполь, уже занятый одним из наших батальонов. Тут прошел слух, что большевики укрепились на этой стороне Днепра и что мы будто бы будем ждать подкрепления, чтобы продолжать наступление. Говорили, что Киев всего в шестидесяти верстах и что красные собрали туда по крайней мере три дивизии. Откуда шли эти слухи, я не знаю.

Наутро пошли дальше, на Киев. В каждом городке и местечке, через которое мы проходили после Лубен, были признаки быстрого отступления красных. Они бросали все: поломанные повозки, снарядные ящики, во дворе в Борисполе даже две трехдюймовки с полными зарядными ящиками. Попадались и группы дезертиров, которые рассказывали небылицы, что никого между нами и Киевом не было. Разъезды тоже доносили, что никого перед нами не было. Это уверило солдат, что дезертиры были правы. Ни Горшков, ни Сивчук, как старые солдаты, этому не верили.

– Пусть думают, передумают, когда их по морде крякнут.

Первый раз остановились на ночь в поле на краю рощицы. Подъехали полевые кухни. Я слышал, как какой-то унтер-офицер говорил своим солдатам:

– Смотрите ешьте на два дня, завтра кухни не подъедут.

Я проснулся ночью, недалеко от нас был слышен топот проходящих частей, стук колес и бряканье упряжи. Еще только посерело на востоке, как мы уже двинулись.

Я понятия не имел, где мы были. Нас обогнала сотня каких-то конных в черкесках, бурках, на иноходцах.

– Откуда эти? – спрашивали друг друга солдаты.

Я ничему теперь не удивлялся: какие-то броневики с морским экипажем – в сотнях верст от моря! Сотня будто бы из Дикой дивизии – полторы тысячи верст от Кавказа! Никто их раньше не видел.

На нашей дороге было много садов, огороженных плетнями, отдельные мазанки с тополями. Как видно, разъезды их осматривали до нас, это были прекрасные позиции для засад.

Часов в девять утра перед нами появилась не то деревня, не то местечко, крыши в садах. Кто-то сказал:

– Смотри, смотри, что это там поблескивает?!

– Э, брат, это Киев престольный!

– Киев! Киев! – повторяли голоса по всей колонне.

Но мы были еще далеко. Перед нами, оказалось, лежала Дарница.

Появились вестовые. Они шмыгали во всех направлениях. Нас обогнал какой-то штаб с красивым генералом в кубанке и светло-серой черкеске. И справа и слева появились колонны. Проскакала мимо батарея, орудия прыгали на неровной почве.

– Смотри, смотри, там развернулись!

Далеко направо появилась цепь. Дошло и до нас. Через несколько минут и мы рассыпались в цепь. Перед нами, шагах в 200, лежал густой фруктовый сад.

Я часто изумлялся, как люди, принимавшие участие в боях, могли описывать весь бой так, как будто они были повсюду. Я абсолютно не знаю, что и как произошло под Дарницей.

Для меня все началось, когда мы перелезли через плетень. Цепь немножко сомкнулась, и мы с винтовками наперевес пошли через сад.

Вдруг забарабанил пулемет, второй, третий. Где-то далеко грянуло «Ура!». Через минуту завизжали снаряды, сперва редко, потом чаще и чаще. Трескотня винтовок. Пули шлепались в стволы. Вдруг я увидел какие-то фигуры между деревьями, увидел, как Сивчук на бегу открыл огонь по ним, тогда я стал стрелять. Крик, гам, визг пуль, свист снарядов и уханье их разрывов.

Я почти что споткнулся об лежащего на земле красноармейца. «Не убивай! Я сдаюсь!» Кровь текла по его рубахе и рассачивалась в большое пятно пониже плеча. Винтовка лежала рядом. Я ее подхватил. Секунду не знал, что делать. «Не двигайся, тебя подберут!» – и побежал дальше, откинув его винтовку в кусты. Добежал до какого-то амбара. Тут были Горшков и несколько солдат.

Мы выбрались на какую-то улицу. Столбы пыли и летящих балок. Тут поперек улицы проволочное заграждение, за ним окопы.

– За мной, сюда! – крикнул Горшков.

Мы опять оказались в саду. Где-то налево от нас грянуло «Ура!». И когда мы бегом обогнули окопы и выскочили на ту же улицу – кроме одного убитого и кольта с торчащим к небу дулом, ничего не было.

Мы пошли вдоль улицы гуськом. Вдруг по нас из какого-то двора засвистели пули. Мы отступили, Горшков опять провел нас через сад, и мы появились в тылу у засевших во дворе. Перестрелка продолжалась только несколько секунд. Горшков крикнул «Ура!», и через минуту человек 12 красных, двое из них раненые, стояли с поднятыми руками. Оставив двух солдат, мы опять выскочили на улицу. К моему удивлению, посреди улицы стоял с тросточкой капитан князь Святополк-Мирский.

– Где капитан Исаков? – спросил он Горшкова.

– Не знаю, ваше благородие.

– Примкните к нам.

Мы нашли Исакова с большинством роты на какой-то площади.

– Где твоя рота? – спросил Исаков.

– Понятия не имею. Мы напоролись на проволочное заграждение, там я их потерял.

Красные громили соседнюю улицу. Вдруг откуда-то появилась рота семеновцев[230]. Ротные переговорили, и мы снова двинулись вперед. Трескотня и свист пуль продолжались. Мы шныряли через какие-то дворы, сады, переходили улицы и вдруг оказались на шоссе. С нами была уже полусотня пленных, два пулемета.

Как видно, ротные знали, что они делали, потому что на шоссе стояли штаб, остальные наши роты, батальон 3-го стрелкового[231], две роты семеновцев и одна преображенцев. После десяти минут разговоров между ротными, батальонными и штабом мы первые двинулись по обеим сторонам шоссе. На подходе к мосту засели егеря. Они махали нам и что-то кричали. У самого моста был Энден со своим разведочным отрядом. Оказалось, что егеря и измайловцы прорвались к мосту с юга, что заставило большевиков быстро вытянуть свои батареи и оставшуюся позади бригаду. Один их полк почти целиком был взят в плен.

Все это было странно. Дарница была хорошо укреплена, и в ней большевики расположили целую дивизию и много батарей. Что на самом деле случилось, мы узнали, только когда вошли в Киев.

Все ожидали, что большевики засядут на правом берегу, на покрытом лесом крутом откосе. Мы пошли первые через мост, растянувшись по обеим сторонам, посередине моста шли только Энден с четырьмя всадниками, как будто приглашая красных открыть огонь.

Мост, с полверсты длиной, казался просто приманкой для засады. Впереди нашей линии шел Исаков, с другой стороны моста – Мирский. На всех лицах напряжение. Артиллерия прекратила стрелять, и была повсюду тишина.

Я думаю, что все, как и я, напряженно вслушивались в эту необычную тишину. Когда мы прошли три четверти расстояния, все вдруг, как один, остановились, без всякого приказа: где-то далеко за Киевом глухо зарокотала артиллерия. Все слушали. Пошли дальше. Как только перешли, пеший разведочный отряд от роты Мирского полез по крутому обрыву, а мы, сформировавшись в колонну, пошли вверх по Николаевскому спуску. Подождав наверху остальные роты, мы шли вниз по Никольской и Александровской на Царскую площадь. Впереди шел Энден с отрядом. За ними тянулись остальные стрелки.

Тут наверху канонада звучала гораздо громче. Мы остановились у Арсенала. Разведки пошли в соседние улицы. Все поочередно гадали, кто это мог быть. Или кто-то бомбардировал подходы к Киеву, или красные от кого-то отбивались. Говорили, что наши перешли Днепр ниже по течению, другие – что это армия Шиллинга из Одессы, третьи – что это поляки и т. д.

Когда мы наконец двинулись опять, улица была пуста. Только на Царской площади вдруг высыпал народ. Стали кидать цветы, девицы целовали солдат, кричали «Ура!», махали русскими флагами.

Вдруг все замерло. Толпа прижалась на тротуарах. Энден с частью своего отряда разделился, поехал вперед по Крещатику, там вдали стояла колонна австрийцев в серо-голубых формах и кепи. На вид они были так же удивлены, как и мы. Сивчук прошептал: