Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Временное занятие Батурина и неудачи под Бахмачем

Выступив через несколько часов, два эскадрона (драгунский с поручиком графом Беннигсеном и конно-гренадерский штабс-ротмистра Багговута) к вечеру были уже в Батурине, а высланные мною разведы корнета Гевлича (только что произведенного из вахмистров) и поручика конно-гренадерского эскадрона Лютера[484] в близлежащие деревни донесли, что деревни эти свободны, но мосты впереди через Сейм все большевиками приведены в негодность и находятся под обстрелом пулеметов, спрятанных в лесу, подходящему к берегу почти вплотную. Стоящее впереди Батурина под лесом село занято сторожевыми постами башкир. Башкирские всадники часто разъезжают на опушке леса. В лесу, по словам жителей, устроены красными засеки с пулеметами и перетянута проволока. Главные же силы большевиков находятся в монастыре, верстах в 7 на запад.

Установив около церкви, за забором, спускающимся к реке, пулеметную команду с ее 4 пулеметами на позиции, я с полуэскадроном занял один из центральных дворов, и, выставив посты кругом Батурина, мы таким образом провели первую ночь. Сообщил подробно обо всем в штаб полковника Миклашевского. На следующее утро вдруг из-за леса стали рваться в селе первые неприятельские шрапнели. Большевистские орудия, видно, расположились в лесу, около монастыря. Снаряды рвались преимущественно около церкви, стоявшей совершенно открыто у самой реки. Церковь через несколько времени получила сильные повреждения, т. к. многие снаряды разорвались, испортив стены и потолок внутри церкви. На мою просьбу вскоре подошли к нам из Бахмача два орудия из конной батареи и расположились сзади дворца графа Разумовского. Туда влетело несколько большевистских гранат, а у нас было ранено легко два пулеметчика. Наши пулеметы, желая вызвать движение на той стороне Сейма, обстреливали весь день опушку леса и околицу села, но людей на той стороне Сейма заметно не было. Исправив телефонную линию, связывающую Батурин с соседним городом Конотопом, мне удалось связаться с занявшим его незадолго полковником Апрелевым, командиром Сводно-уланского полка 2-й бригады. От него узнал, что красные, очистив район впереди Конотопа, также отошли далеко к северу.

Через два дня мы были сменены свежими драгунами прибывшего с другими господами офицерами полковника Зеленого, а еще через два дня внезапным ударом большевики, перейдя значительно выше Сейма, обходным движением не только выбили добровольцев из Батурина, но и заняли Бахмач.

Наша кавалерия отошла, но через несколько дней, после трехдневного боя, уже без меня, заняла снова потерянные позиции, и на этот раз окончательно.

Выехав в Киев, я не был свидетелем дальнейших боевых действий под Черниговом и Глуховом. Сменивший меня в дальнейшем продвижении на севере полковник Александровский в течение августа и сентября с частями бригады продвинулся до границы Курской губернии. Обозы всех полков, стоявшие на линии железной дороги Киев—Полтава, перешли в район города Лубны.

В середине сентября, прибыв в Лубны в обоз, застал совершенно новую обстановку. Командир полка, полковник Грязнов, ушел, на его месте полком командовал молодой его однополчанин полковник Ковалинский. Кавалерия успешными боями продвигалась в Белгородском уезде Курской губернии. Драгуны занимали города Глухов и Белгород, имея по полуэскадрону в каждом городе. В последнем командовал недавно прибывший из Киева ротмистр Сергей Львович де Витт. Служба носила уже не боевой, а караульный характер, но драгуны отправляли в тыл значительное количество людей, заболевших тифом.

В начале октября, с наступлением холодов, в операциях Добровольческой армии наступил тяжелый перелом. Быстрые и удачные перегруппировки красных, появление на фронте свежей значительной конной группы Буденного, а также общий развал в тылу и болезни сразу отразились на поддерживающем нас до сих пор успехе. Части 5-го конного корпуса к середине октября отходят снова в Полтавскую губернию. В тылу началась новая война против грабивших большие населенные пункты значительных банд, действовавших по указке большевиков. Эти банды взяли тогда город Кобеляки и терроризировали буквально всю окрестность города Полтавы.

Драгуны и часть кирасир были переброшены для очищения от банд Шубы в районе Миргорода, Кобеляк и далее к Кременчугу. Полуэскадрон поручика Озерова, брошенный туда же на поимку Шубы, оказался совершенно отрезанным от общей группы и поступил в распоряжение пехоты генерала Кальницкого. В это время трагически погиб действовавший с кирасирами поручик Деконский. Он ночью был окружен в лесу около Миргорода значительной группой из банды Шубы и убит наповал из-за угла. Его люди почти все также погибли. Поручик Озеров, продвигаясь к юго-востоку в чрезвычайно тяжелых условиях, в постоянных стычках с бандитами лишился больше половины своих людей. Драгуны отставали и, заболевая, эвакуировались в Полтаву и в Кременчуг. К концу ноября поручик Озеров шел уже вместе со стягивающимися отовсюду частями армии к Ростову.

Отправленный из Лубен полковником Римским-Корсаковым снова в Киев за теплой одеждой, я с 4 драгунами добивался в интендантских складах Сводного корпуса получить необходимое имущество. После двухдневных усилий удалось, наконец, получить необходимое и нагрузить все в полученные два вагона. Чувствуя себя плохо и видя, что везти уже лично не смогу из-за высокой температуры, я сдал все документы прибывшему в Киев из Ростова незадолго до этого своему однополчанину, штабс-ротмистру Г.А. Вульфиусу[485]. Ему поручил доставить оба вагона в Лубны и сдать их полковнику Римскому, т. к. не имел каких-либо других указаний о быстрых переменах, происходящих на фронте корпуса генерала Юзефовича.

Сыпной тиф вывел меня из строя на 4 месяца, из коих весь ноябрь был без сознания. Спасением жизни обязан лишь энергии и самоотвержению бывшего со мной и не покидавшего меня первое время вольноопределяющегося Григория Чугрина. Он, после тщетных усилий поместить меня в какой-либо госпиталь, наконец сдал на эвакопункт, на путях близ станции Киев, и сам вернулся к Вульфиусу.

Во время моей болезни лейб-драгуны, повинуясь общей неблагоприятной обстановке, оказались разъединены на три части. Часть полуэскадрона поручика Озерова шла с боями на Ростов и в арьергардных делах, теснимая конными силами Буденного, теряла много людей убитыми и ранеными.

Под Ростовом, в бою у станицы Егорлыкской, вместе с кирасирами участвуя в конной атаке, убит сабельным ударом в голову только что произведенный в корнеты князь Николай Енгалычев. Тогда же убиты и ранены свыше 10 лейб-драгун. Под Ростовом два раза драгуны переходили Дон по льду и в тяжелых делах терпели еще большие потери. Люди падали от усталости, исчезали и таяли от болезней. Поручик Ив. Ал. Зеленой, заболев тифом во время этих боев и эвакуированный с похода в Ростов, уже не смог вернуться в эскадрон и остался в Ростове в январе 1920 года.

Полковник Римский-Корсаков, сформировав из оставшихся запасных драгун в Лубнах полуэскадрон и посадив его на тачанки и частью верхом, отходил походным порядком на Кременчуг и огибал с севера Знаменку, которую в это время грабил Махно.

Около Кременчуга, как мне впоследствии подробно объяснял унтер-офицер Чигрин, на линии железной дороги, транспорт с вещами штабс-ротмистра Вульфиуса благополучно прибыл в эскадрон. Здесь большая часть была перегружена на повозки обоза, а самое громоздкое, оставаясь в тех же вагонах, было направлено полковником Римским на Знаменку. Очевидно, полковник Римский надеялся нагнать прибывшее имущество южнее Знаменки. Между тем окруженный у самой Знаменки поездной состав попал в плен банде Махно, а штабс-ротмистр Вульфиус пропал без вести.

Драгуны, двигавшиеся с полковником Римским, вышли на станции Джанкой, сам же полковник Римский, оставив их под командой ротмистра Лабудзинского, торопился лично кружным путем в Ростов через Екатеринодар, чтобы соединиться с драгунами поручика Озерова.

Ротмистр Лабудзинский, выделив обоз поручику графу Беннигсену со взводом, приказал следовать на Бердянск для погрузки, а сам налегке, с конными драгунами, человек 40—50, вышел в Таврию и оттуда, все время двигаясь, частью верхом, частью на тачанках, с юга, через немецкие колонии, пришел в Перекоп.

Здесь болезнь ротмистра Лабудзинского вынудила его оставаться в одной из колоний в тылу, полуэскадрон, под командой прибывшего из Керчи ротмистра графа Андрея Толстого, поступает в распоряжение полковника Петровского и входит в состав командуемого им так называемого Гвардейского отряда. Под Перекоп в январе прибывает из Ставки лейб-гвардии Драгунского полка полковник Ковалевский и спешно формирует дивизион на Перекопе, пополняя его людьми, прибывшими из Керчи с поручиком Алехиным[486]. Он называется Гвардейский кавалерийский дивизион. На полдороге, на линии Джанкой—Грамматиково располагаются обозы драгун и кирасир, а также батальон гвардейской пехоты отряда полковника Петровского.

Буденновские кубанские конные части, появившиеся к северу от Перекопского вала, неоднократно атакуют отряд, но каждый раз отбиты. У драгун десятки потерь, в том числе тяжело ранен доставивший донесение старший унтер-офицер юнкер Николаевского училища Снессаревский. Все раненые отправляются в Симферопольский военный госпиталь.

Незадолго перед эвакуацией, зайдя в Симферополе повидать тяжело раненного, с раздроблением кости, лейб-драгуна Снессаревского и поздравить его с 2-м Георгиевским крестом, последняя фраза дрогнувшим голосом этого полумальчика очень характерна для нас: «Я бесконечно счастлив, что сумел сделать то, что каждому лейб-драгуну положено, – посильно исполнить свой долг».

Между тем часть обоза ротмистра Лабудзинского, со взводом поручика графа Беннигсена, уже погрузившиеся на 2 баржи, в море у Бердянска попадают в трагическое положение. Затертые во льду баржи не могут двигаться. В это время Бердянск занимается большевиками, открывшими по нему стрельбу с берега. К вечеру поручик граф Беннигсен со свободными драгунами, человек 15, решает прорываться по льду на Мариуполь. Выйдя к вечеру на лед, поручик граф Беннигсен старается пробиться на восток и с тех пор со взводом драгун пропадает без вести.

На другой день случайно заметивший критическое положение затертых во льду барж небольшой добровольческий ледокол, взяв их на буксир, доставляет все имущество и оставшегося с ним поручика Долгово-Сабурова в Керчь.

15 февраля, добравшись в Керчь, после долгого скитания по морю из Новороссийска, я застаю следующую обстановку в составе лейб-драгун. Люди поручика Озерова, вошедшего снова в остатки полка полковника Ковалинского, все время с тяжелыми боями отходят к Новороссийску для окончательной погрузки на Керчь из Кубанской области.

Создавшийся на Перекопе лейб-гвардии Драгунский дивизион отдельной частью, так называемый Гвардейский кавалерийский дивизион, под командой полковника Ковалевского, действует под Перекопом в составе Гвардейского отряда полковника, а потом генерала Петровского, входящего в корпус генерала Слащова. Обоз 2-го разряда, подчиненный обозу 2-го гвардейского Кавалерийского полка полковника Скалона, стоит на даче Глазунова, на проливе близ Керчи. Его принимает только что прибывший из Керчи ротмистр Алеев[487].