Наперекор земному притяженью

Посоветовавшись, техническое руководство решило проверить еще раз надежность всего оборудования гермокабины здесь, на космодроме. Муху соответствующим образом экипировали, подготовили и посадили в хорошо ей знакомый домик — ГКЖ. В этом «заключении» ей надлежало провести несколько дней.

Кабинку отвезли подальше от любопытных глаз. Самописцами регистрировались все параметры, которые должны были регистрироваться в настоящем полете. Все шло нормально. На третьи сутки эксперимент решили прекратить. Естественно, желающих присутствовать при «освобождении» Мухи оказалось более чем достаточно. Были введены ограничения. Пришли Константин Давыдович Бушуев, Михаил Степанович Хомяков, Евгений Федорович Рязапов да еще двое или трое наших товарищей.

На всех — белые накрахмаленные халаты. Здесь же были и руководители всех медико-биологических экспериментов — Владимир Иванович Яздовский, Олег Георгиевич Газенко. Около кабины суетился Александр Дмитриевич Серяпин — самый непосредственный опекун собачонок, так сказать, «ведущий конструктор четвероногих систем».

Интересно, как там Муха? Ее мордочку хорошо было видно через стекло иллюминатора. Но глаза! Какие печальные глаза, полные слез! Открыли кабину. Муху подхватили медики и утащили в свою лабораторию, предоставив нам осмотреть кабину. Пища была не тронута. Наши товарищи многозначительно переглянулись. Владимир Иванович Яздовский, оставшийся с нами, тоже развел руками.

— Владимир Иванович! Как же это понять? — последовал вопрос Бушуева. — А если в полете, простите за ненаучный термин, собака подохнет от голода, а это будет отнесено за счет ненормальной работы каких-либо приборов или воздействия факторов космического полета?

Один весьма почтенный биолог, занимавшийся проблемами космического питания, тут же не без апломба заявил, что «пища содержит в необходимом количестве и в нужном процентном соотношении и белки, и жиры, и углеводы». Но на вопрос: «Есть ли у этой пищи хотя бы какой-нибудь вкус, отвечает ли она требованиям, ну хотя бы таким, какие могут быть предъявлены невзыскательной собачьей натурой?» — ответа не последовало.

Мы были людьми, не искушенными в вопросах космической гастрономии, и поэтому могли позволить себе высказать любые антинаучные предположения, вроде: «А не положить ли в эту пищу, хотя бы для запаха, хорошей, аппетитно пахнущей колбаски, а?» Медики удивленно переглянулись. Помолчали. Но через минуту изрекли: «Попробовать стоит!»

К счастью, Лайка о всех сложностях проблемы космического питания не была информирована и относительно спокойно продолжала готовиться к своей почетной миссии.

Утром 31 октября ее подготовка была закончена, и Лайка заняла свое место в кабине. Рядом, за стеной, в вале монтажного корпуса, заканчивались проверки систем ракеты и тех приборов, которым надлежало соседствовать с Лайкиной кабиной. День пролетел незаметно. Около часа ночи мы получили команду выдать кабину с Лайкой на установку в головную часть ракеты.

Последние проверки — и ракета была готова отправиться к стартовому устройству. Переезд туда Лайка перенесла прекрасно, жалоб никаких не поступило. Но вот ее опекунов, оказывается, волновал один вопрос. За то время, пока Лайка находилась в закрытой, загерметизированной кабине при работе регенерационной системы, поглощающей углекислый газ, влагу и выделяющей кислород, в кабине могло подняться давление. А лучше, чтобы к моменту старта оно было бы нормальным, как в лаборатории. Что же делать? Нужно было как-то попытаться хотя бы ненадолго открыть какое-нибудь отверстие в кабине. Тогда избыток давления будет снят. Мы знали, что в кабине есть небольшое отверстие, наглухо закрытое специальной пробкой. И после проверок герметичности его открывать категорически запрещалось. А что, если открыть? Вопрос принципиальный. Им занялось руководство.

Не знаю, кто больше способствовал решению этой проблемы — или доказавший абсолютную необходимость открытия Яздовский, или «дрогнувший» Сергей Павлович, но решение было таким: поручается монтажнику Юрию Силаеву под моим контролем пробку вывернуть, а потом, когда это будет нужно, завернуть. И вот тут-то на меня навалился Александр Дмитриевич Серяпин.

— Ну послушай, я очень тебя прошу, — наседал он. — Давай дадим Лайке попить!

— Александр Дмитриевич, побойся бога! Ты же знаешь, сколько хлопот было, пока разрешили пробку открыть, а теперь еще — попить!

Но, откровенно говоря, и мне очень хотелось приложить свою руку к тому, чтобы немного скрасить Лайке не очень комфортный космический быт. Ведь третьи сутки она сидела в своей кабине без настоящей воды. Хотя медики и говорили, что вода в нужном количестве содержится в той пище, которой Лайка была снабжена, но ведь настоящую воду ничто не заменит.

Сердце мое дрогнуло. Александр Дмитриевич быстро разыскал большой шприц, наполнил его водой, надел вместо иглы тонкую резиновую трубочку, и мы с ним поднялись к Лайкиной кабине. Юра Силаев отвернул пробку. Как только мы наклонились над кабиной и Лайка увидела через иллюминатор доброе лицо своего «шефа», опа не замедлила проявить все признаки собачьей радости. Просунуть в открытое отверстие трубочку, нажать на шток шприца и палить воду в пустую чашечку автоматической кормушки было делом минутным. Лайка быстро вылакала всю воду, вылизав дно чашечки, и, как показалось, благодарно кивнула нам мокрым носом.

По телефону я доложил вниз заместителю Сергея Павловича, что отверстие в кабине открыто достаточное время и представитель медицины считает, что его можно закрыть. О том, что программа была несколько перевыполнена за счет «особой операции», я решил не докладывать. Это осталось нашей с Александром Дмитриевичем тайной.

Минут через пять после доклада по телефону нам было передано указание: «Пробку поставить на место, об исполнении доложить». Юрий Силаев поправил складки комбинезона, вытер руки и посмотрел на меня: мол, что же здесь особенного? И стоило ли такому большому руководству заниматься эдакой мелочью?

— Ладно, ладно, давай работай!

— Есть работать! — засмеялся Силаев и в течение минуты тщательно завернул и закрепил пробку…

Тридцатиминутная готовность. На наблюдательном пункте, что в нескольких километрах от старта, наши испытатели, медики, ученые-физики. Почти у всех в руках бинокли. Ярко-белая свеча-ракета на фоне безоблачного, голубого ноябрьского неба — надолго эта картина врезалась в мою память. Из репродуктора громкой связи доносится спокойный голос:

— Готовность десять минут… готовность пять минут… Наконец — минута. И — подъем!

Прошлый старт, 4 октября, был ночью. Этот — днем. Помню, что ночной показался более эффектным. Но в этот раз гораздо лучше было видно всю ракету, как она вначале плавно поднимается, как бы раздумывая, лететь или не лететь, затем набирает скорость и уходит, уходит от нас навсегда.

Лайка улетела. А мы бросились к телеметрическим станциям. Не терпелось узнать, как она перенесла перегрузки на взлете, вибрацию. Желающих первыми узнать все это на нашей машине было больше, чем посадочных мест. По дороге — нам навстречу — «газик». Из него, высунувшись в дверцу и чуть не вываливаясь, машет Александр Дмитриевич Серяпин, поднимает большой палец: все в порядке! Победа! Лайка жива! И потом, пока поступала информация, мы знали, что и полет по орбите наша первая путешественница выдерживала стойко. Это был второй шаг по ступеням космической лестницы.

Каковы же были итоги запусков первых двух искусственных спутников Земли? Чем они обогатили науку?

За время своего существования — с 4 октября 1957 года по 4 января 1958 года — первый спутник совершил около 1400 оборотов вокруг Земли. Долгое время его короткие позывные принимали и воспроизводили тысячи радиоприемников в мире. Эти сигналы открыли счет дням новой эры человечества — космической.

Второй спутник за свою жизнь на орбите — с 3 ноября 1957 года по 14 апреля 1958 года — сделал около 2370 оборотов.

Сергей Павлович Королев писал в то время в «Правде» под псевдонимом «профессор К. Сергеев»:

«…В итоге наблюдений, проводившихся за движением обоих спутников, и регистрации многочисленных данных измерений получены совершенно уникальные материалы, представляющие исключительную научную ценность. Это результаты десятков тысяч радионаблюдений, тысяч оптических наблюдений и многие сотни записей всевозможных научных данных с борта спутников, произведенных на наземных телеметрических и наблюдательных станциях… Блестяще подтвердились все основные исходные положения, которые были изложены при создании советских спутников. Оба спутника достигли заданного значения конечной скорости и с величайшей точностью вышли на свою орбиту… Полученные в итоге тщательной обработки результаты траекторных измерений позволяют установить полностью весь процесс эволюции параметров орбит спутников и получить новые данные о фактическом изменении плотности в верхних областях атмосферы.

Интересные данные получены по тепловым режимам на спутниках в процессе их обращения вокруг земного шара в течение первых месяцев полета… Можно вспомнить о тех опасениях, которые высказывались по поводу вероятности встречи спутников с метеоритами или с космическими частицами, способными с большой силой пробить либо даже разрушить спутник. За период работы радиостанций советских спутников они неоднократно проходили через метеоритные потоки, но никаких повреждений зафиксировано не было… Большую ценность представляет полученный при полетах второго спутника материал по изучению космических лучей…

Огромный интерес представляет впервые осуществленное на втором спутнике изучение биологических явлений при полете живого организма в космическом пространстве».

Нарисовав перспективы дальнейшего исследования космического пространства, Сергей Павлович писал в конце статьи: «Наступит и то время, когда космический корабль с людьми покинет Землю и направится в путешествие на далекие планеты, в далекие миры. Сегодня многое из сказанного кажется еще лишь увлекательной фантазией, но на самом деле это не совсем так. Надежный мост с Земли в космос уже перекинут запуском советских искусственных спутников, и дорога к звездам открыта!»

Эти строки были написаны в декабре 1957 года.

В начале 1958 года я был назначен на должность ведущего конструктора по всем разрабатывавшимся в нашем ОКБ космическим аппаратам.

Майские праздники мне пришлось встречать на космодроме. Шла подготовка к пуску третьего спутника, который именовался у нас «объект Д». Это был спутник уже другого класса. Судите сами: первый весил 83 килограмма, второй — 508, а третий— 1327! Подготовка третьего спутника и запуск его были удачными.

При запуске третьего искусственного спутника были практически полностью реализованы возможности двухступенчатой ракеты-носителя по весу груза, выводимого на орбиту. Поэтому в 1958–1959 годах в соответствии с программой освоения космического пространства в нашем ОКБ была создана трехступенчатая ракета, давшая возможность увеличить вес искусственных спутников Земли до 4500–4700 килограммов и обеспечить достижение второй космической скорости автоматическим аппаратам при полетах к Луне.