Триптих

1. ПРОКУРОР УСТАЛ

Рабочий кабинет в особняке прокурора. Ночь. На письменном столе горит настольная лампа. Прокурор — высокий, крепкого сложения мужчина лет пятидесяти, — погруженный в свои мысли, неподвижно стоит посреди комнаты, засунув руки в карманы, и глядит на стену, сплошь покрытую протоколами. Часы на башне бьют два раза. Вслед за этим слышится женский голос: «Мартин! Мартин!..» Прокурор не обращает никакого внимания на крики, но, услышав голос совсем близко, выключает лампу. Ищущая его женщина входит в темную комнату.

Эльза. Мартин! Мартин!.. Куда ж он делся… (Включает большой свет.) Ты здесь!

Прокурор не меняет позы. Его супруга в ночном халате, у нее красивое, но заспанное лицо.

Я ищу тебя по всему дому, почему ты не откликаешься? Я уж думала, ты ушел…

Прокурор. Куда?

Эльза. Что случилось? Прокурор. Я оделся — только и всего.

Эльза. Ночью?

Прокурор. Как видишь.

Эльза. Почему ты не спишь?

Прокурор. А почему ты не спишь? (Берет сигару и неторопливо обрезает ее.) Прости, Эльза, я не хотел тебя будить. Что могло случиться? Я просто оделся, чтобы выкурить сигару, вот и все. (Зажигает сигару.) Не спится что-то.

Эльза. Ты слишком много куришь.

Прокурор. Возможно…

Эльза. Ты слишком много работаешь.

Прокурор. Наверное… Мы все слишком много работаем. До поры до времени. А потом наши славные заседатели удивляются, когда кто-нибудь берется за топор. (Затягивается, потом смеется.) Твой доктор Ган особенно забавен: адвокат, а защищает беднягу, совершенно не разобравшись в том, что тот совершил.

Эльза. Не понимаю, о чем ты говоришь.

Прокурор. Сегодня он сознался.

Эльза. Кто?

Прокурор. Убийца. (Курит.) Не доктор Ган, а убийца…

Эльза. Что ты хочешь этим сказать?

Прокурор. Убийство с целью грабежа, или из мести, или из ревности, или из чувства расовой нетерпимости — все это в порядке вещей. Все это объяснимо, и наказание предусмотрено законом. Но убийство просто так? Это все равно что дыра в стене: можно заделать, чтобы ее не было видно, но дыра останется. И в своих четырех стенах уже никогда не почувствуешь себя как дома. (Курит.) Только и всего…

Эльза. Мартин, уже два часа.

Прокурор. Знаю, знаю: через восемь часов я предстану перед судом в отвратительном черном облачении, чтобы вести обвинение, а на скамье подсудимых будет сидеть человек, которого я все больше и больше понимаю. Хотя он ничего не объяснил толком. Мужчина тридцати семи лет, кассир в банке, приятный человек, добросовестный служака на протяжении всей своей жизни. И вот этот добросовестный и бледный человек взял однажды в руки топор и убил привратника — ни за что ни про что. Почему?

Эльза. Почему же?

Прокурор молча курит.

Нельзя же думать только о делах, Мартин. Ты изводишь себя. Работать каждую ночь — да этого ни один человек не выдержит.

Прокурор. Просто возьмет однажды топор…

Эльза. Ты меня слышишь?

Прокурор продолжает молча курить.

Уже два часа.

Прокурор. Бывают минуты, когда я его понимаю…

Эльза. Почему ты не примешь порошок, раз тебе не спится? Опять проходишь всю ночь взад и вперед. А что в этом толку? Будто в тюрьме. Ну, какой смысл? С утра опять будешь, как заводной, а ведь ты уже не молод…

Прокурор. Я никогда не был молод. (Берет с письменного стола фотографию.) Вот он какой.

Эльза. Я не понимаю тебя, Мартин.

Прокурор. Я знаю.

Эльза. Как это ты не был молод?

Прокурор курит, рассматривает фото.

Почему ты не возьмешь отпуск?

Прокурор. Четырнадцать лет в кассе — из месяца в месяц, из недели в неделю, изо дня в день. Человек выполняет свой долг, как каждый из нас. Взгляни на него! Вот, по единодушному мнению свидетелей, вполне добропорядочный человек, тихий, смирный квартиросъемщик, любитель природы и дальних прогулок, политикой не интересуется, холост, единственная страсть — собирать грибы, нечестолюбив, застенчив, прилежен — прямо-таки образцовый служащий. (Кладет фотографию.) Бывают минуты, когда удивляешься, скорее, тем, кто не берет в руки топор. Все довольствуются своей призрачной жизнью. Работа для всех — добродетель. Добродетель — эрзац радости. А поскольку одной добродетели мало, есть другой эрзац — развлечения: свободный вечер, воскресенье за городом, приключения на экране…

Эльза зевает.

Ты права, Эльза, уже два часа. Ты устала, я наскучил тебе. Возможно, я не умею выразить свою мысль; я говорю, а ты зеваешь.

Эльза. Прости.

Прокурор. Тебе нужно спать.

Эльза. Могу тебе сказать только одно…

Прокурор. Что мне нужно сходить к врачу.

Эльза. Но ты этого не делаешь, потому что знаешь, он тебе скажет…

Прокурор. Что дальше так продолжаться не может.

Эльза. Друзья говорят то же самое.

Прокурор. Кто, например?

Эльза. Ган, доктор Ган, например.

Прокурор. Доктор Ган не мой друг.

Эльза. Чей же?

Прокурор. Твой.

Эльза. Мартин!

Прокурор. Это так, к слову пришлось. (Садится к письменному столу.) Но довольно об этом. Речь идет о другом… Он говорит, что я — единственный, первый человек, который его понимает.

Эльза. Кто говорит?

Прокурор. Убийца.

Эльза. Я дрожу, Мартин.

Прокурор. Здесь холодно.

Эльза. Ты переутомился, Мартин, вот и все. Расшатал нервы. Один процесс за другим! Да еще при твоей аккуратности, добросовестности…

Прокурор. Я знаю.

Эльза. Почему бы тебе не взять отпуск?

Прокурор. Отпуск в Испании…

Эльза. Человеку это необходимо, Мартин.

Прокурор. Может быть. (Листает бумаги.) А может быть, нет… Надежда на свободный вечер, на воскресенье за городом, эта пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь… Может, стоит только отнять все эти надежды у миллионов чиновничьих душ, торчащих изо дня в день за своими столами, — и какой их охватит ужас, какое начнется брожение! Кто знает, может быть, деяние, которое мы называем преступным, — лишь кровавый иск, предъявляемый самой жизнью. Выдвигаемый против надежды, — да, против эрзаца, против отсрочки.

Бой часов на башне.

Эльза. Не обижайся, Мартин, но я действительно смертельно устала.

Прокурор. Я вижу.

Эльза. Такие разговоры все равно ничего не изменят.

Прокурор. Ты права. (Встает и целует жену в лоб.) Иди спать, Эльза!

Эльза. И ты тоже.

Прокурор. Спокойной ночи.

Эльза. Спокойной ночи.

Прокурор. Я только докурю сигару.

Эльза уходит. Прокурор стоит в той же позе, что в самом начале.

Он курит, не замечая, как через другую дверь входит девушка, почти ребенок, босиком, с дровами под мышкой.

Только когда она наклоняется у камина и полено падает на пол, он вздрагивает.

Xильда. Я вас испугала?

Прокурор. Кто это?

Хильда. Хильда.

Прокурор. В чем дело?

Хильда. Господин прокурор позвонили.

Прокурор. Я?

Хильда. Здесь холодно. Может быть, развести огонь? Господин прокурор пусть простят, что я не причесана — я прямо с постели.

Прокурор. Я не звонил.

Xильда. Я разведу огонь.

Прокурор смотрит, как Хильда разводит огонь в камине. Снег-то все идет и идет. Целая лавина свалилась с крыши. Прогремело, как гром летом, я и проснулась. Господин прокурор ничего не слышали? Все задрожало, как при землетрясении. Господин прокурор опять читали всю ночь?

Прокурор. Тебе приснилось, дитя мое, я не звонил. Хильда. Разгорелся…

В камине разгорается огонь.

Почему господин прокурор так на меня смотрят?

Прокурор молчит.

Господин прокурор всегда говорят, что я похожа на фею. Но я заметила, господин прокурор не верят в фей. Господин прокурор надо мной смеются. А у нас там, в горах, в лесу, в это верят даже мужчины, не говоря уж о глупых служанках вроде меня.

Прокурор. Да, ты похожа на фею.

Xильда. В городе, я заметила, вообще ни во что не верят, все только смеются, когда я об этом рассказываю.

Прокурор. О чем?

Xильда. Да так, истории всякие. (Раздувает огонь.) Разгорелся!

Прокурор. Да…

Хильда. Почему вы их не сожжете, господин прокурор, все те бумаги, которые вам приходится читать?

Прокурор. Сжечь?

Xильда. Я бы так сделала.

Прокурор. Ты рассуждаешь по-детски.

Xильда. Я бы так сделала.

Прокурор. Ну так и сделай!

Хильда. И сделаю!

Прокурор, смеясь, подает ей кипу бумаг.

И сделаю. (Бросает бумаги в огонь.)

Прокурор смотрит так, словно не верит, что это происходит наяву, и беззвучно смеется. Хильда берет вторую стопу бумаг, третью, наконец все оставшиеся — пламя разгорается так, что вся комната наполняется красным светом.

Хильда. Какой свет!

Прокурор. Да…

Хильда. Как костер в лесу, у угольщиков!

Прокурор. Да…

Хильда. Так бы и пустилась в пляс!

Прокурор. Да…

Хильда. Как у угольщиков, когда появился граф Эдерланд. Да здравствует граф! Угольщики испугались, потому что горели их собственные дома, горели деревни и города, а фея сказала…

Прокурор. Что сказала фея?

Хильда. Какой свет!