Правда о «Титанике». Участники драматических событий о величайшей морской катастрофе

Поведение Хитченса

Майор Пьючен продолжает (Ам., с. 334):

«Послышался какой-то сигнал, вроде свистка, которым нам приказывали вернуться к кораблю. Рулевой велел сушить весла. Мы все думали, что вернемся к кораблю, но рулевой сказал: „Нет, мы не вернемся к кораблю; сейчас мы спасаем свою жизнь, а не их“. Все женщины воспротивились таким словам. Я попросил его пересесть на весла, а руль отдать кому-нибудь из женщин, так как ночь была идеально спокойной и особых навыков не требовалось. Он отказался и заявил мне, что он командует этой шлюпкой, а мое дело — грести.

Ему показалось, что он увидел свет. Мне приходилось много заниматься парусным спортом. Шесть лет я владел яхтой. Я видел отблеск. Он решил, что там был какой-то корабль или, может быть, буй. Он окликнул сидевших в другой шлюпке и спросил, не знают ли они, нет ли поблизости буев. Его вопрос показался мне совершенно нелепым.

Послышались как будто глухие удары — первый, второй, третий… Затем на корабле погасли огни. Вскоре до нас донеслись ужасные крики, призывы о помощи, стоны и хрипы. Крики действовали на всех женщин в шлюпке; ведь там, в воде, находились их мужья. Это продолжалось некоторое время, но постепенно крики стихали. Слышать их было невыносимо. Когда корабль затонул, мы отошли от него примерно на пять восьмых мили. Нас было всего два гребца на очень тяжелой шлюпке с множеством людей, и я не думаю, что мы прошли большое расстояние. Некоторые женщины в шлюпке требовали у рулевого развернуться назад. Он ответил, что возвращаться бесполезно, что „там мы найдем лишь окоченевшие трупы“. Женщины отнеслись к его словам с большим возмущением».

Матрос Флит (Ам., с. 363):

«Все женщины просили нас вернуться к тому месту, где затонул „Титаник“, но старшина, сидевший на руле, не позволил. Его умоляли, но он ничего не желал слышать».

Миссис Канди продолжает:

«Хитченс струсил; от страха он словно тронулся рассудком. После того как нас спустили на воду, он принялся внушать нам, будто капитан приказал: „Держитесь неподалеку“ — и высказывался за возвращение, пока пассажиры не напомнили ему, что последний приказ капитана звучал так: „Держитесь вместе и отходите дальше от корабля“. Я сама слышала, как капитан отдал такой приказ.

После того Хитченс постоянно торопил нас, тех, кто сидел на веслах; он повторял: если мы не будем двигаться быстрее, всех нас утянет за собой под воду тонущий корабль. Он повторял одно и то же, пока мы гребли из последних сил.

После того как „Титаник“ затонул, начался спор, следует ли нам вернуться. Хитченс сказал: если мы вернемся к месту крушения, нашу шлюпку сразу же затопит из-за того, что у нас не хватает весел.

Потом, после того, как затонул „Титаник“, Хитченс часто напоминал нам, что мы находимся в нескольких сотнях миль от суши, без воды, без еды, без защиты от холода, а если начнется шторм, мы окажемся беспомощны. Поэтому мы утонем или умрем голодной смертью. Он утверждал, будто мы даже не знаем, в каком направлении грести. Я сделала ему замечание, указав на Полярную звезду прямо над нашим носом.

Когда наша шлюпка подошла к шлюпке № 16, Хитченс сразу приказал пришвартоваться к ней. Сам он бросил руль и устроился отдохнуть. Когда впереди показалась „Карпатия“, он приказал нам положить шлюпку в дрейф. Обращаясь к пассажирам в обеих шлюпках, я сказала: „Там, где те огни, наше спасение; разве не следует плыть к ним?“ В ответ послышался одобрительный гул, и все сразу схватились за весла.

Хитченса просили помочь грести, так как женщины устали. Его дразнили и провоцировали, пытаясь заставить работать. Кто-то предложил, чтобы он передал руль раненому мальчику, но Хитченс отказался. Он неизменно отказывался от тяжелой работы. Одной даме он ответил так грубо, что какой-то матрос не выдержал и крикнул: „Ты обращаешься к даме!“ — на что он ответил: „Я знаю, к кому я обращаюсь, и я старший на этой шлюпке!“

Когда его спросили, подойдет ли „Карпатия“ и возьмет ли нас на борт, он ответил: „Нет, они не поднимут нас на борт; они поднимут трупы“. Слова эти, обращенные к вдовам и матерям погибших мужчин, отличались ненужной жестокостью.

Когда мы приблизились к „Карпатии“, он отказался подойти к кораблю с той стороны, где было меньше волн, потому что для этого требовалось дольше находиться в открытом море. Поэтому нам пришлось подниматься на борт в трудных условиях».

В своем письме миссис Браун вспоминает след

ующее о поведении рулевого, которого назначили старшим в той шлюпке, где находилась она:

«Старшина Хитченс управлял рулем и, будучи гораздо выше и крепче нас, дрожал как осиновый лист. Когда шлюпка отошла от корабля, он начал испуганным голосом предупреждать пассажиров о том, что их ждет, ведь корабль такой большой, что, уходя под воду, он утянет за собой все на много миль вокруг. И если они даже избегнут такой участи, скоро взорвутся паровые котлы, вспорют морское дно, расколются айсберги и все утонут. Они так или иначе обречены. Он рассуждал об их страшной участи, вспоминая происшествие с пароходом „Нью-Йорк“, когда „Титаник“ выходил из дока в Саутгемптоне.

После того как корабль затонул, а мы избежали бедствий, которые предсказывал испуганный рулевой, его попросили вернуться на место гибели „Титаника“ и подобрать тех, кто очутился в воде. И снова пассажирам шлюпки был сделан выговор; Хитченс уверял, что тонущие будут хвататься за борта шлюпки и потопят ее. Не слушая мольбы, он приказал грести к слабо мерцавшему на горизонте свету. Через три часа свет потускнел, а затем совершенно исчез. Потом рулевой, который стоял на возвышении на корме и непрерывно дрожал, с видом проповедника, размахивая руками, снова начал делиться с пассажирками своими дурными предчувствиями. Он уверял женщин, что им предстоит много дней дрейфовать в ледяной пустыне. И он все время напоминал, что они окружены айсбергами, показал на ледяную пирамиду, которая возвышалась вдали, — высота ее достигала примерно семидесяти футов. Он говорил, что в шлюпке нет ни питьевой воды, ни галет, ни компаса, ни карты. Никто ему не отвечал. Казалось, все лишились дара речи. Одна из дам достала серебряную фляжку с бренди. Когда она подняла ее, блеснуло серебро, и Хитченс, привлеченный блеском, попросил отдать фляжку ему, уверяя, что он замерз. Она отказалась дать ему бренди, но сняла свой плед и набросила ему на плечи, а другая дама обернула вторым одеялом его талию и ноги, и он устроился „так уютно, как жучок на лугу“.

Затем рулевого попросили подменить кого-нибудь из женщин, которые надрывались на веслах, ведь рулем управлять легче. Он наотрез отказался и огрызнулся, крикнув: „Эй, вы, по правому борту! Ваше весло входит в воду не под тем углом!“ Никто не отвечал на его крики; мы продолжали грести, сами не понимая, куда мы движемся. Вскоре он возвысил голос и крикнул, обращаясь к соседней шлюпке, чтобы они подошли ближе; он велел одной из дам достать фонарь и посигналить другим шлюпкам. После того как другие шлюпки направились к нам, он приказал гребцам положить весла. Некоторое время спустя, после очередных криков, к нам подошла другая шлюпка, и мы пришвартовались к ней. На корме той шлюпки стоял мужчина в белой пижаме; посреди ледяной пустыни он напоминал снеговика. У него стучали зубы, и казалось, он одеревенел. Увидев, в каком он положении, я посоветовала ему грести, чтобы восстановить кровообращение. Однако предложение было встречено громким протестом рулевого. После того как я и мои спутницы, сидевшие на веслах, перестали грести, они сразу ощутили порывы ветра от ледяных полей и потребовали, чтобы им позволили грести дальше, чтобы согреться.

В нашу шлюпку перешел окоченевший кочегар, черный, покрытый копотью. Так как он был одет в тонкую фуфайку, миссис Браун взяла большую соболью накидку, которую захватила с собой в шлюпку, и закутала ему ноги, завязав хвосты вокруг лодыжек. Затем она протянула кочегару весло, а мужчине в белой пижаме велела рубить швартовы. Хитченс взвыл. Он попытался этому помешать, но миссис Браун сказала: пусть только попробует, его сразу сбросят за борт. Кто-то положил руку ей на плечо, показывая поддержку, но она понимала, что сталкивать Хитченса нет необходимости. Стоило ей лишь сделать шаг в сторону рулевого, как он сам упал бы в море. Его буквально парализовало от страха. К тому времени он довел себя до полного отчаяния, боясь, что из-за любого толчка вылетит пробка из сливного отверстия на дне шлюпки. Позже он снова стал грубить, и обернутый в меха кочегар-кокни (такой выговор, как у него, можно услышать в Хеймаркете) крикнул: „Эй, ты что, не понимаешь, что говоришь с леди?“ На какое-то время Хитченс затих, и мы возобновили греблю. На помощь пришли еще две дамы.

Пока мы оглядывались по сторонам и ждали, послышался красивый, певучий голос молодой англичанки, сидевшей на веслах (мисс Нортон). Она воскликнула: „Там свет!“ — „Это падающая звезда“, — ответил наш пессимист-рулевой. Но свет становился ярче, и скоро даже рулевой убедился в том, что перед нами корабль. Мы гребли и гребли, а расстояние до корабля как будто не сокращалось. Мы видели, что корабль стоит на якоре. Не раз приходилось напоминать: что бы ни говорил наш рулевой, мы будем грести к кораблю. Молодая англичанка с берегов Темзы приступила к работе, сопровождая греблю бодрыми словами, обращенными к обессиленным обитательницам шлюпки».

Миссис Браун добивает рулевого последними словами о нем. Войдя в столовую на «Карпатии», она увидела в углу Хитченса — храбреца и героя! Вокруг него толпились люди, а он, бурно жестикулируя, пытался произвести на них впечатление, рассказывая о том, как трудно ему было поддерживать дисциплину среди обитателей шлюпки. Заметив неподалеку миссис Браун и других пассажирок, он, не дожидаясь их приближения, поспешно ретировался.

Р. Хитченс, рулевой (Ам., с. 451; Бр.) так объясняет свое поведение:

«Второй помощник, мистер Лайтоллер, поручил мне быть старшим на шлюпке № 6. Мы спустились на воду. Я сказал сидевшим в шлюпке, что кому-то придется грести. Не было смысла оставаться рядом с кораблем, который постепенно погружался носом в воду. Мы находились в опасном месте, и я велел дамам налечь на весла. „Все должны сделать все от них зависящее“. Взяв весло у одной молодой дамы, я поручил ей руль. Шлюпка сразу же начала рыскать, и пассажирки очень испугались; поэтому я снова взялся за руль, а даме вернул весло. Дама, о которой я говорю, миссис Мейер, была очень раздосадована, злилась на меня, и я заговорил с ней довольно прямо. Она обвиняла меня в том, что я завернулся в одеяла, употребляю крепкие выражения и выпил весь виски, что я отрицаю, сэр. Я стоял на корме, открытый всем ветрам, всю ночь управлял шлюпкой и очень замерз. Я предпочел бы грести, а не управлять рулем, но я не нашел ни одного человека, способного меня заменить, и поэтому подумал: поскольку меня поставили за старшего, лучше всего управлять шлюпкой самому, особенно после того, как дамы стали очень раздражительными.

Я не помню, чтобы женщины просили меня вернуться к „Титанику“. Я не отдал приказа возвращаться к месту гибели „Титаника“, потому что шлюпку со всеми ее обитателями утянуло бы в воронку, под воду. Я не знал, куда именно следует возвращаться. Я брал пример с остальных шлюпок. Мы ориентировались на огни друг друга. После того как огни на корабле исчезли и погасли, мы услышали крики отчаяния — крики и стоны продолжались две или три минуты. Мы приблизились к другой шлюпке; ею командовал корабельный старшина. Это была шлюпка № 16. В моей шлюпке находилось 38 женщин. Я сосчитал их, сэр. Кроме того, матрос Флит, майор-канадец, который давал показания вчера, я и мальчик-итальянец.