История ромеев, 1204–1359

6. Мы сказали уже, что дела этолян и акарнанян, сильно расстроенные по смерти правителя их, звали царя туда. Тамошнее управление, будучи в руках вдовой женщины и ее несовершеннолетних детей, шло очень худо, как корабль без якорей, попавший под бурю. Но царь, зная, что иллирийцы привыкли к клятвопреступничеству и вероломству, что они часто опустошали римскую землю и занимались грабежом по дорогам, зная их бессовестность и коварство и предполагая, что они и теперь тайно станут мешать его поездке к этолянам и акарнанянам, призвал к себе 2000 наемных турков, населявших Смирну и Ионию. Высадившись с ними при начале весны в страну иллирийцев, он опустошил ее и собрал огромную добычу, так что турки в короткое время из бедняков сделались богачами и вскоре с полными руками возвратились домой. Обессилив таким образом иллирийцев, царь уже спокойно прибыл к этолянам и акарнянам с своим войском и без труда подчинил себе всю эту страну с ее городами; потому что тамошние вельможи с их правительницей Анной, дочерью протовестиария, добровольно признали над собою его власть. В то время, как он устраивал здесь дела, была взята вифинская митрополия, Никомидия, сильно изнуренная голодом от продолжительной осады. В следующем году не произошло ничего достойного рассказа, кроме того, что турки часто, свободно, и во множестве приходили и опустошали Фракию. Но это такая история, которую мне скучно повторять постоянно. В следующем уже за этим году сын прежнего владетеля Эпира, графа Кефалонии, бывший тогда 14 лет от роду, но развитый не по летам, видя, что отцовское наследие отошло под власть царя, а мать согласилась провожать его до самой Фессалоники, причем приказывала и сыну следовать за нею без всяких знаков отцовской власти, задумал восстание и, посоветовавшись с одним из знатных эпирян, убежал с ним в Старые Патры к супруге умершего принцепса пелопоннесского и ахайского. Между тем мать его скоро прибыла с царем в Фессалонику и, получив там от него значительные поместья с ежегодными доходами с них, решилась там же провести и остальное время[346]. Наместником Эпира был назначен от царя протостратор[347] Феодор Синадин, но не прошло и одного года, как он был схвачен тамошними жителями и в узах отдан сыну графа, снова возвратившемуся в Эпир и принявшему власть отца по желанию его подданных.

7. Прибыв в Адрианополь вместе с своею супругою государынею, царь привел к концу давно уже начатые переговоры о браке, — выдал свою девятилетнюю дочь[348] за четырнадцатилетнего сына мизийского правителя Александра. После того между римлянами и мизийцами установился глубокий мир. В это время родилось в Византии дитя, имевшее с ног до пупка обыкновенный вид, но потом в плечах, груди и хребте раздвоялось и имело две головы и четыре руки. Спустя один день оно умерло. Гораздо прежде его было в Траянополе[349] другое дитя, которое на третьем году лепетало по-детски, но обладало силою двадцатилетнего человека, ело наравне с взрослым и имело в известных местах волосы совершеннолетнего. Но еще не достигши пяти лет оно подверглось горячке и умерло. Недостаток свойственной детскому возрасту влажности произвел в его теле такую сухость, какая может быть разве только у двадцатилетнего. Оттого-то согласная с свойством телесных членов сила, развиваясь в нем, повлекла за собою нарушение естественного порядка развития и возрастания, а природа сама собою не может управлять, каковой закон положен для нее ее Создателем и Строителем. Божественный Художник так устроил живой организм, что в нем не должно быть ни недостатка, ни излишества; но как в музыке тотчас расстраивается мелодия, коль скоро одну струну ослабляют, а другую натягивают сверх меры, так и гармония животной жизни нарушается от всякого вещественного недостатка и излишества, и эта жизнь или развивается слишком скоро, или же останавливается в своем развитии. Подобное неестественное состояние мы замечаем в ранних цветках, которые, выросши прежде времени, обнаруживают какую-то спешность и торопливость в своем росте, но потом блекнут от молний и града, теряют свою непрочную свежесть от холода и изморози, хотя и показывают в себе явный избыток растительной силы. — В начале осени произошло возмущение в генуэзской республике, где богатые и знатные граждане дошли до такой гордости и высокомерия, что прежнее равенство демократии превратилось у них в тиранию. Возмущенный этим народ восстал против них, изгнал их из города и возвел из среды себя одного человека в сан дукса республики[350], по примеру древнего консульского достоинства в Риме, или, вернее, по примеру республики венецианской. По окончании этой зимы, когда солнце прошло уже знак Овна, показалась на небе комета в виде меча, подобная являвшейся за три года пред тем, но не на том месте и не с таким движением. Сделавшись заметною у клешней Рака, она направилась потом к колосу Девы, подвигаясь в каждые сутки до пяти градусов, и наконец, достигнув Льва, исчезла здесь совершенно. Между тем 8000 турков, переправившись чрез геллеспонтский пролив со множеством вьючных животных, опустошили всю Фракию до самой Мизии. Эту страну они сделали для римлян непроходимою пустынею, а сами грабили ее и награбленную добычу днем и ночью переправляли в Азию, не желая оставаться долго во Фракии, хотя им никто не препятствовал в том.

8. В эту весну умер после скоротечной болезни владетель Трапезунда Василий. По моему мнению, его смерть была ему наказанием Божиим за то, что он, прожив короткое время с своею супругою Ириною законно и честно, в должном согласии и целомудрии, перенес потом свою супружескую любовь на одну распутницу, по имени также Ирину, и, вступив с нею в беззаконную связь, воспламенился ненавистью к законной супруге. С течением времени видя, что царица не хочет переносить такого беззакония, но вопиет к небу и земле и пред всеми изливает свою сердечную скорбь, он изгнал ее из самого дворца и даже, может быть, убил бы ее, если бы не побоялся народа, который сильно возмутился и восстал на него и за то. Впрочем, и при священнослужении, и на публичных зрелищах во дни высокоторжественных праздников продолжали возглашать имена Василия и Ирины; пользуясь этим, Василий удовлетворял и своей страсти, и требованию народному, обманывая народ тожеством имен. Отсюда родилось даже подозрение, что Василий умер вследствие тайных козней царицы Ирины. Но так или иначе умер он, только после его смерти законная супруга его Ирина вошла во дворец со всею царскою властью, тотчас же выгнала оттуда соименную себе, но распутную и беззаконную сожительницу Василия и, по общему определению трапезундцев, отправила ее вместе с детьми в ссылку в Византию. Вместе с тем она отправила и послов к своему отцу-царю, чтобы они привели оттуда кого-либо для вступления в законный брак с нею и для получения от ней власти над ее царством. По прибытии в Византию послы узнали, что царь находится в Фессалонике, и потому для свидания с ним сочли нужным отправиться туда и сами. Царь, хотя еще в прошлом году перешел из Фракии в Македонию, намереваясь немедленно же двинуться в Эпир на вероломных этолян и акарнанян, но был задержан на несколько времени в Фессалонике обыкновенною болезнью селезенки (сплином). Она уже давно подверглась у него какому-то повреждению и страдала опухолью, производя расстройство и в других ближайших частях внутренностей, отчего пищеварение расстраивалось, члены тела расслабевали и делались обмороки, грозившие смертью. Оправившись несколько, он пошел в Акарнанию, где и был встречен трапезундскими послами, которые и объяснили ему свое назначение. Во время этого замедления, когда власть над трапезундцами находилась пока в руках слабой и неопытной женщины, некоторые лица стали возмущать и волновать народ. Вынужденная тем, царица Ирина отправила легкую на ходу трииру с новыми послами, в числе которых был и трапезундский архипастырь, с тем, чтобы они побудили царя поспешить выполнением прежнего ее требования. Приплыв в Византию и не нашедши здесь царя, эти новые послы отправили к царю только несколько самых знатных и почтенных всадников. Прибыв в Фессалонику, они не нашли здесь царя, потому что, отправившись незадолго пред тем, он пошел, как мы сказали, осаждать акарнанскую митрополию, — и потому решились, оставшись на месте, известить царя о своем посольстве письменно. Между тем заманчивость власти до такой степени увлекла женское сердце Ирины, что некоторые подустили ее вступить в тайную связь с великим доместиком Трапезунда. Разошедшаяся молва об этом сильно возмутила народ, особенно знать, — и одни приняли сторону Цанихита[351], человека весьма сильного в то время и своим богатством и славою, а другие сторону великого доместика. При таком волнении и разделении города Трапезунда на две стороны дело дошло до междуусобия, в котором с обеих сторон были убиты, говорят, весьма многие и в том числе Цанихит.

9. Между тем царь Андроник, занятый осадою акарнанской митрополии, видел, что все идет по его мысли и желанию. При великом доместике Кантакузине, разделявшем с ним труды и помогавшем ему в деле правления, он отнюдь не чувствовал неудобств своего положения. Кантакузин искусно развлекал его в этом долговременном пребывании на чужбине при виде гибнущих лошадей и воинов, и умел весьма умно облегчать страдания его сплина, и рассеивать порождаемые им мрачные мысли. Какие бы дела ни томили его сердца заботами, Кантакузин легко облегчал его томление. Вдобавок он весьма искусно подавил составленный против царя его родственниками заговор, не допустив его и до слуха царя. Богато наделенный дарами природы и украшенный глубоким умом, этот человек был любим всем войском, так что не было ни одного воина, который бы не предпочитал его жизни своей собственной. При своих трудах и занятиях за границей, не изменяясь сам ни в благородном обращении с другими, ни в твердости характера, он заботился однако же о том, чтобы по возможности улучшить положение воинов, страдавших тогда от голода и язвы. Оттого и воины и военачальники, и рядовые и высшие чины, все, пережившие это трудное время, единогласно называли его своим спасителем, кормильцем, благотворителем и всевозможными именами, какие только могут делать честь римскому народу. Когда он (мы вкоротке лишь изложим дела, блистательно совершенные тогда этим человеком, при его мудрости, одинаково дававшей себя знать и вблизи, и вдали), когда он, говорю, осаждал вместе с царем акарнанскую митрополию, были схвачены задумавшие тиранию и грозившие Византии; они составляли собою большое число и были не из незнатных, но об них обстоятельнее скажем впоследствии[352]. Был схвачен тогда и Сфранц Палеолог, убийца Сиргианна, задумавший то же и против царя. Он находился в лагере вместе с царем, между тем для своих целей тайно сносился с фивскими каталонцами и соседними иллирийцами. Но он кончил жизнь прежде, чем получил здесь достойное возмездие, конечно, потому, что Бог определил этому своему врагу более тяжкое, вечное наказание. Тогда же без труда был взят римлянами город фокейцев. Четыре года назад его не мог взять царь и с многочисленными морскими силами, а теперь им овладели жившие в нем римляне; улучив такое время, когда правитель города по обыкновению уехал на охоту, и одолев небольшое число находившихся там латинян, они взошли на стены и провозгласили имя царя. Когда здесь произошли такие дела, и акарнаняне[353], отчаявшись выдержать долговременную осаду, сдались. Таким образом весь древний так называемый Эпир покорился римлянам, так что там не осталось больше никакого противодействия. Когда же царь возвращался в Фессалонику, туда явился и сын умершего графа Кефалонии, — впрочем, не по доброй воле, но потому, что ему не оставалось больше никакой надежды возвратить себе отцовскую власть. Итак, виновником вот каких великих дел явился великий доместик с своим молчанием! У других слова — одна тень дел, лишь только рождаются на языке, как и умирают, а этот человек молчал, но совершал великие дела, обладая неистощимо богатым и необыкновенно глубоким умом. С наступлением весны[354], отправившись из Фессалоники вместе с супругою и детьми, на 12-ый день царь достиг города, называемого Дидимотихом, и, пробыв здесь много дней, отправился в Византию уже на исходе весны, жестоко страдая от сплина, который быстро приближал его к смерти. В его выздоровлении отчаялись и врачи, как римские, так и персидские, которые нарочно были призваны по этому случаю и которых было трое. Они предписали царю употреблять самую легкую пищу и всеми мерами воздерживаться от всего вредного, но он совсем не слушался их и в выборе кушанья руководствовался единственно своим вкусом, совершенно вопреки советам врачей. Вследствие этого сплин его, быстро распространившись, простерся до самой печени, явно грозя жизни. Пробыв дней 20 во дворце в совершенном уединении, царь вздумал потом отправиться в святой храм Богоматери, находящийся в так называемом монастыре Одигов[355], потому что всегда и во всех делах возлагал на Нее великие, твердые и успокоительные надежды. По обычаю он пришел и теперь, чтобы испросить у Богоматери одного из двух — или конца болезни, или конца жизни.