Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Гражданская война

После тяжелого 9-дневного пути от Москвы на Дон, с допросами, высаживанием из поездов и прочими неприятностями, я к 30 декабря 1917 года (по ст. ст.) прибыл в Новочеркасск. В пути испытал все безобразия, царившие на железных дорогах, наводнявшихся разбегавшейся самочинно по домам солдатской массой. Начиная от Воронежа требованием документов – зачем едете на юг? не к калединцам ли? В этом отношении мне много помог мой оригинальный отпускной билет.

В городе нашел свою семью, которую сюда своевременно перевез отец моей жены.

Первое впечатление от Новочеркасска было отрадным, продовольствия вдоволь, все внушало надежду, что удастся здесь пережить лихолетье, объявшее нашу Родину. Мне рисовалось, как, вероятно, и многим, что события, происшедшие в России, не могут продолжаться долго и, так или иначе, захватившие власть большевики будут свергнуты в свою очередь.

К сожалению, это первое впечатление постепенно стало меняться. Разбушевавшаяся буря над всей нашей страной была настолько грозной, что заставила задумываться: удастся ли небольшому клочку земли, на части Области Войска Донского, установившему у себя порядок, удержаться и не быть захлестнутым общей волной?

Я явился к генералу М.В. Алексееву, который приступил здесь к формированию армии из добровольцев для борьбы против захвативших власть над нашей Родиной.

Хорошо зная генерала как моего преподавателя в училище и как профессора в академии, а также по Японской войне, в Первую мировую войну пришлось встретиться лишь в декабре 1915 года, когда, после командования малороссийскими драгунами[431], я был назначен командиром лейб-гвардии Кирасирским Ее Величества полком и представлялся Его Величеству в Ставке; после завтрака, на который я был удостоен Высочайшего приглашения, меня генерал Алексеев пригласил зайти к нему, когда освобожусь.

Войдя, я застал его за большим столом в его кабинете, он же и спальня. Стол был завален бумагами и папками так, что из-за них не видно было начальника штаба Верховного Главнокомандующего.

Михаил Васильевич любезно меня принял, поздравил и сразу начал говорить о трудностях борьбы, когда приходится чуть ли не вымаливать обещанное снаряжение от союзников, а сами все время требуют помощи наступлением, даже в теперешнюю стужу. «Вот вы сегодня за завтраком видели многочисленных военных представителей, они все как будто преданы нам и сами, без просьбы с нашей стороны, поддерживают перед своими странами наши требования и просьбы и поражаются ничтожности того, что доходит до нас».

Затем, видимо припомнив, сказал: «Да, мне было приятно прочесть в отчете генерала из Инспекции кавалерии о хорошем состоянии, в котором оказался конский состав только что сданного вами 14-го драгунского полка».

Такая мелкая подробность, о состоянии лошадей в моем полку, среди его серьезной работы меня сильно озадачила.

Мне никак не укладывалось в голове, что Начштаверх, в своих огромных занятиях по ведению войны и управлениями миллионными армиями, может уделять время таким мелочам, и, пользуясь благожелательством ко мне генерала, спросил об этом. М.В. ухмыльнулся в свои усы и ответил:

– Мне приходится вникать и в мелочи. Видите ли, Свечин, скажу совершенно откровенно, знаю, что многие осуждают меня в недоверчивости, что делаю работу помощников, кои также добросовестно относятся к своим обязанностям; все это я знаю, а все же перегружаю себя и иначе не могу. Было бы у меня время – поговорили бы, а теперь скажу лишь, что не причисляю себя к талантливым, кои схватывают все на лету, мне, для работы и решений, нужно самому во все вникнуть.

Много прошло времени после этого разговора, бывшего в декабре 1915 года, но мне теперь припомнился, как характеризующий личность этого скромного, незаурядного работника, добросовестно выполнявшего всю жизнь возлагаемые на него обязанности.

Теперь, в Новочеркасске, мне пришлось несколько раз повидать и беседовать с генералом Алексеевым. В первый же раз он произвел на меня впечатление уставшего и, с виду, очень постаревшего человека. Между тем ему было лишь 61 год, т. е. далеко не преклонного возраста. Чувствовалось, что пребывание на ответственном посту, где он, в сущности, был во главе вооруженных сил страны, в период тяжелой и небывалой еще по размерам войны; принятия государственных решений, перед отречением Государя; дальнейших переживаний революции, – все это наложило свою тяжелую руку на его здоровье и психику. Он болел за все душой, у него было желание действий и работы, а сил уже было мало.

К сожалению, в эмиграции теперь слышатся обвинения этого скромного труженика и работника, что он был во главе группы, желавшей удаления с престола Государя, чему я лично поверить не могу. Конечно, это утверждение идет от лиц хотя и близко стоявших к трону, но ровно ничего не сделавших, а затем в Белом движении активного участия они не приняли, и целью их было лишь личное спасение.

Генерал Алексеев познакомил меня с обстановкой начала формирования Добровольческой армии; жаловался, что приходится быть крайне экономным, т. к. денежных средств до смехотворности мало и приток их не утешителен. Вот говорил он: «Недавно приезжали ко мне делегаты из Москвы, от нашего Московского центра, полностью обещали помощь, даже выражали желание организовать гражданское Управление при формирующейся нашей армии, хотя для этого у нас и территории не было. Я их благодарил, но просил в первую очередь оказать помощь – сбором денег, направлением людей для формирования частей и, если возможно, снаряжения. Расстались мы дружески».

В это время Алексеев, видимо, был еще в полной уверенности, что Московскому центру, который был определенно настроен патриотически, удастся наладить помощь, хотя бы денежными средствами. Но поднять на жертвенность оказалось не по силам, и впоследствии Алексеев жаловался при встречах со мной, что от обещаний и слов далеко не ушли.