Вдоль по памяти

Новая школа

Казань — татарско-русский город. Все уличные вывески — на двух языках. Татарские названия писались кириллицей и звучали смешно: к русским словам в конце привешивались татарские окончания «лары» или «ясы». Например, «Культтоварлары».

Я ходил в русскую школу, но в нашем классе были и татарские дети, пожелавшие учиться на русском языке. Они хорошо учились и говорили почти без акцента.

В Казани не чувствовалось никакого национального антагонизма. Много было смешанных браков. Татары отличались большой обстоятельностью в хозяйстве, большой опрятностью. Пожилые татарки ходили «на двор» обязательно с водой в медных кувшинах. Женские головные платки были не как у русских, треугольной формы, а квадратные. На ногах носили толстые шерстяные носки и кожаные чувяки или резиновые глубокие галоши.

В школу я ходил далеко, вставать приходилось очень рано. Помню себя ползущим вверх по нашей горе, сильно наклонённым вперёд, почти ещё спящим. В классе, окружённый бодрыми одноклассниками, я окончательно просыпался. Учился я легко. У меня сохранились похвальные грамоты того времени. Учительница, ни имени, ни лица которой я, к сожалению, не помню, почему-то меня отличала, зачем-то приводила другим в пример, тем самым принося мне ощутимый вред — это делало меня каким-то любимчиком и портило отношения с одноклассниками.

В перемену мы часто в коридоре «давили масло» — то есть, стоя в шеренге вдоль стены, что есть силы нажимали плечом друг на друга, стараясь выдавить из шеренги. Как-то в такой забаве я слишком сдавил своего щуплого соседа Марата Шакирова, ему сделалось больно, и он, выйдя из шеренги, пнул меня ногой, я не остался в долгу, и мы подрались. Наша учительница, внезапно появившаяся, решила наказать Марата и отправила его домой за родителями. Я же отделался лёгким замечанием. Это выглядело как явная несправедливость. Марат, забирая свой портфель и уходя, погрозил мне кулаком.

Когда кончились уроки и мы шумной толпой вывалились в раздевалку, ко мне подошёл старший брат Марата, шестиклассник, и затащил меня за угол. От страха я завизжал как поросёнок. Он, насладившись моим страхом, бить меня не стал, а просто презрительно ткнул взашей и ушёл.

Мы очень близко сошлись с Фридрихом Нацибуллиным, мальчиком впечатлительным и очень добрым. Он был сыном партийного работника. Жили они в привилегированном доме на улице Карла Маркса. Я был у него как-то в гостях, и мне предложили пообедать. Да! Это была довоенная, обильная и вкусная еда, на белой скатерти, со столовым серебром и крахмальными салфетками.

В доме этом было много книг, на стенах висели картины в рамах. У Фридриха, который был назван, конечно, в честь Энгельса, была своя отдельная комната с ковром и письменным столом.

Он увлёк меня французской борьбой как спортивным зрелищем. Мы ходили с ним в Казанский цирк, где проходили показательные выступления заезжих и местных борцов.

Это были не просто спортивные турниры, а именно представления, чувствовалась специальная режиссура.

Вначале выходила пара ковёрных, которых объявляли с особой помпой, присовокупляя к их именам какие-то смешные пышные звания за их неимоверные заслуги. Они боролись весьма потешно, кривляясь, громко шлёпая друг друга по голым местам, искусственно падая или валясь от пустякового толчка. Зал ревел от хохота и удовольствия.

Потом выходили уже настоящие борцы и боролись всерьёз. Они представляли разные города. Помню одного из Ростова-на-Дону. В тот момент город этот был под немцем. Ростовчанин победил своего соперника, и публика неистово ему аплодировала, как бы символически обещая победу над врагом и освобождение Ростова.

Эти представления в цирке породили моду на французскую борьбу. Во дворах мальчишки устраивали турниры. Старались бороться по правилам, выбирали судью-рефери. У нас во дворе отличались два брата-татарина. Они побеждали всех, но когда они схватились друг с другом, победитель не выявился. Силы их были велики, но равны, и хоть боролись они немыслимо долго, никто на лопатках не оказался.

Ходили мы с Фридрихом в кино на знаменитые киносборники. Они значились под номерами и состояли из нескольких новелл. Помню новеллу о югославских партизанах. Собственно, запомнилась песня: «Ночь над Белградом тихая вышла на смену дня…»

«Киносборник № 7» — это юмористическая новелла о Швейке, которого играл Борис Тенин, и Гитлере в исполнении Сергея Мартинсона. В ней Швейк, чешский патриот, устраивает глупому доверчивому Гитлеру хитроумные каверзы, ведущие его к разным видам гибели. И каждый раз, когда Гитлер попадается на уловку и тонет или сгорает, возникает наплывом лицо Родины-матери и она говорит: «Мало!» — дескать, слабовато наказание, изверг рода человеческого заслуживает большего. Тогда бедный Швейк сломя голову спешит спасать свою жертву. Чем это кончается, я не помню.

Был ещё очень смешной американский фильм «Три мушкетёра» — однако не помню, в Казани ли я его смотрел или уже в Москве.