Брижит Бардо. Две жизни

ВАДИМ

огда я впервые увидел Брижит, ей было всего четырнадцать, и у меня было такое чувство, будто она перенеслась сюда с какой-то другой планеты. Казалось, она шагнула из какого-то другого измерения. Я тогда сказал самому себе: «Господи, эта девчонка — неземное создание!»

Когда у Игоря Племянникова в 1928 году в Париже родился сын, он назвал мальчика Вадимом — согласно французским законам, ребенку в обязательном порядке полагалось французское имя, на сей счет в каждом магистрате имелся перечень официально одобренных имен, и если вы отказывались выбрать имя из этого перечня, то ваш ребенок вообще оставался без имени. Именно поэтому мальчика назвали Роже Вадим Племянников. Когда же Роже подрос, он отбросил труднопроизносимую русскую фамилию. Правда, задолго до этого его французское имя Роже тоже оказалось отброшенным за ненадобностью, поскольку душа юноши была скорее русской, нежели французской, и с тех пор он стал известен как Вадим.

Его отец был родом из Киева и в возрасте 14 лет, до того как эмигрировать во Францию, сражался против большевиков. Позднее он изучал политические науки. Его карьера во французском дипломатическом корпусе складывалась на редкость удачно, и он вскоре поднялся по служебной лестнице до вице-консула. Скончался Игорь Племянников рано, в возрасте всего 34 лет — однажды утром за завтраком, на глазах у восьмилетнего сына, у него случился сердечный приступ.

Мать Вадима, Мария-Антуанетта Ардилуз по национальности была француженкой. Второй ее брак оказался неудачным и вскоре распался, после чего Вадим, которому еще не было и двадцати, пустился в самостоятельное плавание. Он пытался сделать себе карьеру, полагаясь, в первую очередь, на свой интеллект. Ну а поскольку Вадим отнюдь не горел желанием просиживать днями в какой-нибудь конторе, он взялся за сочинение сценариев и время от времени пописывал статейки для журналов, а также уверял знакомых, что в будущем прославит себя как кинорежиссер. Когда же ему удалось устроиться ассистентом к Марку Аллегре, он, можно сказать, заново обрел себе отца.

«Марк был образованным, деликатным, внимательным человеком. Ему нравилось общество молодежи, он любил помогать начинающим, — рассказывает Вадим. — Теперь таких людей, как он, просто нет. Возможно, он был слишком отзывчив и чувствителен и просто не выжил бы в современных джунглях».

Младший брат Аллегре, Ив, был не столь утонченным по натуре. Более резкий, он умел постоять за себя, и в результате его карьера сложилась куда успешнее. И все же Вадим убежден, что как режиссер Марк превосходит брата. Возможно, он один из трех-четырех самых лучших кинодеятелей Франции из тех, что снимали до войны. «Проблема заключалась в том, что ему было трудно приспособиться к переменам стиля во французском кинематографе. Он был слишком привязан к мелким деталям, робок, неуверен в себе, не в состоянии принимать даже самые незначительные решения. Когда же дело доходило до принятия какого-нибудь важного решения, он буквально впадал в панику».

Однако Брижит Бардо открыл именно Аллегре, но отнюдь не Роже Вадим.

«Марк был эстетом, эклектичным человеком и имел подход к молодежи. Он открыл целый ряд талантов. Именно благодаря ему французский экран приобрел Жерара Филиппа и Мишель Морган. Позднее он подарил нам Жан-Поля Бельмондо и Жан-Пьера Омона. Он помогал не только актерам, но и поддерживал начинающих писателей или, как в случае со мной, начинающих режиссеров. Имена можно перечислять до бесконечности. Он имел особый нюх на таланты — так было и в тот раз, когда я показал ему фото Брижит на обложке «Эль». Он тотчас заметил в ней искру божью. Я тогда как раз сочинял для него сценарий фильма «Лавры сорваны», где главной героиней была молоденькая девушка-подросток. Аллегре тотчас захотел попробовать ее на эту роль. Помнится, он тогда сказал, что если она в действительности так хороша, как мне кажется, нам надо обязательно сделать пробу», — вспоминает Вадим.

Когда в назначенный день и час Брижит переступила порог квартиры Аллегре, Тоти все еще была исполнена решимости, что не допустит, чтобы балетная карьера ее дочери оказалась под угрозой. Как оказалось, у нее имелись все основания для беспокойства, поскольку месье Аллегре с первого взгляда проникся к мадам Бардо неприязнью. По его мнению, она держала себя слишком высокомерно, и вообще маэстро не понравилось, с какой неприкрытой враждебностью она пыталась оградить свою юную, невинную дочь от тлетворного влияния богемы.

Тоти ведать не ведала, какое сильное впечатление произвел на Брижит Вадим. «За всю свою жизнь мне не приходилось встречать мужчину столь красивого, столь спокойного, столь естественного. Но я тогда и представить себе не могла, что влюблюсь в него», — вспоминает Брижит.

Ну а пока, по настоянию Вадима, Аллегре согласился провести кинопробу. Чтобы помочь Брижит приготовиться к этому испытанию, Вадим предложил себя ей в наставники. Так начались их встречи — на первых порах их отношения не выходили за рамки платонических, вплоть до дня накануне кинопробы. Брижит тогда ужасно разволновалась, даже покрылась сыпью.

На следующий день Аллегре, наблюдая ее перед камерой, решил для себя: «Она разговаривает так, будто у нее во рту вставная челюсть ее мамаши, а смеется вообще отвратительно». Тогда он так и не сумел разглядеть в ней и намека на будущую киноактрису. Правда, справедливости ради надо сказать, что то же самое он изрек, когда пробовал на ту же роль Лесли Карон. Однако то, что произошло на следующий день, можно назвать первым случаем в веренице странных совпадений, относящихся к соприкосновению жизней Брижит и Вадима.

Брижит так и не получила роль — Аллегре решил, что бесполезно даже пытаться что-то из нее сделать. В конце концов, она была одной из многих девчонок, что надеялись сделать карьеру в кино. Но Вадим уже увлекся ею. За несколько лет до этого он начал писать роман под названием «Мудрая Софи», в его мечтах Брижит и была этой Софи.

«Вы не поверите. Она говорила буквально целыми строчками моего романа. Когда я слышал, как она говорит, слышал, как она выражает себя, как некий свободный дух, я просто ушам своим не верил. Брижит разговаривает в особой, присущей только ей одной манере — но ведь именно так разговаривала и моя Софи. Когда я впервые придумал Софи, я был уверен, что она целиком плод моего воображения, что такая девушка просто не могла существовать. Но вот она передо мной, во плоти и крови. Я дал Брижит рукопись, и когда она ее прочла, то тоже узнала в героине себя».

Он потерял из-за нее голову — в особенности его поразила ее невинность, — что, однако, не помешало ему трезво оценить сложившуюся ситуацию. Ему довелось лицезреть ее мать, и Вадим ничуть не заблуждался на тот счет, что Тоти не допустит, чтобы за ее дочерью ухаживал такой «скользкий тип», как он. На протяжении последующих нескольких месяцев он только и делал, что пытался выбросить Брижит из головы. Затем, в одно из воскресений, в одиночку коротая время в квартире Даниэля Желена, слегка погрузившись в депрессию и не зная, чем себя занять, Вадим подумал, не позвонить ли кому-нибудь. Телефон Желена был отключен, а у Вадима, который в то время сидел без гроша в кармане, имелся всего один-единственный жетон. Зайдя в ближайшее кафе, он начал звонить приятелям. Но ему никто не отвечал, видно, никого из его приятелей не было дома. Тогда Вадим попробовал дозвониться до кого-нибудь из подружек. И снова неудача. И тогда он подумал, а не рискнуть ли ему позвонить Брижит? Правда, он был уверен, что если трубку поднимет мать, то даже не станет с ним разговаривать. Но поскольку больше звонить ему было некому, Вадим решил пожертвовать жетоном и набрал ее номер.

На его счастье трубку подняла Брижит.

Он пояснил, что звонит просто так, от нечего делать, чему она страшно обрадовалась, сказав, что родители уехали на уик-энд, что они дома с сестрой одни, вернее, почти одни, с ними еще подруга и бабушка, и вообще, почему бы ему не зайти к ним в гости.

Вадим явился домой к Брижит без галстука, с шевелюрой, длина которой намного превышала приемлемую — так что вряд ли бабушка осталась в восторге от его внешнего вида.

Под неусыпным оком Мами они с Брижит провели вместе целый день. Бабуля не только увидела в этом «богемном типе» угрозу для чести ее внучки, но и вполне искренне опасалась, как бы он в конце концов не исчез, прихватив с собой столовое серебро.

Надо сказать, что Тоти и Пилу тоже не слишком обрадовались, когда спустя несколько дней Вадим снова объявился на пороге их квартиры. Его неглаженные брюки и нестриженные патлы были лишь двумя из многих других свидетельств не в его пользу. Но самым главным возражением родителей было то, что он не имел постоянной работы. Сей факт тотчас поставил его за рамки каких бы то ни было планов относительно будущего их дочери.

Однако у Брижит имелись свои собственные представления о жизни, и, к великой досаде родителей, Вадим зачастил к ним в дом. Пятнадцатилетняя Брижит, по уши влюбившаяся в Вадима, неизменно натыкалась на непробиваемую каменную стену, которую родители возвели вокруг нее, дабы оградить от притязаний этого старшего ее по возрасту, вкусившего жизнь и поэтому, весьма опасного субъекта.

Узнав о том, какие идеи он вкладывает в ее впечатлительную голову — всю эту дребедень о кино, экзистенциализме и сексе, — Тоти и Пилу имели все основания заподозрить Вадима в соответствующих намерениях. Их старшая дочь отказывалась прислушиваться к родительскому мнению, наивно полагая, что способна без их помощи строить свои отношения с назойливым кавалером. Неудивительно, что в воздухе запахло крупным скандалом.

Особенно беспокоило Брижит то, что Тоти и Пилу каким-то образом всегда были в курсе происходящего. Вскоре она убедила себя, что всякий раз, когда родители возражали против присутствия Вадима, происходило это потому, что Мижану успевала наябедничать на сестру, выбалтывая за ее спиной родителям все секреты.

Например, когда Вадим впервые поцеловал Брижит, — а произошло это в метро, — Тоти уже буквально в считанные часы знала о случившемся, и Брижит была уверена, что здесь не обошлось без двурушничества Мижану.

Спор продолжается и по сей день — донесла Мижану или нет родителям насчет Брижит и Вадима. Порой дело доходит до того, что у сестер начинается по этому поводу истерический смех.

В наши дни Мижану готова признать, что, пожалуй, действительно проболталась родителям кое о чем. Правда, она категорически отрицает, что наябедничала Тоти о происшествии в метро. По ее словам, все большие секреты она неизменно оставляла при себе.

«Вадим был просто чудо, — говорит Мижану. — В моих глазах он был неподражаем. И всегда был добр и участлив ко мне. Я помню, как его страшно заинтриговала моя комната, потому что она была современно обставлена, в отличие от комнаты Брижит, обстановка которой была более консервативной. А еще я отчетливо помню, что между ними было много такого, о чем я даже не смела заикнуться родителям».

Например, однажды днем, придя домой после школы, Мижану к своему замешательству обнаружила, что ее сестра и Вадим — и тут Мижану делает паузу — «как бы вам сказать — являют собой типичную парочку влюбленных».