Брижит Бардо. Две жизни

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ НЕ В РАДОСТЬ

руппа французских киношников снимала в пустыне посреди Аризоны некую ныне забытую картину. Жарища стояла невыносимая, и режиссер отправил одного из ассистентов купить содовой. Несчастный посыльный преодолел более десятка миль, прежде чем добрался до крошечной лавчонки у автозаправки, расположенной, можно сказать, посреди чистого поля. Войдя в лавку, он сгреб все имевшиеся там бутылки, поставил их на прилавок и потянулся за бумажником. И тут он к величайшей своей досаде обнаружил, что у него не осталось американских денег. Ну а поскольку ему не хотелось возвращаться с пустыми руками, он предложил хозяину лавчонки единственную имевшуюся у него наличность — купюру в сто франков.

Владелец лавки взял бумажку, долго вертел ее в руках и наконец спросил: «Что это ты мне подсунул?»

Француз отвечал как ни в чем ни бывало: «Это французские деньги» — словно он только и делал, что каждый день расплачивался ими в Америке.

Владелец заправки фыркнул, пристально изучил сначала одну сторону банкноты, затем другую и наконец указал на фигуру на лицевой стороне: «Что это за парень? Наверно, де Голль?»

«А, этот… — отвечал француз. — Нет, не де Голль».

Лавочник перевернул купюру обратной стороной: «А это, случаев, не Брижит Бардо?»

«Нет, — был вынужден признаться француз. — Не она».

Американец покачал головой: «Значит, не де Голль и не Брижит Бардо», и со словами: «Так не пойдет» — вернул деньги.

Утром того дня, когда ей исполнилось двадцать шесть лет — а к этому времени она уже была одной из знаменитейших женщин в мире, — Брижит Бардо убедила себя, что именно слава является причиной всех ее бед и несчастий.

Брижит была более не в силах терпеть постоянный конфликт между ее частной жизнью и тем образом, что рисовался в глазах публики.

Брижит внушила себе, что ей ни за что не справиться с воспитанием Николя. «Ну как, по-вашему, мне растить ребенка, если сама до сих пор не могу обойтись без матери?» Более того, ее брак с Шарье держался буквально на волоске. Что бы Брижит ни делала, что бы ни сказала, что бы ни надела — все это становилось достоянием прессы. До сих пор газетчики ограничивались тем, что преследовали ее, не давали ей прохода, фотографировали ее, разглядывали с головы до ног. Теперь же они перемалывали ей косточки. Журналистская братия утверждала, будто Брижит — это всего лишь плод воображения, воплощение мужских фантазий, что она не более чем призрачная мечта об обладании женщиной. Самым простым и безболезненным выходом из этой ситуации казалась смерть.

Как только Брижит через полтора месяца после рождения сына была в состоянии вернуться к работе, она сыграла эпизодическую роль в картине «Это случилось ночью», которую Кристина Гуз-Реналь снимала специально для мужа, актера Роже Анена. Брижит была в кадре всего несколько секунд — сидела за столиком в ресторане вместе с Шарье и Гуз-Реналь. После этого судьба занесла ее прямиком в картину Анри-Жоржа Клузо «Истина». В этой ленте Брижит играла роль Доминик, юной провинциалки, мечтающей покорить Париж. Увы, здесь ее лишь подстерегают превратности богемной жизни. В припадке страсти она убивает своего возлюбленного. Девушку ждет тюрьма, и, будучи не в силах объяснить, какие демоны терзают ее, Доминик в конце фильма — вот уж воистину пророческая сцена! — вскрывает себе вены.

В поисках соответствующего партнера для Брижит Клузо решил устроить для претендентов на эту роль кинопробу в постельной сцене. Первым в списке героев-любовников стояло имя Трентиньяна, однако незадолго до этого, катаясь на лыжах, он сломал ногу и его пришлось вычеркнуть из списка. Следующими кандидатами значились Жан-Поль Бельмондо и Лорен Терзиеф. Они оба дебютировали в кино двумя годами ранее, снявшись вместе с Шарье в картине «Обманщики». За ними шли Жан-Пьер Кассель и симпатичный двадцатитрехлетний актер по имени Сэми Фрей.

И вот Бардо — между прочим вполне целомудренно, в джинсах и футболке — забралась в постель, а к ней тем временем выстроилась очередь молодых людей.

Разумеется, Шарье был далеко не в восторге. Во-первых, он возражал против кандидатуры Трентиньяна. Во-вторых, он возражал против кинопробы. Побывав на съёмочной площадке и увидев, как его жена изображает любовные объятия с четырьмя разными мужчинами, Шарье потребовал, чтобы она ушла из кино. Брижит и слышать об этом не желала. Когда же газеты ухватились за столь пикантную тему — то и дело высказывая предположения на тот счет, что их брак доживает последние дни, — Брижит с Шарье уехали на пару недель в Альпы, наивно полагая, что за это время газеты подыщут себе новый объект для нападок.

Увы, их надежды оказались тщетны!

Наконец Клузо остановил выбор на Фрее, и сей факт Шарье мало обрадовал. Вскоре после того как Брижит начала сниматься с Фреем, Рауль Леви заявил, что сыт по горло ее муженьком, и запретил Шарье появляться в киностудии. В конце концов нервы у Шарье сдали. С ним случился очередной срыв, и второй раз за свою жизнь он пытался наложить на себя руки. Его доставили в клинику в Медоне и снова накачали снотворным.

Все это время Брижит была вынуждена держать внутри себя все свои чувства и в результате тоже оказалась на грани срыва. Опасаясь, что его главная героиня того гляди последует примеру мужа (она сущий ребенок — жаловался Клузо), режиссер решил, что прежде всего надо дать ей хорошенько успокоиться и лишь затем требовать от нее приличной игры. Исходя из этих соображений, он перед некоторыми сценами пичкал ее транквилизаторами, а потом заставлял пропустить глоток-другой виски. Результат, рассуждал он позднее, был выше всяческих похвал, поскольку помогал добиться от Брижит требуемого образа.

Фильм принес большие кассовые сборы — спустя годы Брижит назовет его своей любимой работой, — однако, что касается методов Клузо, то вряд ли они имели благотворное воздействие на ее нервы. Брижит и без того была доведена до предела, а смесь успокоительных средств и алкоголя лишь подтолкнула ее к самому краю пропасти. Более того, в отличие от всех предыдущих режиссеров, Клузо оказался не просто любителем раздавать «ценные указания», а сущим тираном. Сторонник командных методов в работе над картиной, Клузо в какой-то момент, в попытке помочь Брижит войти в роль, с силой схватил ее за плечи и принялся нещадно трясти: «Мне не нужна самодеятельность! — твердил он. — Мне нужна актриса!»

В ответ Брижит дважды съездила ему по физиономии. Выкрикнув: «А мне нужен режиссер, а не психопат!» — она в слезах выбежала вон.

Прессе почти нечего не было известно о ее конфликте с Клузо, и вскоре газетчики вывернули все наизнанку, утверждая, будто у режиссера с актрисой роман и вообще Брижит поменяла Шарье на Клузо, чья жена — бразильянка — в тот момент умирала в больнице. Газеты договорились до того, что история с попыткой самоубийства Шарье не более чем вымысел — утка, пущенная специально для того, чтобы Клузо и Бардо могли поскорее пожениться. Разумеется, чем больше Бардо и Клузо выступали с опровержениями, жалуясь, что газеты публикуют сущую чушь, тем сильнее утверждались те в своих подозрениях. Домыслы прекратились лишь после того, как кто-то из занятых на съемках проболтался репортерам, что новым увлечением Брижит является отнюдь не Клузо, а Фрей.

Наконец-то газеты разжились сенсацией, причем вполне правдивой.

Что, однако, меньше всего заботило публику, так это смятение, царившее в душе самой Брижит — она в отчаянии металась между своим почти расторгнутым браком с Шарье и зарождавшимся чувством к Фрею и одновременно была вынуждена терпеть диктаторство Клузо. К тому моменту когда работа над фильмом наконец завершилась, Брижит уже находилась на грани коллапса. Чувствуя, что ей в срочном порядке надо кому-то выплакаться, она призналась Вадиму: «Если бы только мужчины были похожи на солнце! Я бы провела остаток жизни, мирно нежась на солнцепеке! Но с ними только и знай, что держи ухо востро». Примерно в это же самое время Шарье начал поговаривать о том, что ему пора в армию. Он заявил друзьям, что хотел бы пойти в парашютисты, чтобы сражаться в Алжире. А потом он бы там погиб и превратился в мученика.

Полагая, что муж сумеет вновь обрести душевное спокойствие, если займется живописью, Брижит начала подыскивать ему уединенную студию. В конце концов она приобрела для него старый амбар под соломенной крышей в деревушке Базош неподалеку от Монфор-Л'Амори, в 25 милях от Парижа. Постройка находилась в плачевном состоянии, но для Брижит привести ее в божеский вид составляло огромное удовольствие, тем более что она питала слабость к сельской жизни. Кроме того, Брижит была в восторге, что вокруг имелся просторный участок, где могли бы свободно бродить животные. Новое приобретение обошлось ей в 250 тысяч новых франков. Вполне допустимо, что эта сельская идиллия могла оказаться спасительной для отношения Брижит и Шарье. Увы, этого не произошло. Одним из объяснений, почему распался ее брак с Вадимом, было то, что первый ее супруг отличался полным отсутствием ревности. Теперь же одной из причин, почему она устала от Шарье, стало то, что он был наделен этим качеством в избытке. Спустя годы Шарье станет отрицать, что был таким жутким ревнивцем, каким пытались представить его газеты. «Все фильмы с ее участием — любовные фильмы. Это любовные истории с любовными сценами. Объясните мне, каким образом я мог им воспрепятствовать?»

Но ситуация уже давно вышла из-под контроля. Личная жизнь Брижит была далека от идиллии. Ей грубо напомнили об этом в десятке газетных публикаций, вышедших из-под пера ее бывшего секретаря Алена Карре. Среди всего прочего Карре утверждал, что ей ничего не стоило дать выход своему гневу, но столь же быстро она умела взять себя в руки — с той же легкостью, с какой вы поворачиваете водопроводный кран.

Однажды вечером, писал Карре, приятель Брижит, Жикки Дюссар, позвонил, чтобы напомнить ей, что они с женой приглашены к ней на обед. Бардо дома не было, и Карре по простоте душевной предложил приехать в половине восьмого. Когда же Бардо вернулась домой, Карре рассказал ей о звонке. Брижит, однако, рассвирепела и устроила ему хорошую головомойку: «Как ты смеешь договариваться, даже не спросив меня? Я никого не желаю видеть! Я никого не приглашала!» Карре бросился к телефону и попытался — правда безрезультатно — дозвониться до Дюссаров. Увы, так и не сумев предупредить их, что обед отменяется, он был вынужден по требованию Брижит написать записку, которую затем вывесил с обратной стороны двери. В этой записке он извинялся перед Дюссарами за свою забывчивость — видите ли, у мсье и мадам на это время назначена другая встреча. Вскоре на площадке появились Дюссары и долго трезвонили в дверь, по всей видимости, подозревая, что Брижит все-таки дома. В конце концов они простили Брижит, но еще долго не разговаривали с Карре. Кроме того, Карре рассказал о том, как Бардо — стоит ей что-то вбить себе в голову — всеми правдами и неправдами добивается своего.

Однажды в умывальнике на студии ей попалась на глаза чья-то голубая зубная щетка. Брижит ужасно понравился цвет. Она захватила щетку домой и заявила Карре, что это и есть тот самый цвет, о котором она давно мечтает для ванной комнаты. Но как маляры ни смешивали краски, им так и не удалось добиться желаемого оттенка. Однако Брижит, которой, видите ли, был нужен только этот цвет и никакой другой, заставила их пять раз перекрашивать ванную, прежде чем наконец признала свое поражение.