Вдоль по памяти

О друзьях детства

Я не могу найти причину, определить закономерность, почему люди становятся друзьями — друзьями на всю жизнь. У меня было двое друзей, самых близких мне. Наша дружба зародилась во время войны и продолжалась до самой глубокой старости, до смерти обоих моих друзей. Это были Владимир Шарыгин и Николай Рожнов.

С первым мы познакомились мальчиками ещё до войны, но дружеское сближение произошло в Казани, в эвакуации. Второго я увидел на вступительных экзаменах в художественную школу. С ним мы учились в одном классе два года, на третий Коля был исключён за неуспеваемость, но наша дружба не прервалась и продолжалась вне школы.

В какой-то момент я познакомил их друг с другом, и эта связь оказалась долговечной.

Общей чертой их характеров была бесшабашность — вероятно, она их и сблизила.

Не могу до сих пор понять, на какой основе возникла эта дружба в моём случае. Профессиональные интересы? С Володей у нас их не могло быть. Он был технарь, с детства увлекался электротехникой, школу не закончил, после войны пошёл работать в метро. Я рано определился с профессией, далёкой от техники, а Володя был весьма далёк от искусства. Мой отец не одобрял дружбу с Шарыгиным: «Чему он может тебя научить? Только курению и пьянству!»

Коля Рожнов, уйдя из школы, поступил на авиационный завод. Тогда ему шёл уже семнадцатый год. Он красил по трафарету звёзды на крыльях самолётов. На этой работе он не закрепился и вскоре стал маляром в какой-то коммунальной организации, где его оценили: он умел красить «под мрамор», «под дерево», «под шёлк». Там он проработал несколько лет, но и оттуда его уволили. Потом он служил в армии в Калининграде, откуда привёз жену. Какое-то время он был без работы, пока не устроился в производственные мастерские кукольного театра Образцова. В это время он увлекался изготовлением тростевых кукол и собирался сделать спектакль. Эта затея закончилась ничем.

Следующим его увлечением была фотография, потом любительское кино: он купил камеру АК-8. У нас на даче в Челюскинской он снял фильм со мной в главной роли — «Дачник-неудачник».

Коля Рожнов

Потом увлёкся подводным плаванием и подводной охотой. Потом он снял своим АК-8 фильм о море под музыку Первого фортепианного концерта Чайковского. Продолжая служить в театре Образцова, он ещё дважды женился и разводился.

За его колоритный облик Сергей Владимирович Образцов дал ему кличку «Адольф Менжу»[5].

Увлекаясь, Рожнов забывал о своих основных обязанностях, прогуливал рабочие часы и даже дни. Такова уж была его природа. Начальству это не нравилось, и приходилось расставаться с нерадивым работником. После очередного увольнения мне удалось познакомить Николая с моим приятелем Колей Вечкановым, художественным редактором журнала «Техника — молодёжи».

Там поначалу он пришёлся весьма ко двору. Благодаря своей общей талантливости Коля мог делать многое в области популяризации техники.

Вскоре он стал в этом журнале незаменимым. Он выполнял там самые мудрёные задания. Вечканов был очень доволен, благодарил меня за такое удачное знакомство. Но — «недолго музыка играла». Колины увлечённость и безответственность и на сей раз его подвели. Работу в журнале нужно сдавать вовремя, очередной номер должен выходить точно по графику.

Вечканов стал мне звонить с жалобами на моего протеже: подводит, затягивает, горим!

А Коля, как он мне потом объяснял, получив какое-то сложное задание по конструкции вагонных тележек, просиживал недели на вагонном дворе Рижского вокзала и что-то там выяснял, не торопясь. В конце концов ему пришлось уйти из «Техники — молодёжи».

Пытался я приобщить его и к книжной иллюстрации. В издательстве «Малыш» мне дали какую-то научно-популярную книжицу для маленьких про химию. Я пригласил Колю для совместной работы. Но тут выяснилось, что в свободном рисовании без натуры он не тянет. Здесь, видимо, помимо способностей и таланта важен и длительный опыт. Эту книжку мы кое-как сварганили, свою половину гонорара Коля получил, но дальнейшая работа с таким напарником оказалась невозможной.

Ещё раз я привлёк его к работе в детской энциклопедии в 1990-х годах, куда меня пригласили поработать в группе с Вениамином Лосиным, Евгением Мониным, Николаем Устиновым. В этом деле Коля оказался вполне успешным, но предприятие это было разовым.

Мы продолжали с ним встречаться у Володи Шарыгина, с которым Коля был очень близок. Каждая такая встреча сопровождалась застольем. Я не большой любитель этого дела, но мои друзья тут оказались единомышленниками. Их встречи всё чаще случались и без меня.

Выросли у Коли сыновья от его третьей жены, стали дизайнерами. Коля жил уже на пенсии, увлекался мистической философией, собирал модели немецких военных самолётов Второй мировой войны, пластинки с немецкими военными маршами, побаливал, жаловался на сердце.

Помню последнюю нашу встречу. Он как-то пригласил меня к себе в Выхино. Я там бывал очень редко. Там каждый год всё застраивалось новыми кварталами и я боялся, что не найду дорогу. Коля обещал меня встретить у метро.

Мы встретились в назначенное время. Коля выглядел усталым. Пока мы дошли до дома, он останавливался несколько раз, присаживался то на какую-нибудь тумбу, то на загородку, тяжко дышал и держался за сердце. Уже ближе к дому ему полегчало, и он зашёл в магазин. Там его, видимо, знали. Он весело шутил с продавцами и кассиршей.

О последних его днях мне рассказали его близкие.

Вскоре после этой нашей встречи он попал в районную больницу с острейшим сердечным приступом, лежал в реанимации под капельницей в одиночестве. Внезапно ему стало значительно хуже, началось удушье. Он еле дотянулся до звонка, но на его зов никто не пришёл. Тогда он сорвал с себя все шланги, свалился на пол и пополз к двери. Выглянув в коридор, он увидел двух санитарок, распивавших спиртное в отдалении. Наконец они его заметили, не торопясь подошли и хотели водрузить его на место, но он воспротивился и велел отнести себя в общую палату, где рядом есть люди. На следующий день к нему приходил сын, они поговорили. Ночью Коля скончался.

Шарыгин на его похоронах не был. Он тогда уже лежал в параличе. Прислал своих сыновей, они помогли нести гроб.

В детстве Вовка был лукавый и изобретательный пакостник, а такие подростки мощно притягивают к себе младших и всегда возглавляют хулиганистую компанию. Под его руководством мы устраивали порой и не совсем безобидные шалости.

Чего стоит хотя бы шутка с соседями по лестничной клетке. Это делалось так: к ручке двери одной квартиры мы привязывали верёвку, а другой её конец, с небольшим провисом, привязывали к ручке двери противоположной квартиры, затем нажимали звонок и в той и в другой, а сами убегали в укрытие и ждали, что будет. А бывало следующее. В первой квартире открывалась дверь и выглядывал хозяин, ища, кто звонил. В это время открывалась дверь напротив, верёвка натягивалась и дверь прищемляла голову первого соседа. Мы тряслись от смеха и удовольствия.

Володя Шарыгин, мой спаситель, вытащивший меня в 1942 году из реки Казанки, был смекалистый и изобретательный электрик-самоучка. Не имея даже среднего образования, он работал в московском метро рабочим по надзору и ремонту электрооборудования. Это была исключительно ночная работа, она проводилась, когда поезда переставали ходить и с путей снималось напряжение. Уходил на работу Володя, перекусив и захватив свой мощный батарейный фонарь, уже в двенадцатом часу ночи. Возвращался домой на рассвете и спал потом полдня. Так он трудился долгие годы и вконец расшатал своё здоровье.

Володя Шарыгин

Отец Володи, Фёдор Гаврилович, майор, вернувшись с победой из Германии, понавёз много всякого трофейного добра. Помимо всякой одежды, ковров, посуды и разных случайных предметов (часы с кукушкой), было там малокалиберное изящное ружьецо с коробочкой патронов к нему (наши не подходили по калибру). Когда я оказывался у них дома в отсутствие взрослых, нам предоставлялась возможность пострелять из этого ружьеца. Но где пострелять? Таким сокровенным местом был чердак нашего дома. Чердак в жизни многих подростков играл какую-то особую роль. В воспоминаниях художника Владимира Милашевского («Вчера, позавчера») мне попалось такое место:

«Как много значили эти чердаки в жизни нас, мальчишек! Есть „чувство чердака“, кто его открыл? Константин Федин? Может быть, я? Оно есть, как и „чувство подполья“, которое открыл Достоевский. Там, наверху — отсутствие контроля старших, может быть, и контроля над собой. На чердаках мы начинали курить… И какое паренье надо всем, в этой голубизне!»

Очень похожие ощущения испытывали и мы в свои 14–15 лет, на нашем чердаке. Мы там тоже иногда курили, глядя в слуховое окно на трубу фабрики «Ява». Там мы постреливали из немецкого ружьеца, но однажды обнаружили, что Фёдор Гаврилович, вернувшись с войны, ещё не сдал свой «ТТ». Мы взяли его на чердак. Тянули спички, кому стрелять. Короткую вытянул я. Сняв пистолет с предохранителя, я сказал: «Сейчас я буду целиться в трубу фабрики, а вы смотрите внимательно: пойдёт ли красный кирпичный дымок. Если да — значит, попал». Я прицелился и нажал спуск.

Дикий грохот нас оглушил. Такого мы не ожидали. Мне подумалось, что, пожалуй, это услышат все, даже, может быть, в нашем отделении милиции. Все мы бросились бежать вниз по лестнице. У меня в руках был огромный пистолет, ибо патрон в нём был единственный, а значит, откатившийся кожух на своё место не вернулся, и пистолет увеличился почти вдвое.

А вот ещё одна весёлая шуточка Вовки Шарыгина. Там, на чердаке, он обнаружил телефонные кабели. Он принёс свой телефонный аппарат и подключился к одному из них. Некоторое время он подслушивал разговоры, но потом ему это наскучило, и он, выяснив, чей это телефон, дождался, когда в квартире никого не было, подключился и позвонил на фабрику «Большевик» в отдел заказов. Когда ему ответили, он сказал, что желает заказать праздничный, по случаю свадьбы, торт с доставкой на дом. Ему сказали: «Положите трубку, мы вам перезвоним». Через минуту раздался звонок — видимо, на фабрике хотели убедиться, что звонит серьёзный заказчик: «Вы подтверждаете свой заказ?» Вовка ответил: «Конечно, подтверждаю». После этого пошла договорённость: какой торт, в какую цену, куда доставить.

Закончилась эта история большим скандалом. Не помню, пришлось ли соседям заплатить за доставленный торт или нет.

Была ещё и такая шалость: Вовка принёс откуда-то несколько запалов от ручной гранаты. Один такой запал он сбросил с балкона во двор. Раздался мощный хлопок. Кто-то из соседей всполошился — ведь во дворе гуляли дети — и позвонил в милицию. Милиционер прибыл и пошёл по квартирам искать нарушителей порядка. Позвонивший сосед точно не заметил, с какого этажа бросили взрыватель, поэтому, пока милиционер шёл до Вовкиной квартиры, тот успел спрятать оставшиеся взрыватели в вытяжную трубу газовой колонки в ванной. Газа тогда не было. Его поставки, прерванные войной, возобновились позднее.

Беда миновала, страх прошёл, и Вовка забыл за суетой про эти запалы. Но вот через какое-то время газ дали, и пожилой сосед по коммуналке отправился мыться. Он включил колонку, наполнил ванну, а когда намылился, раздался большой ба-бах! Старик выскочил голый, в мыле и саже.