Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

* * *

Ровно в три часа гвардейская сотня стала спускаться с высоты в сторону противника.

Едва забрезжил рассвет 18 августа, как красные открыли огонь. Наступление развивалось медленно. Чем ближе к противнику, тем гуще становился его огонь. Однако отделяющая от противника верста преодолена. В гвардейской сотне слышится «Ура!», и она бросается вперед.

«Ура!» разрастается далеко вправо и влево, и атакующие цепи бегут в гору. Красные не принимают штыковой атаки и покидают позиции. Но с хребтика видно, как резервы их принимают на себя отходящих, останавливают и, влив в себя, влекут за собой вперед. Одновременно красная артиллерия разражается ураганным огнем, и, как выросший из земли, полк конницы бросается на жидкие цепи правых соседей гвардейской сотни, прорывает их, заскакивает в тыл и несет с собою панику.

Только что наступавшие цепи дрогнули и покатились назад. Встреченные по пути кукурузники перемешивают части, водворяется хаос. Пробивающихся через кукурузу рубят красные кавалеристы. Отступление в полном беспорядке, местами бегство. Красная пехота быстро наступает…

Здесь, в этой обстановке, сказалась подготовка гвардейской сотни к пешему бою, ее спайка и вера в начальников.

Послушные команде командира, цепи сотни перед кукурузниками сокращают интервалы, казаки ближе прижимаются к офицерам. Пройдена чаща кукурузы, цепи сотни выравниваются и отстреливаются от наседающей пехоты. Держа направление на Нефтянку, они подходят к ней и занимают свою старую позицию.

Командир гвардейской сотни есаул Щербаков, убедившись, что сотня в руках, решает, задержавшись на позиции, прикрыть наступление своих частей. Но с горы никаких частей уже не видно. Лишь вдали, на путях их отхода, носятся конные группы красных. Становится ясным, что никогда никакого сопротивления не оказывается.

Есаул Щербаков поднимает сотню и начинает отход. Часть красной артиллерии, не имеющая других целей, сосредотачивает огонь на гвардейской сотне.

С фланга появляется красный эскадрон с явным намерением атаковать. Сотня смыкается бегом, останавливается и с ружьями на изготовку ждет атаки.

Рысью размыкается эскадрон и, нацелившись, широким наметом приближается к гвардейской сотне. Сверкают шашки, орудия прекращают стрельбу. Слышен гул шестисот конских копыт. Вот до них уже только сто шагов…

«Со-отня», – раздается команда, и командир гвардейской сотни быстрым взглядом оглядывает казаков. Все приложились, не шелохнутся. Восхищенному командиру хочется крикнуть «браво», но привычное резкое «пли» срывается с его уст.

Дружно грянули семьдесят винтовок в упор по подскочившим на 40—50 шагов кавалеристам. Непосредственно за первым еще три залпа. С первого посыпалось из седел несколько всадников, а третий уже бил в затылок мчащимся полным ходом назад красным. На траве осталось несколько тел убитых. За эскадроном скакали кони без людей, а безлошадные всадники бежали пригнувшись, ошалело озираясь назад.

«Ура!» воодушевленной сотни потрясло воздух. Слышны остроты и смех – настроение бодрое, как нельзя лучше.

«Курок», – гвардейская сотня быстрым шагом продолжает отходить. Оставшиеся патроны на счету. Приказано беречь, без команды не стрелять.

Пройдено 700—800 шагов. Дымки шрапнелей обозначают в небе направление отхода сотни. Видно, как отскочивший эскадрон вдали приводит себя в порядок. Вот он размыкается снова. Из-за его фланга вырываются невидимые до сих пор четыре пулеметные тачанки и, огибая фланг сотни, мчатся к ней…

«Сотня, стой! Прямо по тачанкам…»

Тачанки в 200—300 шагах делают крутые заезды, и над головами казаков зашелестел несущий смерть ветерок. Вот под трескотню пулеметов взметнулась пыль у самых ног сотни, послышались вскрики. Конники скачут вновь, вновь сверкают шашки, но на них уже меньше обращают внимания; их встречают загнутые фланги, сотня часто бьет по тачанкам. В гуле стрельбы не слышно команд. Но и без них «работа» идет на совесть.

Тачанки на время прекращают стрельбу. Сотня быстро идет дальше, ставя между собою и пулеметами красных всадников.

Но в сотне потери. Невольно сокращается шаг: несут двух убитых – только что прикомандированных казаков; ковыляют раненые подхорунжий Борискин и Абраменко; на фланге поддерживают с трудом передвигающихся раненых: урядников Павленко и Голова. Держится за голову контуженный хорунжий Поморцев[553]; контужены артиллерийскими же снарядами и вахмистр Бурлаков, и урядники Тинельников и Шамшин…

Красные всадники роем окружают сотню; очередной залп заставляет их отскакивать вновь, и сотня продолжает идти. Конники не решают больше атаковать и открывают стрельбу с коня. Гвардейская сотня не обращает на нее внимания.

Но чувствуют красные, что казаки расстреливают последние патроны, – и впрямь последние патронташи с самого командира и офицеров перешли во взводы, – и нет-нет да отдельные всадники близко подскакивают к сотне, кричат: «Сдавайтесь!»

Вот группа их совсем насела на фланг. «Сдавайтесь!» – кричит кто-то. В ответ ему слышится: «Гвардия не сдается, а умирает!» Это крикнул подхорунжий Бурда. Бог знает, с каких далеких уроков «словесности» застрял в казачьей голове этот гордый ответ наполеоновской гвардии и так кстати теперь, под свист пуль, вырвался на предложение сдаться.

Кольцо красных сжимается. Но вдали показалась окраина станицы Старотитаровской. Кто в ней – бог весть, но лишь бы дойти, в станице отбиваться будет легче.

Вновь затрещали пулеметы. Падает, обливаясь кровью, раненный в голову старый подхорунжий Кулеш. К нему бежит хорунжий Асташов[554] и почти несет теряющего силы казака за сотней.

Часть красных бросается в станицу, чтоб отрезать сотню, но она уже у окраины и двигается вдоль нее.

У казаков по одному-два патрона на винтовку.

Вдруг сотня стала как вкопанная, онемела. Навстречу ей из улицы в ста шагах выползает броневик…

Молнией у всех мелькнула одна мысль: «Расстреляют в упор, выход один – на него!»

Командир сотни не успел открыть рта, чтобы крикнуть: «За мной, ура!» – как она уже с отчаянным, раздирающим душу «Ура!» ринулась вперед.

Но о чудо – Бог спасает храбрых, – над броневиком взвился русский национальный флаг, а из открывшихся дверец выскочил кто-то, машет руками, что-то кричит. «Свои, свои!» Тот же вопль «Ура!», но теперь уже обезумевших от счастья людей.

Броневик тотчас же открыл огонь по красным всадникам; масса их бросилась во все стороны и исчезла из виду.

Передохнув полчаса в станице, гвардейская сотня двинулась к станице Вышестеблиевской, где приводил себя в порядок потерпевший поражение отряд. На дороге к станице валялись брошенные винтовки, ящики с патронами, кое-где из травы торчали пулеметы. Сотня запаслась патронами «вволю» и потащила за собой исправный станковый пулемет.

А вот среди поля стоит одинокое орудие. Вокруг него изрубленные и обезображенные трупы офицеров. Еще боевое возбуждение не прошло – хорунжий Протопопов[555] и подхорунжий Ступочкин бросаются к орудию, чтобы послать последний привет маячащим вдали красным, но орудие испорчено. Да и строгое «не задерживаться» возвращает их к действительности.

Через час гвардейская сотня в полном порядке, в строю, вступила в станицу Вышестеблиевскую. «Выходцы с того света» окружены со всех сторон. Взрывы восторженного удивления, расспросы… Но сотня подчеркнуто твердо отбивает ногу; на лицах важность, та, которую умеют напустить на себя казаки, когда хотят показать – «это нам что…».

Командир сотни явился по начальству и доложил о прибытии. Взрыв восторга и здесь, да и есть чему восторгаться – сотня, в сущности, безлошадных казаков сегодня сделала то, за что величают в песнях лучшую в мире русскую Императорскую пехоту… Сотня поддержала старую славу своего войска и традицию родной части. И это не сон, не красивая военная сказка – факт только что свершившийся. Еще пахнут казачьи папахи кислой пороховой гарью, еще не смыли казаки с лиц пыли от конских копыт красной конницы. Все еще с ними и те, кто «живот свой положил за други своя», и те, кто незапекшейся еще кровью доказали верность казачьим заветам, впитанную с молоком своих матерей…

«Бог не без милости – казак не без счастья». За два дня боев, с шестиверстным маршем в красном кольце в заключение, сотня потеряла убитыми лишь двух казаков, ранеными одного офицера и десять казаков и контуженными одного офицера и четырех казаков.

В 18 часов отряд выступил в станицу Таманскую на погрузку. На высоты западнее станицы Вышестеблиевской прикрывать отход была выслана Терская гвардейская сотня. «Вы испытанные», – говорили ей вслед.

Противник не преследовал. В полночь сотня снялась с позиции и двинулась к Таманской.

В 5 часов 19 августа пароходы, увлекая баржи с войсками, один за другим уходили в море. Появившиеся на окраине станицы красные провожали их редкими выстрелами.

Приказами по Терскому казачьему войску за отличие в бою 18 августа 1920 года были произведены в следующие чины Терской гвардейской сотни есаул Щербаков, хорунжие Поморцев и Барагунов[556] и прикомандированный к ней хорунжий Асташов (бывший урядник Собственного Его Величества конвоя), 17 урядников и казаков, за мужество и храбрость в том же бою, командиром Сводно-казачьего дивизиона были переименованы в следующие звания.