Алло, милиция?

Глава 5

Гриня вернулся первым с занятий. Пока разувался, Егор его спросил:

— Слушай, я в Речицу на Новый год не поеду. Мама умерла, смотреть на мужа сестры тошно. Как в общаге Новый год встречают?

— Ну, мы соберёмся с нашим курсом. Отметим.

Ответ был не слишком развёрнутым. Егор решил поднажать.

— Я вот тут сухой колбаски привёз из Москвы. Думал — к Новому году, в своей комнате. Знаешь же, у меня в своей группе отношения не со всеми хорошо. Считают зубрилой…

Он шёл по тонкому льду. Но, в случае чего, Гриня вряд ли знал о деталях взаимоотношений на старшем курсе. Оказалось — знал.

— Хочешь начистоту? — студент сидел на койке напротив, покачивая в руке ботинок с налипшим снегом. Мелкие глубоко посаженные глазки на одутловатом лице смотрели прямо и довольно жёстко. — Стукачом тебя считают. Откажешься пить, мол — великий спортсмен, режим и всякая такая херня, потом настучишь в деканат или комитет комсомола: кто сколько пил, какие песни горланил. Никого пока не отчислили, и то хорошо, но стипендии по твоему доносу лишали. Рыло после этого не начистили, потому что каратист-супермен, да и связываться не хотят. Ты никогда не думал, почему на пятом курсе тебя поселили с нами — с третьим? Так что бери свою колбаску из Москвы и катись с ней… куда-нибудь.

— Ты прав. Репутация именно такая. На самом деле всё несколько иначе, но не буду разубеждать. Скажи, мне исчезнуть на Новый год, чтоб вам не мешать?

— Как хочешь. Мы всё равно пойдём на второй этаж. А потом в Мраморный зал.

— А Татьяна?

— Мне почём знать? Девка видная. Но ищет принца, а не приезжего из района вроде тебя.

Знать бы ещё, что это за фифа, о которой знают студенты с других факультетов и даже сосед-третьекурсник, сделал себе заметку в памяти Егор. Имя очень распространённое, но все моментально врубаются, какая Татьяна имеется в виду.

— Сам такой.

— Да, я из Лунинецкого района, — не стал спорить Гриня. — Поэтому не замахиваюсь на мисс-БГУ. Получу должность зам прокурора района, и все мисс-Лунинец мои. Поверь, там встречаются вполне аппетитные.

Информация оказалась ценная. Егор вытянул из тумбочки кольцо сухой колбасы с содранной оболочкой Минского мясокомбината №3. Отхватил сантиметров десять и кинул Грине, поймавшему кусок на лету.

— Не по поводу Москвы и даже не по случаю Нового года. Просто — угощайся. Не бойся, никому не скажу, что ты взял её из рук главного стукача универа.

— Да я без комплексов, — Гриня тотчас отхватил зубами ломоть. — Ум-м-м, вкусно! В Минске такой не бывает. Спасибо!

Подготовленный, Егор легче себя чувствовал, когда пришли остальные. Они настороженно относятся к доносчику — тем лучше. Нет необходимости общаться с ними плотно и задушевно.

Неожиданность нагрянула извне. Она материализовалась в виде физиономии, всунувшейся с коридора и объявившей:

— Евстигнеев! К вахтёрше! Там тебя из деканата ищут.

Он покорно поплёлся на первый этаж.

Дежурная бабища, хамившая утром из-за безобидного вопроса о ключе, придвинула ему трубку с такой брезгливостью, будто та была обмазана в дерьме.

— Егор?

— Да.

— Почему не доложился?

Голос абсолютно незнакомый, как и всё впервые виденное-слышанное в этом мире.

— А надо было?

На том конце провода аж поперхнулись.

— Завтра в девять утра по прежнему адресу.

— Какому адресу?

Ответом была довольно долгая пауза.

— Договоримся иначе. В девять утра на ступенях Дворца спорта. Я сам приеду за тобой.

— Понял. До завтра.

Он положил трубку, стараясь не смотреть на вахтёршу.

Открылась ещё одна непонятная сторона жизни донора тела. Кто звонил? Голос непререкаемо уверенный. Такой может быть у председателя комитета комсомола или кого-то даже повыше.

Встретиться придётся. Вряд ли «человек из деканата» добровольно отлипнет. И почти наверняка обладает рычагами давлениями, чтобы испортить жизнь примерному отличнику.

И как грозовая туча на горизонте, пока ещё не над головой, нависала перспектива практики. Там, где не только мелкие домушники, угонщики да хулиганы, но и взрывы с большим числом человеческих жертв. Необходимость влиться в чуждую милицейскую среду, а по сравнению с ментами тот же недружелюбный Гриня — просто брат родной.

Так скоротав время до вечера, а чтоб не терять его зря, Егор начал штудировать кодексы, он в начале восьмого прихватил купленные в минском гастрономе «московские» зефирки без наклеек и направился на четвёртый этаж.

— Один пришёл? Нас же четверо!

Претензию шутливо-игривым заявила фигуристая девица, очень туго затянутая в джинсы и чёрный гольф. В момент появления Егора она по-хозяйски крутила ручки телевизора со смешным стеклянным экраном, то есть была упомянутой Настюхой. Низ её силуэта украшали босоножки на шпильках. Верх же был, скажем мягко, несколько проще остального. Рыжие кучеряшки, уложенные в стиле «взрыв на макаронной фабрике», обрамляли круглую мордашку с замазанными кремом, но всё равно заметными веснушками. Что ни говори, а веснушки под Новый год — это солнечно.

— Думал, к красавицам и так мужиков набилось, куда ещё. А я с третьекурсниками живу, мелкота.

На него уставились ещё две пары глаз. Варя на правах старой знакомой представила соседок. Милые и очень простые сельские девицы, они говорили по-русски с очень заметным белорусским акцентом, зачастую вставляя «деревенские» слова. Рыжая на их фоне смотрелась рафинированной.

Сама Варя была в спортивном костюме, очень выгодном: она и выглядела неплохо, и в то же время не казалась обряженной специально к приходу мужика, как Настюха с её каблуками.

— Ты — тот самый Егор-каратист?

Примерно представляя, как выглядит киношная каратёшная стойка, тот, отложив на койку коробку с зефирками, развёл ноги в стороны и выкинул вперёд кулак.

— Кий-я-а-а-а!

Получилось неожиданно круто. Рука с неимоверной скоростью улетела вперёд и вернулась на исходную. Если бы на излёте кулака там находился чей-то нос, то на лице вместо выпуклости образовалась бы впадина.

Обладательница телевизора обрадовано хлопнула в ладоши и шагнула к гостю, пощупав бицепс.

— С тобой, Егор, не страшно ходить по тёмным улицам. Никто не пристанет.

— Я пристану.

Ответ понравился всем. Одна из филологинь метнулась ставить чайник. К началу фильма уже разлили чай и разобрали зефирки. Егор причитающуюся ему уступил Варе, заслужив благодарный взгляд.

Наконец, после документального фильма о знатных хлеборобах Краснодарского края возникла заставка «Мосфильма» с мужиком и женщиной, соединившимися в неудобной позе, никакой Камасутрой не предусмотренной.

Девочки притихли, даже чай отставили, а затем вдруг прорвало. Они наперебой выкрикивали реплики персонажей за миг до того, как их произносили артисты:

— Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом — и в Ялту!

— Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк! Р-р-р-р-р!!!

— Ты куда шлем дел, лишенец?

— Какой хороший цемент — не отмывается совсем.

Некоторые из этих фраз, вроде: «Кто ж его посадит?! Он же памятник!», Егор слышал хотя бы краем уха. Наверно, некоторые перлы из сценарного текста начали жить своей жизнью, независимо от фильма, который посмотреть не довелось, как и большинство из советской классики. Исключение составлял «Ирония судьбы, или С лёгким паром». Всякий раз, когда Новый год отмечали с мамиными родителями, бабушкой и дедушкой, его пересматривали непременно. Где те времена… Бабушка жива, она в Воронеже, отказавшись переехать в Москву. А уж теперь он её точно не увидит. Разве что украдкой из-за угла — моложе на 40 лет.

А ещё «Иван Васильевич меняет профессию» с бессмертым: «Алло, милиция? Всё, что нажито непосильным трудом…»

— Ты о чём-то задумался? — толкнула его локтем Варя. — Тебе не нравится?

— Ну что ты! Просто вспомнил, как смотрел его первый раз, с мамой в Речице. Тогда тоже своего телевизора не было, ходили к соседке.

— Понятно… — кивнула Варя и тут же радостно заголосила: — Лошадью ходи, век воли не видать!

Впитывая киношную одиссею Доцента, Егор ощутил нечто вроде дежа-вю. Понимание созрело, когда Леонов заходил в мужской туалет в женской одежде. Настюха тогда заметила: классные чулки у Савелия Крамарова. А ведь насколько история похожа на его собственную! Тоже вынужден вживаться в чужой образ, почти ничего не зная о предшественнике. Надо сказать, директор дедсада в роли Доцента, по замыслу авторов фильма, придумал классную отговорку: в поезде с полки упал, тут помню — тут не помню. И здесь провалы в памяти появились именно после железнодорожной поездки в Москву… Объяснение паршивое, но хоть какое-то. Лучше, чем ничего, если припрут к стене.

Когда фильм закончился, и по экрану вместо привычной Егору рекламы потекли какие-то пейзажи, заполняя паузу до следующей передачи, Настя спросила:

— Бежишь? Или посидишь с одинокими красивыми?

— Красивых вижу, про одиноких не верю… Посижу!

— Дзеўкі па вечарах песні спяваюць пад гітару, — добавила Ядвига, третья обитательница комнаты, единственная в очках, придававших ей строгий вид. Увидев недоумённый взгляд парня, сжалилась: — Девки по вечерам поют под гитару. Ты же учил в школе беларускую мову!

— В школе развивал уже студенческий навык: выучил-сдал-забыл. Память не безразмерная.

— Матчыну мову?!

— Мама у него по-русски говорила, — вступилась Варя. — Не чапляйся к хлопцу. И так едва его заманила — на телевизор. Сбежит — сама ищи следующего.

Девицы дружно засмеялись, а четвёртая, её звали Марыля, самая миниатюрная из филологинь, сняла со стены шестиструнную гитару с наивным розовым бантиком у колков грифа.

Пели они вчетвером звонкими голосами в одной тональности — «Под музыку Вивальди» Никитиных, «Как хорошо, что все мы здесь сегодня собрались» Митяева и прочий студенческо-костровый репертуар.

— Егор всё это сам в агитбригаде поёт, — заметила Настюха после очередного хита. — Выдай нам что-нибудь не из агибригадного. Аббу!

— Абба — попсовая группа из империалистической страны, где угнетается рабочий класс, — заявил Егор, отметив, как девицы дружно прыснули от идеологически правильного заявления. — Я спою песню американского коммуниста Дина Рида.

Он взял гитару, по-детски малогабаритную. Играя в рок-группе, привык к серьёзным электрическим. Естественно, от Дина Рида помнил только его имя. Скажем мягко, не сильно популярный исполнитель для третьего тысячелетия, зато в 1981-м — идеологически подходящий.

Попробовал струны, покрутил пару колков. Третий сорт ещё не брак. Но, скорее, четвёртый. Зато пальцы слушаются хорошо. Гриф гитары им привычный.

— Слова Редьярда Киплинга. «Дорога на Мандалай».

Save me from drowning in the sea Beat me up on the beach What a lovely holiday, There's nothing funny left to say…[1]

На самом деле, песню The Road to Mandalay написал и исполнил Роби Уильямс. Точнее — напишет и исполнит через сколько-то лет, Егору приходилось выступать с кавером. Но к чему такие подробности? Девочкам нравилось! Они затребовали сыграть на бис и радостно подпевали на «чистом английском»: пам-пам-пам-па-рам-пам-пам-пам… Манделей!В этот вечер покойный Дин Рид, возможно — в данной реальности ещё живой, был плодотворен как никогда. Особенно понравились барышням динридовские The Unforgivenи StillLovingYou. Егор думал было приписать Дину Риду ещё и Hotel California, но вовремя вспомнил, что Eagles исполнили эту песню раньше 1981 года.