Брижит Бардо. Две жизни

Кадр из фильма “Женщина и паяц"

С Жаном Габеном, 1957 г.

Брижит с С. Дистелем (снимок слева) и своим вторым мужем Ж. Шарье (снимок справа)

С Кристиной Гуз-Реналь

С сыном Николя

С продюсером Франсисом Косне (1960 г.)

С Андре Пуссе

С Сэми Фреем

На встрече с американскими журналистами

С Гюнтером Заксом

С Бобом Загури

Брижит в возрасте 40 лет

Брижит и Марианна

С Джо де Салерне

С Аленом Бугрен-Дюбуром и Жилем Дрейфусом

У стены "Мадрага"

Мой дом — моя крепость

Ее четвероногие друзья

Со своими питомцами

С Бернаром д'Ормалем

Роже Вадим

Жак Шарье

Николя Шарье

Гюнтер Закс

Примерно в четыре часа женщины уехали из «Ля-Мер-Жанин». Вскоре после того, как они добрались до виллы, местный флорист прибыл с букетом из сорока роз для мадам Суана. Это был подарок к дню рождения от Франсиса Кона, у которого Брижит должна было сниматься в следующем фильме «Отпустив поводья».

Еще через пару часов их экономка, Баптисти-на, готовила угощение из омаров и уже испекла вишневый пирог, который должен был заменить собой праздничный торт. Неожиданно Брижит заявила Мерседес: «Пойду прогуляюсь». На дворе было темно, а обед почти готов, но Мерседес не придала этому особого значения.

Когда же через час Брижит не вернулась, Мерседес отправила Баптистину на ее поиски. «Мне самой не хотелось выходить из дому, потому что вокруг рыскали репортеры, и мне меньше всего хотелось, чтобы они заподозрили что-нибудь неладное. Но когда вам говорят, что я, мол, пойду прогуляюсь, а на улице темно и человек прекрасно знает, что обед уже давно подан, но тем не менее не возвращается, то поневоле начинаешь гадать, не случилось ли чего. Я велела экономке, чтобы она не поднимала шума и не привлекала к себе внимания».

Баптистина вернулась с известием, что мадам Зозо нигде не видно, и Мерседес ничего не оставалось, как броситься за помощью к соседям.

Ближайшим соседом оказался некий Жан Валетта — ему-то и принялась объяснять Мерседес, что ее подруга куда-то запропастилась.

Валетта быстро отыскал несколько фонариков и предложил отправиться на поиски. Баптистина объясняла создавшуюся ситуацию своей дочери, зятю и тринадцатилетнему внуку — кстати, последнего звали Жан-Луи Буну, — когда Мерседес вернулась в дом и сказала: «Зозо нигде нет». Валетта раздал фонарики, и все взрослые отправились на поиски Брижит.

«Они ушли искать Зозо, а я остался один, — вспоминает Жан-Луи, — и мне было немного не по себе. Я хотел притвориться, что тоже занят поисками, поэтому тоже взял фонарик и спустился с холма вниз к загону, где мы держали овец. Я постоял там немного, затем повернулся, посветил фонариком и совершенно случайно заметил ее». Бардо сидела возле колодца в самом конце сада, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками и низко склонив голову.

Мальчик закричал о помощи, и взрослые мигом кинулись к нему.

Одежда Брижит насквозь пропиталась кровью.

Она лезвием вскрыла себе вены.

Сын Баптистины побежал за врачом, а Валетта и Мерседес тем временем отнесли Брижит в дом. Никто не мог точно сказать, сколько времени она провела в коме. Как потом оказалось, около сорока пяти минут.

Врач не заставил себя ждать. Убедившись, что порезы на запястьях неглубоки, а также догадавшись о том, что Брижит проглотила изрядную дозу барбитуратов, он сразу же принялся ее откачивать. Как только Брижит удалось привести в чувство, врач принял решение переправить ее в Ниццу, в неврологическую клинику им. Святого Франциска, что в 18 милях от виллы. Он вызвал карету скорой помощи и сам поехал вместе с Брижит. Папарацци, чьи многочасовые бдения наконец-то были вознаграждены, увязались следом, не желая упускать сенсацию года.

На следующее утро врачи клиники выступили с заявлением, что жизнь Брижит вне опасности, хотя, добавляли он, их пациентка страдает от глубокой нервной депрессии. Врачи также признали, что ее жизнь спасли считанные минуты.

Как только Брижит отвезли в Ниццу, Мерседес, оставшись одна на вилле, разволновалась, как бы пресса или полиция не вздумали растрезвонить о случившемся, и попыталась лишить их такой возможности.

«Я взяла те немногие личные бумаги, чтобы, не дай бог, после нее что-нибудь оставалось, и уничтожила их. Мне не хотелось, чтобы пресса докопалась до чего-нибудь такого, что затем оказалось бы в газетах».

Новость очень скоро была передана по радио, и вскоре на вилле объявился Клузо в сопровождении Рауля Леви.

«Мы все стремились избежать шумихи, — продолжает Завка, — но представьте себе наше состояние. Я при первой же возможности уехала в Канн. Я просто не могла там оставаться, ведь вскоре туда наверняка нагрянули бы газетчики или полиция. Мне хотелось одного — как можно дальше унести оттуда ноги, чтобы мое имя не оказалось замешанным в этой истории. Я провела остаток ночи в «Карлтоне», а на следующий день отправилась навестить Брижит в клинике, захватив с собой кое-что из косметики».

Позднее газеты сообщили, что обнаружена предсмертная записка. Ее текст будет еще не раз появляться в печати вместе с подробными объяснениями случившегося. Но это фальшивка. Никакой записки не было. Как, впрочем, и в тех бумагах, что уничтожила Мерседес, не содержалось ничего такого, что так или иначе говорило о том, что Брижит замышляет самоубийство.

Позднее в прессе появились также сообщения, будто Брижит купила снотворное у одного аптекаря в Ментоне. Эта подробность также будет растиражирована не единожды во всех сообщениях о трагическом инциденте. Это тоже не соответствует действительности. Когда Брижит прилетела из Парижа, у нее уже имелись при себе таблетки. Одна газета договорилась до того, что назвала даже имя аптекаря, якобы продавшего Брижит это снадобье. Репортеры взяли у него интервью. И хотя сразу становится понятно, что аптекарь не имеет к случившемуся ни малейшего отношения, тем не менее его показания очень важны для нас. Прежде всего аптекарю был задан вопрос, узнал ли он в своей покупательнице Брижит Бардо, на что он ответил, что нет. Что совершенно верно, так как она к нему не обращалась. Далее журналисты спросили аптекаря, как это он вообще не сумел узнать Брижит Бардо. На что тот дал весьма примечательный ответ: «Таких Брижит Бардо ко мне каждый день приходит по сотне».

Пилу и Тоти сообщили о случившемся в одиннадцать вечера того же дня, и уже на следующий день они собирались вылететь в Ниццу. Однако, когда родители связались по телефону с лечащим врачом Брижит, им было сказано, что дочь они не увидят еще несколько дней. Шарье также проинформировали в тот же вечер. И хотя первоначально он объявил, что утром же на машине уезжает в Ниццу, в конечном итоге он еще на несколько дней задержался с друзьями на франко-испанской границе.

Буквально через считанные часы под окнами частной клиники, расположенной в преуспевающей части Ниццы, начала собираться толпа, что вызвало серьезные опасения у врачей Брижит. Администрация клиники распорядилась запереть главную дверь на замок. Кроме того, для охраны здания была вызвана полиция. Вскоре у входа в клинику появились три девчонки-подростка, которые заявили, что будут круглосуточно дежурить здесь, пока собственными глазами не увидят Жака Шарье. На коммутатор клиники звонки поступали ежеминутно, причем от совершенно посторонних людей, иногда даже из далекой Южной Африки или Австралии. Люди запросто отпрашивали: «Ну как там Брижит?» К утру 29 сентября — один за другим — в клинику начали приносить букеты цветов. Однако единственными людьми, кому было разрешено навестить Брижит, были Мерседес Завка и Кристина Гуз-Реналь.

В Ле Каброль у колодца, там, где Буну обнаружил Брижит, собралась толпа подростков. Они принесли с собой цветы. Некоторые молились. Это вызвало озабоченность у местного священника, обвинившего молодежь в идолопоклонничестве. Кюре отмечал, что к колодцу устроено настоящее паломничество, причем многие «пилигримы» приезжали сюда за десятки километров, например даже из Лиона. «Эти юные создания молятся обыкновенной женщине, а не Божьей Матери. Того гляди, у колодца начнут совершаться чудеса».

Пилу и Тоти прибыли в субботу, и их уже встречала целая армия журналистов.

На протяжении последующих нескольких дней они навещали Брижит в клинике, после чего Тоти встретилась с прессой. Встреча состоялась в баре отеля «Негреско». Увидев перед собой три ряда репортеров, Тоти обратилась к ним со слезной просьбой позабыть о существовании Брижит Бардо. «Если вы по-прежнему, станете ее преследовать, она совершит то же самое. Прошу вас, оставьте ее в покое. Я не хочу терять дочь».

Кое-кого ей удалось убедить, однако, увы, не всех. Как только Брижит начала поправляться, на нее обрушился поток корреспонденции. Правда вдобавок к многочисленным пожеланиям скорейшего выздоровления одна женщина писала: «В следующий раз, когда тебе захочется умереть, спрыгни с Эйфелевой башни. Таким образом тебе наверняка удастся исполнить задуманное, а на земле станет одной сукой меньше». Поскольку свежих новостей не было, начали раздаваться предположения: а не была ли эта попытка самоубийства лишь игрой на публику, призванной подогреть интерес к ленте «Истина» и тем самым увеличить кассовые сборы. Ведь, в конце концов, вместо того, чтобы читать об этом в газетах, поклонники могли посмотреть, как Бардо режет себе вены, и в кинозале.

«Странно, однако, — замечала одна лондонская газета, — что в своей последней картине, вокруг которой сейчас поднялся такой ажиотаж, Бардо совершает попытку самоубийства. Метод тот же самый — вскрыть вены и наглотаться снотворного».

Одна французская газеты намекала: поскольку «Истина» вышла за рамки бюджета, спонсоры картины подстроили попытку самоубийства, опасаясь, что одного имени Бардо будет недостаточно, чтобы зритель вернул им непомерные расходы.

Клузо, который как-то раз сам обвинил Брижит в том, что она ведет себя как ребенок, теперь пытался уверить всех, что «ее талант как кинозвезды только начинает раскрываться».

Однако пресса по-прежнему была настроена довольно скептически. Пока фотографы карабкались на деревья перед окнами ее палаты в надежде украдкой сделать снимок, французские бульварные газетенки, вроде «Франс Диманш» — к которым вскоре присоединились и более уважаемые издания, такие как, например, «Пари-Матч», — принялись дружно утверждать, что все это, мол, давно знакомая игра на публику — такое мы видели и раньше.

Один из редких сочувственных голосов подала лондонская «Дейли экспресс». Газета назвала Брижит «печальным Питером Пэном, попавшим в ловушку мира взрослых, в котором он еще не научился жить».

Кристина Гуз-Репаль также поспешила встать на защиту своей подруги. Вот что она заявила тогда: «Самоубийства не совершаются в двадцать четыре часа. Как правило, это кульминация навязанного нам образа жизни. Люди во всем мире испытывают двойственные чувства по отношению к Брижит. Они одновременно любят и ненавидят ее. И ей показалось, будто она сходит с ума».

Бросая взгляд на прожитые годы, Гуз-Реналь имеет все основания утверждать, что Брижит отнюдь не играла на публику. «Тогда ей действительно хотелось свести счеты с жизнью. Ее проблема заключалась в том, что, в отличие от других людей, она не имела возможности приглядеться к себе. Из ребенка она сразу превратилась в пожилую даму. У нее не было промежуточного состояния. Она никогда не была взрослой».