Брижит Бардо. Две жизни

Однако их помолвка оказалась трудным делом даже для такого человека, как Дистель. Через тридцать лет он назвал свой роман с Брижит «работой на полную ставку». Ей требовалось, чтобы тот, кого она любит, вечно находился при ней, выполнял то, чего она от него захочет, и признавал ее главенство. «В конечном итоге, — рассказывает Дистель, — у меня не было ни малейшего желания становиться «месье Бардо».

Как бы то ни было, даже удостоившись прозвища «будущий господин Бардо», Дистель не терял понапрасну времени и продолжал делать карьеру на эстраде.

В те дни одним из ведущих французских импрессарио был Андре Пуссе. Он подыскивал артистов для выступлений в ночных клубах, а также представлял во Франции ведущих американских шоуменов, в том числе Эда Сэлливана. В один прекрасный день тот позвонил ему и заявил: «Мне нужна Бардо». Пуссе, отлично зная, что ему даже нечего заикаться об этом Брижит, ответил Сэлли-вану: «Забудь. Она не поедет в Америку. Она ненавидит летать самолетом».

Сэлливан не желал отступать: «Предложи ей 50 тысяч долларов за три минуты».

В годы, когда большинство простых смертных не могли заработать за год даже пятой части этой суммы, Сэлливан предлагал Брижит колоссальные деньги. Ну а поскольку Пуссе за его старания полагались законные десять процентов, он пообещал Сэлливану, что сделает все от него зависящее. Правда он предупредил: «Только не надо заранее обольщаться, потому что у нас все равно ничего не выйдет».

Пуссе остался верен обещанию — он позвонил Бардо и передал ей предложения Сэлливана. И, как он и опасался, Брижит с ходу его отвергла. Пытаясь как-то утешить Сэлливана — а также не желая упускать причитающихся комиссионных, — Пуссе позвонил знаменитому ведущему, чтобы сделать ему контрпредложение: «Я могу организовать для вас ее жениха». Отлично понимая, что одно лишь упоминание имени Бардо способно собрать многомиллионную аудиторию, Сэлливан живо согласился заплатить Дистелю за его участие в телешоу 6 тысяч долларов. Как только стороны, казалось бы, договорились, Пуссе сообщил Сэлливану печальное известие: «Вы не имеете права упоминать имя Брижит».

«Не велика беда!» — ответил Сэлливан и в один из последующих воскресных вечеров представил американским телезрителям «человека, которому завидует каждый мужчина в мире, потому что каждый мужчина в мире желал бы себе его невесту».

Слава Брижит была столь велика, что даже не нужно было называть ее имя. В Америке никто слыхом не слыхивал, кто такой Дистель, однако зрители тотчас догадались, кто его невеста.

Их жаркое лето сменилось прохладной осенью. Брижит теперь готовилась к новой работе с Раулем Леви в картине на тему второй мировой войны — «Бабетта идет на войну», и Дистель незаметно отошел на второй план. Брижит оставила его наедине с его весьма перспективной карьерой. Он же оставил ей после себя не только воспоминания. Дистель привнес в ее жизнь страсть к игре на гитаре. Как выразилась сама Брижит, «он наполнил мою жизнь музыкой».

Кстати, может показаться забавным, что вскоре после того, как Дистель расстался с первой женой Вадима, у него завязался роман со второй — Анетт Страйберг.

Вот что замечает по этому поводу сам Вадим: «Саша, казалось, питал особую слабость к моим женщинам. В некотором роде то была дань моему хорошему вкусу — хотя я с удовольствием обошелся бы и без этого».

Новый партнер Брижит родился в Метце, во Франции в 1936 году. Его отец, Жозеф Шарье, был полковником французской артиллерии, так что детство мальчика было типичным детством ребенка из семьи военного, то и дело переезжающей с места на место в зависимости от нового назначения отца. Однажды это была даже Африка. Однако в отличие от своих братьев, что пошли по отцовским стопам, Жак учился в Школе изящных искусств, увлекаясь то живописью, то керамикой, то интерьером, то сценическим искусством — тем более, что природа одарила его привлекательной внешностью. Проучившись какое-то время в Парижском центре драматического искусства, он начал выступать в театре и даже участвовал во французской постановке «Дневника Анны Франк». Из театра его занесло на съемочную площадку, где он сыграл свою первую роль в картине «Обманщики».

Леви уже видел театральные работы Шарье, как, впрочем, и Брижит, и поэтому решил, что из молодого человека может выйти толк и на экране — как благодаря таланту, так и броской внешности. Леви считал Шарье вторым претендентом на главную мужскую роль в «Бабетте». И Жак действительно получил ее, когда кандидат номер один, Дэвид Нивен, сказал «нет».

Во время съемок в Париже и Лондоне Брижит быстро сдалась перед его чарами. Когда они вдвоем с ней приехали в Лондон, Брижит объявила, что не станет останавливаться в «Савое», где для нее был уже зарезервирован люкс, а поселилась в том же отеле, что и Жак — «Маунт Ройял», который находится возле Марбл Арч. Вполне в духе повального помешательства, неизменно вызываемого ее присутствием, управляющий отеля распорядился заново отделать к ее приезду самый просторный люкс. А на базе Королевских военно-воздушных сил в Абингдоне, где на выходные дни были запланированы съемки, командир объявил, что впервые за всю его долгую службу подчиненные отказались от положенных им увольнительных.

Неожиданно свалившееся на Брижит увлечение Шарье принесло с собой уже знакомую толику нерешительности. Вернувшись в Париж, Брижит поняла, что еще не до конца порвала отношения с Дистелем, который до сих пор играл значительную роль в ее жизни.

Надо сказать, что и Дистель проявил недостаточное понимание. Стремясь в последний момент сохранить их отношения, он даже попытался найти поддержку у Алена Карре. Дистель рассчитывал, что Карре сумеет убедить Брижит приехать в Сен-Тропез, лишь бы только на какое-то время оторвать ее от Шарье, чтобы она могла взвешенно обдумать свое будущее. Дистель самоуверенно полагал, что со временем Брижит одумается и ей станет ясно, что ее будущее связано с ним и только с ним, и все опять станет на свои места.

Карре в одном из разговоров затронул эту тему, и поначалу Брижит согласилась. Но уже через час передумала. Поскольку они с Карре едут в Сен-Тропез, заявила она, то почему бы им не прихватить с собой Шарье. Брижит велела секретарю, чтобы тот позвонил Жаку и передал ее приглашение. Однако Шарье дома не оказалось, и самое большее, что сумел Карре, это оставить по всему городу для него сообщения. Затем позвонил сам Дистель, и после долгого и откровенного разговора с ним Брижит объявила Карре, что ни в какой Сен-Тропез с Шарье они не поедут. Вместо этого она остается с Дистелем в Париже.

Но в этот момент раздался телефонный звонок. Звонил Шарье. Ему передали, что Брижит его разыскивает. Карре передал ей трубку. Через пару минут Брижит поведала Жаку, что они с Аленом сегодня вечером отправляются «Голубым экспрессом» в Сен-Тропез. Желательно не опаздывать. После чего велела Карре передать Дистелю, что она, как и предполагалось, все-таки едет в Сен-Тропез.

Можно подумать, так предполагалось с самого начала. Когда Брижит с Карре прибыли на Лионский вокзал, Шарье уже поджидал их. Брижит провела с Жаком несколько дней в «Мадраге», после чего он вернулся в Париж. Но не успел он уехать, как Брижит позвонила Дистелю и тоже пригласила его в Сен-Тропез.

Усевшись за руль модного спортивного автомобиля, Дистель устремился на юг, но не доезжая да места, угодил у Экс-ан-Прованс в аварию. Сам он отделался легким испугом, но машина была загублена. Уверенный, что ему во что бы то ни стало надо попасть в «Мадраг», Дистель проделал оставшиеся сто двадцать километров на такси. Увы, долго он в «Мадраге» не задержался. Вскоре им обоим с Брижит стало понятно, что ничего хорошего у них не выйдет, и Дистель тем же вечером поездом вернулся в Париж. Добрые чувства, которые Дис-тель после этого случая все еще испытывал к ней, улетучились, когда в конце апреля 1959 года Брижит вместе с Шарье отправилась в Шамони-ле-Гуш. Они сняли себе шале и неожиданно оказались оторваны от мира запоздалой весенней снежной бурей. Брижит забеременела.

Шарье уже давно этого добивался. Брижит же всячески противилась. Но в ту «допилюльную» эпоху им обоим было прекрасно известно, что даже самые тщательные предосторожности порой дают сбой. Как только Брижит поняла, что беременна, еще ничего не говоря Шарье, она позвонила Вадиму. Ей, мол, срочно требовалось его видеть, правда она не сказала, почему.

Тот предложил приехать к ней. Нет, отказалась Брижит, Жак ужасно ревнив.

По ее словам, таков его характер, он привык командовать — что наверняка было для нее в новинку, — и ей не хотелось, чтобы ему стало известно о ее звонке.

Вадим пообещал, что будет ждать ее в своем недавно приобретенном «дайтоне-феррари» голубого цвета на углу Порт-де-ля-Мюэт. Брижит от волнения была там первой. Заметив Вадима, она тотчас запрыгнула к нему в машину, и они принялись кружить по городу. Вот тогда-то она и ошарашила его новостью: «Я беременна. Что мне делать?»

У них с Вадимом тоже случались подобные проколы. И как-то раз они даже ездили решать эту проблему в Швейцарию. Вадиму было известно, что Брижит не хочет иметь детей. И если ребенок способен расстроить ее до такой степени, что она сделает какую-нибудь глупость — например, впадет в депрессию и попробует наложить на себя руки, неразумно настаивать, чтобы она его сохранила. Вадим понимал, что будет проще, если она снова съездит в Швейцарию и решит там возникшую проблему. Но с другой стороны, размышлял Вадим, когда женщина рожает ребенка, в ее организме и психике происходят перемены, и вполне возможно, у нее изменится отношение к детям. Интересно, задавался вопросом Вадим, как вообще она может утверждать, что не любит детей, если у нее самой их еще нет. Тревожило его еще и то, испытывает ли она сомнения. Что если вдруг она решит, что ей все-таки хочется ребенка, и тогда просто преступно требовать, чтобы она сделала аборт.

«Прислушайся я тогда к голосу разума, — рассказывает Вадим, — я бы предложил ей избавиться от ребенка. Но при данных обстоятельствах, учитывая все те эмоции, что обычно сопровождают таинство появления на свет человека — даже если шансы на то, что она будет любить этого младенца равнялись один к тысяче, — я все-таки посоветовал ей рожать. Мы ездили с ней по городу часа полтора. Я убеждал ее, что если она не родит этого ребенка, то так до конца дней своих и не узнает, способна ли она на материнскую любовь или нет. По-моему, эта дискуссия, что имела место между мной и ею в машине, сделала свое дело, убедив ее оставить ребенка».

Правда, Брижит искала совета не только у одного Вадима. Столкнувшись со столь серьезной дилеммой, она обратилась за советом к Кристине Гуз-Реналь.

Женщины обсудили ситуацию, и Гуз-Реналь, которой также было известно о нежелании Брижит обременять себя детьми, предложила помочь ей с абортом. Во Франции аборт все еще оставался под запретом — кстати, такое положение сохранится еще десять лет, — однако те, кто был в состоянии заплатить за эту операцию, могли без труда договориться с врачами. Однако когда Гуз-Реналь и Брижит обратились к одному светилу французской гинекологии, который обычно с готовностью брался за подобные операции, тот ответил отказом якобы по медицинским показаниям. Клиника же в Швейцарии отказала Брижит на том основании, что она-де теперь слишком знаменита.