Алло, милиция?

Наконец, Настюха достала главный деликатес: банку настоящих рижских шпрот! Каждому досталось по две шпротины на ломтик хлеба, будущий прокурор не поленился другим кусочком вымакать жир из банки и съесть.

Празднуя новый 2022 год, Егор распечатал тогда банку красной икры на двоих с мамой, куда большей по объёму, чем эти шпроты. Часть не доели и потом выбросили, когда засохла. А сейчас две шпротины принесли большее наслаждение.

— По второй? — спросил Гриня.

— Нет, вторую под бой курантов, — возразила Настюха. — Все подкрепились?

— Спасибо! Барышни, вы — чудо, — моментально вставил Егор. — Давайте уберём. Я помогу посуду помыть, вода же холодная.

— В чайнике согреем, потом, — отмахнулась она. — Если кавалеров заставлять посуду мыть, можно и спугнуть. Давайте просто в сторону, хорошо?

Центр комнаты оказался очищен.

Посыпались предложения — что делать до полуночи. Вариант с танцами отпал — соотношение четыре на два не самое справедливое, да и Мраморный зал никуда не убежит.

Как и ожидалось, Марыля потянулась за гитарой. И понеслось… Сначала Юрий Визбор, неизменная «Милая моя, солнышко лесное». Татьяна и Сергей Никитины, сразу три — про ёжика резинового с дырочкой в боку, новогодняя про снегурочку, про маленький секрет для маленькой, для маленькой такой компании. «Полонез Огинского» не вспомнили, не самый праздничный он.

Егор молчал, улыбался и слушал, Гриня пытался подпевать, но, слава Богу, тихо, девочки старались.

В паузе Настюха вспомнила:

— Слушайте, я утром у знакомого фарца узнавала про диск Дина Рида. Тот рассмеялся, сказал, что его пластинку выпустила московская фирма «Мелодия», «деловые пацаны» ей не торгуют. Егор, в ней есть все те песни, что ты спел нам?

— Нет, — честно признался тот. — Но коль сегодня Новый год, разрешены «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Только прогрессивной эстрады — песни протеста, обличающие социальную несправедливость.

Марыля с готовностью протянула гитару, спросив:

— Егор! Ты всегда такой правильный?

— Конечно, товарищи! Ответственный комсомольский работник остаётся им даже во сне и видит исключительно патриотические сны. Вашему вниманию предлагается песня, рождённая в доках Ливерпуля и посвящённая тяготам жизни простой британской девушки из пролетариата, а также не менее сложной жизни труженика, пытающегося обеспечить своей любимой выживание в джунглях империализма. И так, The Beatles, песня Girl.

Is there anybody going to listen to my storyAll about the girl who came to stay…[1]

Эту песню знали все присутствующие и радостно голосили в припеве с ужасающим произношением: о гёрл, гёрл, гёрл. Гриня немедленно вспомнил «Джентльменов удачи» и добавил: «Девушка? — Чувиха. — Да нет, по-английски, ну? Герл! — О, ес, ес, гёрл!»

Наверно, это слово было чуть ли не единственное, известное студентам 1981 года в английском, и довольно сложно представить, как те сдавали зачёты и экзамены по иностранному языку. Наверно, преподаватели были очень либеральны, не требовательны. Это же не политэкономия социализма! Которая — краеугольная наука для любого гуманитария.

Когда первый порыв восторга поиссяк, Егор сделал строгое лицо и продолжил:

— А как бедной британской девушке заработать на хлеб в стране загнивающего империализма? Только торговать собой! Об этой тяжкой социальной проблеме The Beatles спели в другой песне. Правда, там всё кончилось хорошо, девушка родила двойню.

Эту песню студенты тоже слышали, потому что фирма "Мелодия" по чьему-то недосмотру выпустила пластинку с "Облади" на английском языке в исполнении "Весёлых ребят". Правда, никогда не вслушивались в содержание, на самом деле — бесконечно далёкое от социальных проблем. Жизнерадостно орали «обляди — обляда — облядолла!»

В СССР секса нет, так хоть порадовались заграничному распутству на букву «бля».

— Неужели у них всё сводится к деньгам и сексу? — спросила Варя.

— Не забывайте наркотики и рок-н-ролл. Агрессивная политика в отношении социалистических государств. Но деньги всё же на первом месте. Поём АВВА?

— Да-а-а!!!

Перебор в начале мелодии, даже на одной только первой струне, в оригинале этот проигрыш исполнялся на клавишах, дался Егору тяжко. Дальше он просто бил по струнам, задавая ритм.

— Мани-мани-мани, олвиз сани! — дружно вопили девушки. Их произношение, наверно, убило бы преподавательницу по английскому Егора как девятимиллиметровая пуля в висок. Конечно, если бы услышала.

Он сам пытался соответствовать стандарту Оксфорда, но на Aha перед All the things I could do взвыл так, что, наверно, волки в лесу за кольцевой всполошились и ответили.

— У них всё продаётся? — спросила малость осипшая Настюха.

— Нет! Настоящую любовь нельзя купить. The Beatles, песня Can't Buy Me Love!

Егор поздно спохватился, что в апогее песни в оригинале звучал бешеный кошачий мяв, и девицы воспроизвели его настолько старательно, на фортиссимо, что осталось только надеяться — комендант ушёл домой и не слышит отголоски безобразия, долетающие до первого этажа.

— Всё! Баста, карапузики, — он вернул гитару Марыле. — Открываем шампанское.

— Егор! Для чего вы так старательно выучили английский? — восхищённо поинтересовалась Ядвига.

— Ну и вопрос! А когда начнётся война с США, как американских пленных допрашивать? Девочки, давайте кружки.

Настя повернула регулятор громкости телевизора.

— Дарагие, гм-м-м, чмок-чмок…таварищчи…

Брежнев старался, только слишком уж хлюпал вставной челюстью. В 1981 году ещё не существовало продвинутых компьютерных программ, позволявших выправить аудио— и видеоряд. Выглядел партийный вождь забавно, бодрящимся пенсионером. Выслушивание его поздравлений вошло в обычай, как и Путина в Российской Федерации[2].

А ведь это его последнее поздравление, вспомнилось Егору. В ноябре начнётся «андроповщина», недолгое, но тревожное время, о нём препод по истории рассказывал в красках. Но пока ещё, в декабре восемьдесят первого, Брежнев был жив, в записи поздравлял граждан Советского Союза, а где-то у себя принимал поздравления сам.

Его слушали стоя. Бой кремлёвских курантов отсчитывали хором.

— Десять… Одиннадцать… Двенадцать! Ур-ра!! С Новым годом!!!

Алюминиевая кружка стукнулась в гранёные стаканы и керамические чашки, пузырящееся шампанское на удивление приятного вкуса скользнуло внутрь. Хорошо…

— В Мраморный зал! — объявила Настюха тоном, не терпящим возражений.

Ровно так же она могла скомандовать «всем дышать», уверенная, что приказ исполнят, поход вниз был оговорен заранее.

Выбравшись на коридор, Егор понял, насколько просчитался в опасениях, что их крики под Beatles привлекут внимание. Щас! Из других комнат доносился рёв магнитофонов, вопли нестройного пения или, в крайнем случае, громкие звуки телевизионного «Голубого огонька».

Наверняка примерно также Новый год отметила каждая компания в общежитии — в тесном кругу своих. А потом начнутся хождения по соседям и по этажам. Может, кто-то подерётся под мухой, не злобно, потом выпьют вместе и помирятся.

Если за дверью тишина, жильцы разъехались по домам. Или квасят в другой комнате. Гарантировано: никто не спал, в праздничном бедламе такое невозможно физически. Разве что набравшись до отключки.

А ведь мне нравится в СССР, говорил себе Егор. В России тоже празнуют и бухают. Но без того чувства общности. И не важно, что это — Минск, а не Россия. Руку на отсечение — в московских студенческих общежитиях сейчас творится то же самое, разгул широкой советской души.

Долго раздумывать ему не позволили. Варя и Настя подхватили с двух сторон и увлекли к лестнице, ведущей вниз.

Ядя и Марыля точно также контролировали Гриню. Он дёрнулся в сторону своей комнаты, потому что скидывался, мужики должны были ему оставить выпить. Но из цепких ручек с накрашенными коготками не вырвался.

Не зная дорогу, Егор всё равно нашёл бы её. Парочки и группы стремились в одном направлении — в полуподвальный этаж, где ему ещё не довелось побывать.

Там он обнаружил, что в Мраморном зале не стоит искать мрамор. Стены бетонные, как пол и потолок. Но не лофт, как в московских клубах. Просто здесь после окончания строительства никому и в голову не пришло что-либо облагородить. Хотя бы электричество провести. Из коридора тянулся провод к столу с бобинным магнитофоном, усилителем «Радиотехника» и двумя колонками «Радиотехника» с надписью S-90, именно S латинская, «под зарубеж». За нехитрой аппаратурой колдовал очень уверенный в себе и неподкупно-строгий пацан. Второй помогал.

Площадь «Мраморного зала» не превышала площади двух, максимум — трёх комнат общежития. Освещался он настольной лампой у звукооператора да светом, падающим из коридора, не слишком обильно, по принципу «темнота — друг молодёжи». В начале первого «зал» уже заполнился более чем наполовину, и люди продолжали прибывать.

В колонках щёлкнуло, взвыло и успокоилось. Строгий парень взял в руки серый пластиковый микрофон.

— Стая четвёртой общаги! С Новым годом!

— С Новым годом! — кричали студенты, кто-то громко свистнул, заложив пальцы в рот.

— У микрофона дискжоккей Анатолий, и я с вами сегодня до утра. Начинает наш новогодний нон-стоп-денс-марафон группа Ottawan с композицией Hands Up. Все подняли руки вверх!

Он, наверно, перепутал ленты, из колонок грянул другой хит этого дуэта — Crazy music, что никого не смутило. Студенты принялись скакать с таким энтузиазмом, словно от этого зависела их жизнь.

По мере переполнения «зала» стало тесно, что наложило отпечаток на движения. Парни и девушки топтались на месте, танцуя лишь колебаниями торса и рук, прижатых к туловищу. Всё равно было здорово!

После трёх быстрых саундов дискжоккей без дисков объявил медляк — песню Ticket to the Moon группы ELO из свежего альбома только что ушедшего года. Егор обратил внимание: ведущий совершенно не заморачивается подбором музыки с точки зрения идеологии. Сплошь — исполнители из стран «загнивающего капитализма». Слухи о жестокой зарегулированности жизни советской молодёжи оказались сильно преувеличены.

С первыми звуками песни он увидел перед собой Настю с поднятой к нему головой и призывно глядящими глазами. Выбора она ему не оставила, как и не любила оставлять другим.

Не приглашая и не спрашивая разрешения, коль так всё понятно, Егор положил ей руки на талию. Девушка тут же обвила его шею, прильнув чрезвычайно плотно, теснее, чем заставляла толкучка на танцполе.

Они качались в такт музыке. Егор невольно представил её бедро, затянутое в тонкие колготки телесного цвета, проступавшее в высоком разрезе узкой юбки при каждом шаге Настюхи. Сейчас оно прижималось к нему и тёрлось.

Упругий дружок, помнивший пальцы Марьсергевны в поезде, моментально напрягся, уткнувшись в девичью ногу. Егор попробовал чуть отодвинуться, но Настя не позволила.

— Тебе нравится?

— Спрашиваешь! Ты же сама чувствуешь левым бедром.

— Чувствую… Мне тоже приятно.

Она нежно провела пальчиками по его щеке. Не просто нежно — многообещающе. Впервые Егор, много раз слышавший довольно-таки растянутую Ticket to the Moon, подумал, что она могла бы длиться на пару минут дольше.