Алло, милиция?

— А с Настей можно?

— С Настей я не поступлю подло. Она мне тоже понравилась. После ночи мы стали близки, это дорогого стоит. Настя была решительнее. Не прямым текстом, не словами, но дала понять: действуй!

— Значит, её наглость оправдала себя. Ну, Настюха…— слёзы высохли. Варя упрямо наклонила голову.

— Нет! Ты ничего не поняла, — Егор нежно прикоснулся пальцем к её подбородку и приподнял, чтоб глаза смотрели в глаза. — Тебе, к примеру, подобная тактика совершенно не к лицу. Ты ничем не хуже Насти. Повторяю, ты — другая. Да и я — не подарок. Об этом с тобой говорили на этой же лестнице пару дней назад. Я не гнойный стукач и не стерильный чистоплюй, ты убедилась, зато у меня хватает тараканов в голове и проблем выше крыши. Вам всем четверым такие проблемы не снились.

Она пожала плечиками.

— Не знаю…

— Подумай. Главное, не сердись на Настю. Лучше радуйся за неё. Мне неприятно, что внёс такой раздор. Знал бы — вернулся к Татьяне.

— Вот и возвращайся, пока не поздно. Слышал? Она напилась и устроила у ваших юристов такой разгром! Терзается из-за тебя.

— Вот же блин… Плохо. Очень плохо. Понимаешь? Это же ответственность. Я поклялся коменданту, что никаких пьяных дебошей не произошло. Но… Не доносить же на бывшую возлюбленную. Пока! Встретимся в Мраморном зале.

— Я, пожалуй, воздержусь.

Она развернулась и поскакала в направлении, противоположном тому, куда шла перед встречей. Егор с облегчением отправился к себе. Объяснение получилось проще, чем можно было опасаться. Ясно же, что Варя положила на него глаз наравне с Настей. Познакомилась первой, но упустила. Как говорят на Кавказе — абыдна, да?

Зато на танцполе никто не устроит ему выяснение отношений. Сообразят с пацанами 0,5 на четверых — и в Мраморный.

х х х

Майор КГБ Николай Николаевич Образцов был обязан сообщить руководству о необычном поведении сотрудника по кличке «Вундеркинд». Вероятно, несколькими днями раньше поступил бы строго по инструкции. Но не теперь.

Оправившись от новогодних излияний, а оперативная служба в органах приучает не надираться до свинства, он ещё раз перебрал детали разговора с Евстигнеевым и убедился, что поступил правильно.

Расследование взрыва в гастрономе №7 сильно затруднено отсутствием нормальных контактов с местной милицией и прокуратурой. Внедрение «Вундеркинда» пришлось бы весьма кстати. Если не сотрудничать с МВД, то хотя бы знать, что происходит внутри отдела. Ищут или поиск подрывника милицией полностью саботируется.

30 декабря на совещании начальник управления прямо спросил: готов ли человек Образцова приступить к работе.

Майор поднялся и доложил: готов. Только должность его будет слишком низовая, чтобы влиять на решения.

Оказалось, что в Первомайском доверенных больше нет. Завербованные на компромате из-за их неблаговидных дел в милиции ушли на повышение либо перевелись в другие горрайорганы МВД.

Хуже того, один следователь сел за взятку на 6 лет, обеспечив взыскание сотруднику, у кого был на связи. Получается, офицер КГБ провинился из-за неисполнения обязанности проводить воспитательную работу среди резидентуры.

Приказы о работе с агентурой внутри СССР, спускаемые из Москвы за подписью Андропова, совершенно не учитывали очевидный факт: идейных желающих помогать Комитету с каждым годом всё меньше. Милиции легче, они вербуют контингент преимущественно среди уголовников, отношение подобающее. Если агент совершает новое преступление и садится в тюрьму, нет проблем, его связь просто передают «куму», то есть начальнику оперативной части исправительно-трудового учреждения. Агент-зэка служит пожизненно и на совесть. Если рыпнется, «кум» засветит его стукачество. Ссучившегося посадят на пику или, в лучшем случае, раздробят ноги, зажав между тюремных шконок.

Оперативникам КГБ категорически запрещено сдавать агентов, даже прекративших работу. Тот же Егор вправе разорвать связь с куратором, если пожелает.

Но он не хотел рвать связь, он действительно о ней не помнил!

Коль не отказывается помочь, тем более сейчас, когда невероятно важно иметь глаза и уши в Первомайке. Придётся поддержать парня.

Второго января тот вовремя явился на «Динамо», вежливо поздоровался с тренером и майором. Николай попросил разрешения посмотреть тренировку, никто не возразил.

Тимофей Борисович нацепил полный комплект доспехов — шлем с защитой горла, нагрудник, накладку на пах. По его рассказу, подопечный совершенно не контролировал удар и перед Новым годом отделал сэнсея как гестаповец партизана.

Николай видел: Егор двигается профессионально. Движения отточены. Тренер помогал обрести осмысленность.

— Хаджиме!

Спарринг получился короткий. Егор отразил атаку и сам перешёл наступление, пробив оборону ударами ног, а потом провёл молниеносную серию руками в корпус и голову.

Тимофей Борисович снял шлем и удовлетворённо вытер лоб.

— Николай! Давай, тряхни стариной. Попробуй с Егором.

Опер отрицательно покачал головой.

— Он меня убьёт.

— У нас хорошая медицина, товарищ майор, — подбодрил студент. — Говорят — особенно в госпитале КГБ. Спасут!

Не вдохновлённый такой перспективой, тот зашагал к тренерской. Тимофей Борисович, дав задание Егору на самостоятельные упражнения, двинулся следом.

— На твой взгляд, как он?

— Двигательная память восстанавливается. К концу января будет как новый. Погранцам наваляет.

— Меня больше другое интересует.

— Понимаю. Вроде что-то прорезается. Но ты ему сам помоги, Коля. Подкинь информацию о прошлом. Из разрозненных осколков память быстрее склеится в цельную картинку.

— Спасибо, Тимофей. Точно так же думаю. Ты не возражаешь, посидим у тебя в каморке? Чтоб нас другие спортсмены не видели.

— Пара часов у вас есть. Потом придут. В том числе, кто знает Егора по додзё.

— Хватит. И заниматься хватит. Гони его в душ и ко мне.

Подготовившись к этому разговору, Образцов вынес из сейфа несколько папок, что не должны были покидать стены его организации. На каждой стояли оттиски о секретности. Нарушение? Грубейшее! Но, снявши голову, по волосам не плачут.

Он разложил их перед подопечным.

— Твоя группа и курс. Твои сообщения о них.

— Только мои?

— Другие я достал. Нет необходимости тебе знать, кто ещё помогает нам.

Егор узнал почерк себя-прежнего. Тот давал характеристики людям краткие и безжалостные. К ним добавлялись доносы о фактах вольнодумства.

«Рассказал анекдот. Смотрит Брежнев в зеркало и говорит: неправда, что я стар; я — суперстар».

«Пересказал содержимое новостей Би-Би-Си и передачи Севы Новгородцева».

«Выразил сомнение в целесообразности направления ограниченного контингента советских войск в Афганистан».

По лицу студента было не прочесть — гордится ли тот своей прежней работой или стыдится.

— Почерк у меня после Москвы поменялся. Так аккуратно не напишу.

— Главное, чтоб было о чём писать.

— Как менты рассказывают анекдоты про Брежнева и КГБ?

— Брось. Детские игры кончились. Никого серьёзного ты в БГУ не изобличил. А за один только язык без костей не наказываем. Не тридцать седьмой год. Сейчас задача сложнее. В Первомайском районе процветает коррупция. Торгаши срослись с милицией и прокуратурой. Из двух человек, задержанных за взрыв в магазине, одну уже выпустили, заведующую. Пищеторг вышел на предисполкома, он на прокурора района, тот распорядился выпустить её из ИВС, избрав меру пресечения в виде подписки о невыезде. Значит, суд впаяет ей года два максимум. Условно. Продолжит работать в торговле, сначала с понижением, потом вернётся на прежний уровень. А если бы эта торговая клуша выполняла инструкции и вовремя настояла, чтоб баллон вынесли, никакой террорист не подорвал бы его в переполненном зале.

— А вы всё знаете и ничего не можете поделать.

— Не можем, представь. Ни моё управление, ни контрразведка. Чуть дёрнись, сразу получишь по ушам: ваше дело выявлять и гонять попов с диссидентами. А какие в Белоруссии диссиденты? Вот бы академика Сахарова сослали в Минскую область…Пока Щёлоков пестует милицейский беспредел, а Брежнев к нему благоволит по старой памяти, Андропов ничего не изменит. Слышал про убийство нашего майора год назад?

— Нет.

— Врёшь! Или забыл как всё остальное. «Голоса» наперебой трепали, ты не мог не слышать разговоры среди преподов или студентов. Ладно, слушай. В конце декабря 1980 года три пьяных в дым мента ограбили майора КГБ, отобрав у него продовольственный паёк, и забили насмерть. До сих пор идёт расследование, но МВД при министре Щёлокове — это государство в государстве, хрен им что докажешь. Короче, сам увидишь.

— Этого знаю, — Егор ткнул в фото одного из парней. — Видел в общежитии. И раньше тоже. Кстати, про общеуниверситетские дела. Я же постоянно участвовал в акциях универовского комитета комсомола. Было там что-то, о чём я непременно должен вспомнить как можно быстрее?

— Нет, там всё благополучно, по имеющейся информации. А вот среди твоих соседей-филологов творится кошмар. Самое главное гнездо национализма! Один только выпускник филфака Григорий Бородулин чего стоит — клейма ставить негде. Говорит по-белорусски, если к нему даже обратиться по-русски. Требует обучения в школах только на белорусском. Высказался за реабилитацию Ларисы Гениюш, это нацистская преступница, печатала стишки в фашистской газете. В частной беседе о разделе Речи Посполитой обозвал русских оккупантами. Прислали разнарядку на него — отказался писать заявление на вступление в КПСС. Сволочь!

— Что вы с ним сделали?

— Ничего! Ему благоволил Машеров. Бородулин кропает стишки. Работает редактором в государственном журнале. Лауреат премии Ленинского комсомола и Лауреат Государственной премии имени Янки Купалы, фактически — живой классик. Машеров погиб в восьмидесятом, но уже столько надавали Бородулину, что стал фигурой неприкасаемой. Если только с высокой трибуны не скажет «долой Брежнева».

— Ясно.

— Учись, студент. Там каждый второй на филфаке — такой.

— Такая. Сплошь девицы.

— В советской стране женщины — тоже люди. И могут гадить своей стране не хуже мужчин.

— Как скажете. Если нужно — пересплю с любой в общежитии и выведаю через постель националистические тайны.

Николай отмахнулся от его инициативы.

— Я тебя когда-нибудь прибью, хоть ты и каратист. Потом. Когда поймаем взрывника. Ладно. Теперь о приятном, — он кинул Егору стопку ассигнаций десятирублёвыми. — На оперативные нужды.

— Сотня, — пересчитал Егор. — А почему в ведомости предлагаете мне расписаться за две сотни?

— Так и у меня оперативные нужды. Новый год опять-таки.

В ведомости уже было несколько записей за 1980 и 1981 годы с претенциозными завитушками «Е.Е.Евстигнеев» в графе «подпись» и той же суммой 200 руб.

— Мне нужно 150 руб.

— Зачем? От мамы сберкнижка досталась, стипендия повышенная, куда тебе одному?

-— Девушку в кино сводить. А если и правда придётся охмурять барышень из Первомайской торговли, там и 150 — мелочь. Гони червонец, Доцент, керосинку покупать надо.

— Бля-а-а… Прежний ты был сговорчивее.