Легавые. Ружье. Загадка Глухого

ГЛАВА VII

«Дело Иисуса Христа», как его назвали остряки из 87-го участка, медленно, но уверенно вязло, так как не было абсолютно никаких зацепок. Личность убитого до сих пор не была установлена, и Карелла из опыта знал, что если это не произойдет в ближайшие несколько дней, то дело похоронят глубже, чем мертвеца на кладбище. До тех пор, пока полиция не будет знать, кто он, до тех пор, пока детективы не смогут определенно назвать фамилию и имя человека, распятого неизвестным или группой неизвестных преступников, он будет оставаться всего лишь трупом, как выразился доктор Кортез в прошлый понедельник. Не оплаканную родственниками и никем не опознанную груду человеческих останков похоронили на муниципальном кладбище. Конечно, в городе случается множество убийств, но все погибшие, как правило, имеют имена и фамилии, адреса и родственников, биографии, наконец. Трудно обвинить и без того перегруженную работой полицию в том, что она не тратит свое драгоценное время на поиски убийцы человека без имени, который бродил по улицам города. Бродяги ни у кого не вызывают жалости и симпатии.

В четверг утром, как раз когда Карелла один за другим прочесывал магазинчики на Гаррисон-стрит, пошел сильный дождь. С момента убийства прошло четыря дня. Карелла прекрасно понимал, что если он в ближайшее время ничего не выудит, дело попадет в мусорную корзину архива, в раздел «Нераскрытые преступления». Что бы там ни говорили, фактически это будет означать одно — дело закрыто. Нераскрытое, оно будет уже прикрыто, правда, до того момента, когдй случайно через недели, месяцы, а может, и годы не всплывет какая-нибудь информация. Но ведь она может и вообще никогда не всплыть. Мысль о том, что дело может быть прекращено уже через два дня после похорон убитого, вызывала отвращение у Кареллы. Он чувствовал, что распятие юнца (если это можно было так назвать — креста ведь не было), задело в нем какие-то глубокие чувства. Последний раз он был в церкви в день бракосочетания сестры, а с тех пор прошло уже тринадцать лет. Вспоминая тяжелый запах ладана, священников с кадилами, мальчиков в белых одеждах и распятие Иисуса высоко над алтарем, Карелла всякий раз испытывал угрызения совести. Он не был набожным человеком ни в детстве, ни потом. Но в его мыслях убитый почему-то ассоциировался с идеей самопожертвования во имя жизни всех людей, и он не мог смириться с тем, что человек, распятый в заброшенном здании, погиб зря и его убийцам не воздастся.

Капли дождя барабанили, как пулеметные очереди; серые улицы обезлюдели, и могло показаться, что Карелла попал на необитаемый остров. По небу пробежала светлая искра молнии, и через несколько секунд раздался оглушительный раскат грома, от которого Карелла вздрогнул и инстинктивно втянул голову в плечи. Он добежал до ближайшего магазина и, войдя внутрь, смахнул капли дождя с плаща и вытер платком лицо. Только после этого он оглянулся вокруг. Сначала он подумал, что попал в картинную галерею или на персональную выставку. Затем ему стало ясно, что он находится в магазине скульптора. На длинных стеллажах были выставлены работы хозяина: обнаженные женские фигуры, выполненные из дерева и камня, гипса и бронзы. Автор был не лишен вкуса, так, по крайней мере, показалось Карелле. Скульпторы были выполнены в лучших традициях натурализма и поражали своей почти фотографической четкостью. Обнаженные фигуры сидели, стояли или лежали, словно застыв в какой-то трехмерной реальности. Некоторые были размером не больше мизинца, но другие достигали полутораметровой высоты. Художник явно использовал одну и ту же натурщицу, молодую, высокую, стройную девушку с красивой грудью и узкими бедрами. Волосы девушки каскадами спадали ей на плечи. Создавалось впечатление, что Карелла попал в зеркальную комнату, где со всех сторон на него смотрела одна и та же девушка, отражаясь почему-то в разных позах. Размер фигур тоже был различным, но повторяемость лица как бы увековечивала облик девушки в материале более прочном, чем человеческая плоть. Карелла внимательно рассматривал одну из статуй, когда из подсобного помещения вышел человек.

Это был высокий блондин лет тридцати с темно-карими глазами и львиной гривой волос на голове. Он шел на костылях. Левая нога была забинтована, а на правую была надета рваная теннисная кроссовка.

Сердце детектива забилось в профессиональной радости, но он не спешил отдаваться эмоциям. Карелла подумал, что сейчас, наверное, наберется с десяток тысяч людей, у которых на правую ногу надета белая кроссовка, и столько же — у которых ее можно увидеть на левой ноге.

А еще больше тех, у которых кроссовки есть на обеих ногах. Но, с другой стороны, неумолимо вставал вопрос: у кого из них есть магазин на Кингз-секл, что в четырех кварталах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад был найден пригвожденный к стене юноша и где была найдена теннисная кроссовка в пустой комнате?

— Слушаю вас, сэр, — сказал молодой человек. — Чем могу служить?

— Я офицер полиции, — представился Карелла.

— Угу, — промычал блондин.

— Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.

— Угу, — снова промычал тот.

Он не попросил показать удостоверение, и Карелла не стал лишний раз лезть за ним в карман.

— Я расследую одно убийство, — сказал он.

— Понимаю, — кивнул блондин и пропрыгал на костылях к одному из длинных столов, стоявших в магазине.

Он сел на край стола рядом с одной из своих стройных скульптур. Бронзовые ноги девушки были сведены, голова приподнята, но глаза стыдливо опущены вниз, как будто это была обнаженная монахиня.

— Меня зовут Сэндфорд Эллиот, — сказал он. — Все зовут меня Сэнди. А кто был убит?

— Мы не знаем. Поэтому я и хожу по району.

— Когда это случилось? — спросил Эллиот.

— В прошлое воскресенье вечером.

— В прошлое воскресенье меня не было в городе, — вдруг быстро сказал Эллиот.

Карелла сразу подметил, что блондин слишком уж торопится продемонстрировать свое алиби. Это было странно, ведь о подозрениях пока не было сказано ни слова.

— Правда? — продолжал Карелла с заинтересованным видом. — Где же вы были? ‘

— В Бостоне. Я уезжал в Бостон на уик-энд.

— Да, там, наверное, неплохо.

— Да.

— Все же я покажу вам фотографию жертвы…

— Да я мало кого знаю в этом районе, — снова заторопился с отказом Эллиот. — Я в городе всего лишь с января. И вообще, я необщительный человек. Работаю в своей мастерской, она находится прямо здесь, и я не выхожу, чтобы продавать свои произведения, а пытаюсь заниматься продажей тут, — он обвел рукой помещение и добавил — Я мало кого знаю.

— Но ведь многие наверняка захаживают в магазин, чтобы поглазеть? — спросил Карелла.

— О, да. Но если они не покупают мои работы, я не интересуюсь их именами. Вы понимаете?

— Да. Но может, все-таки взглянете на фотографию?

— Ну, если вы так настаиваете, — пожал плечами Эллиот. — Вряд ли я вам помогу. Я действительно здесь никого не знаю.

— Вы родом из Бостона?

— Почему вы так решили?

— Вы говорили, что ездили в Бостон, вот я и подумал…

— Да нет. Я из Орегона. Но учился в Бостоне, в школе изящных искусств при университете.

— Вы говорили, что ездили туда в воскресенье?

— Да. Я был там у друзей. У меня много друзей в Бостоне.

— В отличие от здешних мест?

— Да.

— Вы повредили ногу до того, как поехали в Бостон, или уже когда вернулись?

— До того.

— А костыли не мешали?

' — Нет.

— Вы что, ехали на машине?

— Да, друг вез меня.

— Кто?

— Девушка, которая мне позирует, — ответил Эллиот и кивнул на стоящие вокруг скульптуры.

— А кстати, что с ногой?

— Да так, несчастный случай.

— Перелом?

— Нет. Растяжение.

— Это, пожалуй, приятнее, чем перелом.

— Да, доктор тоже так говорит.

— А как зовут доктора?

— А вам зачем?

— Просто интересуюсь.

— Ну, я не думаю, что вам это будет интересно, — ответил Эллиот.

— Вы правы, — согласился Карелла. — Так вы посмотрите на фотографию?

— Я уже вам говорил, — начал закипать Эллиот. — Я и так посвятил вам слишком много времени. Я, между прочим, работал, когда вы тут появились. Я не люблю, когда меня отрывают от работы. -

— Простите меня, пожалуйста, за доставленное беспокойство, — устало прикрыв глаза, заученно проговорил Карелла и тут же добавил — Вы до сих пор не взглянули на фото.

— Да я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой! Я не знаю здешних ребят. Я же вам сказал — большинство моих друзей живет в Бостоне.

— И все-таки, — настойчиво сказал Карелла, протягивая Эллиоту фотографию.

— Нет, я его не знаю, — ответил скульптор, почти не взглянув на снимок и быстро отдавая его Карелле.

Детектив положил фотографию в записную книжку и, подняв воротник плаща и попрощавшись с блондином, вышел на улицу. Дождь продолжал лить как из ведра. Карелла добежал до перекрестка и остановился возле закусочной. Войдя внутрь, он отдышался, затем снял плащ, повесил его на вешалку и присел за стол недалеко от стойки. Официантка сразу подошла к нему и спросила, что он будет заказывать. Карелла попросил чашку кофе и бутерброд с датским сыром.

Многое оставалось невыясненным, и что-то тревожило Кареллу после разговора с Сэндфордом Эллиотом.

Разорванная белая кроссовка и забинтованная левая нога Эллиота не могли не заинтересовать Кареллу. Правда, все это могло быть и чистым совпадением. Привлекало внимание и странное поведение Эллиота. Во-первых, он поспешил выдать свое алиби, хотя Карелла даже не успел двух слов сказать об убийстве. Во-вторых, и это настораживало больше, Эллиот предпринял поездку в Бостон с больной ногой и не захотел назвать имя своего врача. Наконец, откуда он знал, что убитый — мужчина? Еще перед тем, как Карелла показал ему снимок, Эллиот сказал: «Я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой». Ведь до этого момента Карелла называл убитого «жертвой».

Что-то еще беспокоило Кареллу. Какая-то несформи- ровавшаяся мысль занозой сидела в мозгу и не давала сосредоточиться. Подошла официантка и поставила перед ним чашку кофе и бутерброд на блюдце. Карелла откусил кусок бутерброда, отхлебнул глоток кофе, опять откусил бутерброд, запил его кофе и вдруг понял, что его так тревожило. Карелла сразу подумал о том, стоит ли возвращаться в магазин.

В разговоре Эллиот упомянул, что работал, когда пришел Карелла; возможно, девушка еще была в мастерской. Он решил подождать ее и поговорить с ней наедине, чтобы Эллиот не подсказал ей чего-нибудь.

Он доел свой бутерброд, допил кофе и позвонил в участок, чтобы узнать, не приходила ли ему какая-нибудь почта. Мейер сообщил, что на его имя пришло еще одно письмо. Карелла попросил открыть конверт. Когда Мейер опять взял трубку, Карелла спросил:

— Ну, что на этот раз?

— Самолет, — ответил Мейер.

— Что-что?

— Снимок самолета.

— Что за самолет?

— Да откуда мне знать? — возмутился Мейер.

Коттон Хейвз безошибочно определил тип самолета на снимке.

— Это «Зеро», — сказал он, посмотрев на ксерокопию, приколотую вместе с портретами Эдгара Гувера и Джорджа Вашингтона.