Набоковская Европа

…Давай, попробуем разобраться с твоими снами. Я, правда, не очень силен во всех этих символах, но кое-что из лекций по разоблачению психоанализа помню. Например, снится ли тебе комната? Если без дверей, то это символ мужского начала, если с балконом и дверьми – то женского, хотя мне до сих непонятно, при чем здесь балкон? Или вот, например, гора. Гора-то уж точно фаллический символ, но еще это и восхождение, духовность, и даже, в некоторой степени, свобода…

…А кстати, сколько раз в день мастурбируешь? Чего раскраснелся, как красная девица? Это так же нормально, как и папашу убить, не знаю только, как это было у царя Эдипа, в истории ничего про этого не сказано. Мне, священнику и еще одной организации необходимо знать точное количество, и вообще все: что? где? когда? и с кем? Ну, допустим, мастубируешь ты сам с собой по определению, но все остальное я должен знать в подробностях…

Нет, комнаты не снились, ни с балконами, ни без. И горы не снились. Снилось только, как он все время трахается, причем объект желания все время менялся, как качественно, так и количественно. Вадим старался, но не мог припомнить, где он занимался сексом во снах – было ли это в комнате, на балконе или на горе. А уж что касается мастурбации, то как без этого, особенно при таких-то снах?

«Между прочим, все мы дрочим» – была любимая его детская присказка. – Что лучше – мастурбация или обладание женщиной – решалось всегда по-разному. Подростком он мог дрочить по 10 – 15 раз в день, до мозоли на руке и другом работающем органе. Где же можно было достать такое количество желающих отдаться ему? При отсутствии сексуального образования в стране он взял на себя роль просветителя и учил мальчиков в пионерском лагере преимуществу дрочения левой рукой, за бешеную популярность своих семинаров был избран председателем совета отряда. Успех занятий был колоссальный, стали приходить и вожатые, которые внесли возрастной ценз на посещение семинаров, и те, кому это надо было больше других, пионеры до 14 лет включительно, лишились своего наставника, а к Вадиму стал настойчиво приставать вожатый его отряда, полагавший, что мальчик, может, и в других утехах разбирается лучше других. Но пионерское лето закончилось, прощай, мой педагогический дар, до следующего года, – говорил себе Вадим.

В тринадцать-четырнадцать лет, когда у мальчиков начинает пробуждаться первый интерес к противоположному полу, девочки не представляли для Вадима чего-то важного в жизни, обсуждать на переменках, какая из них симпатичнее, только в более грубой форме выражения «даст – не даст», не видел смысла, и выпендривался он больше, чтрбы его могли оценить друзья. Он мог на спор выучить всего «Евгения Онегина» или подойти на глазах у всех к местной знаменитости и попросить закурить. В Вадиме, как и во многих подростках, сочеталась крайняя застенчивость и желание быть как можно незаметнее с противоположными чертами – наглостью и страстью к экстравагантности и эксгибиционизму.

Когда пришло время более близкого общения с девушками, стало и хуже, и лучше. Вадима раздражало все: и то, что перед тем, как залезть на очередную дуру, с ней надо было либо в кино сходить, либо лясы точить. Вдобавок он стеснялся своей обрезанной плоти, грязных носков и потных рук, а также ненавидел запах незалеченнного зубного дупла изо рта и запах растревоженной похоти из другого места своей избранницы на этот вечер. Потом она могла как-нибудь не так себя вести – либо лежала как бревно, с закрытыми глазами и раздвинутыми ногами, либо чересчур ненатурально кричала, якобы от несусветного удовольствия. Все они играли какую-нибудь роль, все врали об оргазмах и его сексуальных способностях, и каждая хотела только одного – женить на себе или родить от него ребенка, некоторые – особо нахальные – хотели и того, и другого. Вадиму же хотелось только одного, опять отойти на прежние рубежи и общаться только со своей рукой, которая не врала, не всхлипывала и не заражала неприличными болезнями. Девочки, а позже девушки, и в одно время с теми и другими – взрослые женщины – вешались на него постоянно из-за его сходства с популярным актером кино, да еще за то, что застенчивость он прикрывал томным и циничным «печоринским» взглядом. Вадим уже тогда заметил, что женщина ему нужна была больше для того, чтобы можно было уткнуться в «мягкое, женское», чтобы получить сочувствие и прощение за все свое беспутство, чтобы кто-то любил и восторгался, пусть даже фальшиво, его умом, блеском, изяществом. И эта фальшь не раздражала его так, как сомнительные постельные комплименты. Так что не в сексе было дело, хотя он и приносил некое физическое успокоение и заодно давал роздых измученной душе. Но нет-нет, да и мелькала перед глазами его японская нянька – женщина-подросток, смеющаяся непонятно чему, закрывающая рот ладошкой, и это было приятнее, чем наблюдать за раздеванием своих случайных спутниц.

На третьей беседе с психиатром он выяснил, что и это все так же, как и у других, может, немного более утрированно, но в пределах медицинских норм. Психиатр предостерегал Вадима, что оригинальничанье не должно стать самоцелью, а человек, находящийся на виду, должен развить в себе что-то такое, что действительно можно демонстрировать и чем можно гордиться. Спортсмен, например, накачивает мышцы и через нагрузки и перенагрузки добивается результатов, честолюбие может довести его до мировых результатов и олимпийских побед, а в случае с Вадимом это могло бы быть интеллектуальное саморазвитие, попытка стать «Мистером Всезнайкой».

– Во как завернул, как будто это так сложно понять, собственно, я и без него все время над этими вопросами размышляю, – пытался анализировать себя Вадим. «Мистером Всезнайком» стать было совсем нелегко, для этого одного выученного наизусть «Онегина» маловато будет. Его друзья, мечтавшие поступать на модные тогда физический или математические факультеты университета, решали сложные задачки из научно-популярных журналов, ходили в специализированные научные кружки, учили наизусть незнакомые выражения из «Словаря иностранных слов», щеголяли крылатыми латинскими пословицами и поговорками. Вадиму все это казалось тошнотворно скучным. А вот подлить соседям мочу в брощ или залезть на самую высокую статую Ленина в центре города, чтобы покачататься на его указательном пальце, нестерпимо хотелось, и Вадим не боролся с искушениями и с удовольствием проделывал все эти фортеля. Только учти, ты не сумасшедший и за все свои выходки будешь отвечать, – предупреждал его психиатр, а это было ой как неприятно. Лучше бы все-таки он мне справку дал или на учет поставил, – мечтал о безнаказанности психов Вадим. Однако справки не было, хотя как бы она ему не раз могла помочь в течение такой долгой и такой непонятной жизни.

– Ты говоришь, что тебе скучно качать мышцы, а гантелю, запущенную в отца, на всякий случай выбросил? Хорошо, человек интеллигентного склада, каким я тебя вижу, может запросто стать энциклопедистом, для этого спортивные снаряды не нужны. Те, которые хотят достичь результата быстрее и без большого труда, добиваются его через негатив – Герострат поджег знаменитый храм, прославились «в кавычках» и те, кто стрелял в Леннона и других знаменитостей, в таком случае эта страсть к известности становится полем работы не только карательных органов, но и психиатров. Пока это не зашло далеко, ты должен понять, какой ты сам? Нужно ли тебе широкое внимание, популярность, жизнь на виду или для тебя лучше, чтобы никто не узнал, что у тебя внутри? Чего ты действительно хочешь в жизни, что для тебя значит слово «счастье»?

– Что тебе большего всего не хватает в жизни, что мне нужно для тебя сделать, чтобы ты был счастлив? – все время пытала его этими же вопросами жена, сама того не зная, постоянно надавливая на самую больную мозоль Вадима.

– Отвяжись, мне просто очень скучно, – обычно рявкал на это Вадим.

…На другой день после ухода жены Вадима стали домогаться ее родители, с вопросами, где она? – А я откуда знаю? Оставила мне дурацкую записку, стащила некоторые необходимые мне вещи и сбежала. Я думаю, что к любовнику. К какому? Это вы ее спросите, когда объявится, а мне больше не звоните, – отшил он ненавистных тестя с тещей, милостиво разрешив дочке, маленькому розовощекому пупсу, оставаться пока у них до выяснения обстоятельств с женой. Еще через несколько дней его вызвали по повестке к следователю по заявлению родителей жены о пропаже человека. Хорошо, что по первому вызову он не явился, потому что вскоре после этого бессонной ночью в очередном пьяном угаре позвонил друг Серега из Нью-Йорка и сообщил, что на днях видел его жену, направлявшуюся под ручку с каким-то хахалем в Метрополитен-оперу, но почему-то отказавшуюся ответить на его приветствие и вообще «ушедшую в несознанку». Теперь у Вадима появился козырь для разговоров со следователем. С чего все начиналось? Было так…

…Он лежал на диване и со злобой проклинал всех своих бывших работодателей, переставших подкидывать халтуру, как кость голодной собаке. Репутация была, кем надо, испорчена, не спасали даже законные браки, на которых почему-то настаивала Контора. Нынешняя жена работала за двоих и не осуждала его за безделье, всячески стараясь использовать связи тестя для устройства его на работу, но случай был безнадежен. «Пиши о Набокове, делай что-нибудь, чтобы с ума не сойти на диване», – советовала она. И вдруг – долгожданный звонок. Позвонили из совета по делам религии, что срочно нужен переводчик для делегации буддистов из Америки, приехавших в Россию бороться за мир и интриговать против Китая, обижающего далай-ламу. Буддизмом в то время Вадим не интересовался, хотя читал и Гессе, и Сэлинджера. Еще запомнился ему громкий процесс над неким советским тайным буддистом Дандероном, вскоре после ареста умершим в заключении, был большой шум по «вражьим голосам», и остался осадок, что в буддизме есть что-то неприличное, типа изнасилования малолеток, так как посаженный был еще и практикующим тантристом. Впрочем, ему до этого не было никакого дела, и даже было удивительно, что «из этих» теперь даже из-за рубежа приглашают. А главное, это был долгожданный заработок.

– Не тем богам молился, – усмехнулся он, а ведь маленькую фигурку-нэцке Будды ему подарила нянька при расставании. – Значит, этот будущий заработок – ее молитвами, это она послала мне весточку, когда я больше всего нуждался в помощи.

Буддисты были зрелого возраста с очень интеллигентными лицами и все как один в очках с тонкой золотой профессорской оправой. Если отвлечься от их экзотических одежд и бритых голов, можно было представить себя в компании университетских преподавателей на какой-нибудь научной конференции. Вадим тщательно переводил все глупости, которые им пытались впендюрить в совете по делам религии. Визиту придавалось большое значение, так как в июне этого года в страну впервые должен был приехать сам далай-лама. Под видом религиозной терпимости к советским буддистам, чудом сохранившимся в бурятских лесах и тувимских плоскогорьях, совки давили на зарубежных буддистов, чтобы проводить свою политику. В данном случае через приезжающих деятелей «наши» собирались объявить Индийский океан «зоной мира», в переводе на нормальный язык политики – ратовали за ликвидацию американских военных баз на острове Диего-Гарсия. Но и приехавшие буддисты были не пальцем деланы и завели разговор о тибетских беженцах, а также по просьбе японских буддистов – о «северных территориях», в переводе на нормальный язык политики – наших четырех дальневосточных островах. Стороны расстались, довольные друг другом, каждый заработал свой хлеб не зря, на протяжении нескольких дней слушая ненужные речи противоположных сторон.