Ксения

* * *

А в тот же час под соловьиным деревом, под окном Ксении, в сером тумане дождливого утра безмолвно стоял человек в черном монашьем куколе и, слившись с деревом, охватив его длинными руками, жадно смотрел в чуть приоткрытые ставни, различая малое движение шторок и, как казалось ему, дыхание спящих. Глаза его блуждали по брусяной стене хором, выискивая каждую засечину, и руки сжимали ствол, впиваясь в его кору, как если бы впивались в стену. Напрягались ноги и тело, потому что мысленно он уже карабкался по стене и проникал в комнату, пробирался к резной лавке, на которой спала она. Только взглянуть, только прикоснуться жаждущим взором, только увидеть ее простоволосой, раскинувшей руки, незащищенной… Потом так же крадучись отойти, выпрыгнуть в окно, помчаться, вздымая руки, и, может быть, приподняться, как птица… Только взглянуть…

Тяжело дыша, он обернулся. Нужно идти, светает.

Хорошо хоть, туман оседает к реке. И эта морось. Вторую седмицу морось. Надвинул куколь по самые брови, огляделся еще раз, пошел от дерева.

— Эй! — вдруг слабый возглас.

Стрельцы! Выступили из-за ближней стены. И побежали сразу, пригнув бердыши. Он скакнул в сторону и катышем кинулся с откоса. Первый стрелец запутался неловко и покатился вслед за ним. Но где там с бердышом да саблей! Он уже был внизу и побежал к деревянной стене, что вела к реке от казны. Еще несколько шагов, и он ловко переметнулся на ту сторону, а там уж мимо Судной палаты и двора князя Сицкого достиг стен Чудова монастыря. Вдалеке слышал крик: «Имай! Имай!» Но они безнадежно отстали. С детства бегал он хорошо. Пригнув голову, стелющимся шагом догонял иную лошадь. А тут неуклюжие стрельцы.

— Куда там! — произнес он вслух и усмехнулся.

Но ярость билась в груди. И, проходя мимо забора, схватил кол, с силой дернул, развалив целую заплетину, а потом хряснул колом по забору так, что кол разлетелся в щепы.

— Смотрите же, — сказал он, — не долго буду от вас бегать.