Ветер в его сердце

4. Стив

На потогонах я прежде никогда не бывал — просто считал неправильным принимать участие в духовной церемонии кикими. Однако на этот раз Морагу предупредил меня, что если я не явлюсь, это будет воспринято как проявление неуважения к Эгги. Мол, она устраивает вечеринку по случаю возвращения с того света, так что будь любезен заглянуть.

Поэтому-то в назначенный день мы с Калико спускаемся с горной тропинки — и обнаруживаем, что вокруг кострища выросла целая деревушка. Площадка вокруг колеса стихий мне никогда — даже пару недель назад, когда сюда с гор на противостояние с Консуэлой Марой спустилась орда майнаво — не казалась особенно просторной. Однако сейчас я вынужден пересмотреть свое мнение: места явно гораздо больше, чем запечатлелось в моей памяти. Возможно, фокус с пространством как-то связан с близостью иного мира, а может, площадка в нем и располагается. Я предпочитаю не расспрашивать.

Большая палатка, установленная с краю, служит раздевалкой. Потогонный вигвам из плотных одеял воздвигнут метрах в шести от кострища, где вовсю полыхает огонь — в нем нагреваются камни, которые мужчины с помощью вил переносят в вигвам. Другие таскают туда ведерки с водой.

Неподалеку женщины занимаются готовкой на большом переносном гриле под тентом, а поодаль, по большой окружности, центр которой находится где-то в колесе стихий, расхаживают юноши и девушки и размахивают курительными палочками. Воздух насыщен ароматами древесного дыма, полыни, кедра и лепешек.

Повсюду люди и собаки. И еще вороны. Эти расселись на красных скалах, на побегах карнегий и ветвях мескитовых деревьев и пустынной акации. Большинство людей я не раз встречал прежде — в резервации, в горах и в пустыне. Рувим, его племянник Джек и некоторые другие псовые братцы. Морагу, естественно. Как шаман он присутствует практически на каждой племенной сходке, начиная от церемониальных собраний и заканчивая скромными пикниками в горах. Томас и вся его семья. Пити Жожоба. В общем, сплошь знакомые лица. Незнакомые, полагаю, — это майнаво в человеческом облике. Впрочем, вполне допускаю, что подобное можно сказать о многих из собравшихся.

Наконец я обнаруживаю и Эгги. Она сидит в пластиковом кресле возле костра, рядышком на валуне пристроилась Лия. Мы с ней — единственные белые, явившиеся на потогон, но я, как ни странно, не ощущаю себя незваным гостем. А ведь неизменно опасался именно собственной неуместности на подобных сходках. Лия замечает нас, встает и поднимается по склону нам навстречу. На ее лице сияет открытая улыбка.

— А Эгги сомневалась, что вы придете, — говорит она. — Рада, что она ошиблась.

— Ойла, — отзывается Калико, обнимаясь с женщиной. — Все это больше похоже на вечеринку.

— А от вечеринки Калико никогда не откажется, — добавляю я.

Моя подруга смеется, и рука об руку мы следуем за Лией к Эгги. Старая художница улыбается нам.

— Ойла, Стив, Калико, — ее взгляд останавливается на мне. — Ну как, нашел все-таки свое место в мире?

— Пока не знаю. Но я все больше привыкаю ко всему этому, — я отпускаю руку Калико и неопределенным жестом обвожу сборище.

Честно говоря, я и сам не понимаю, что именно имею в виду — потогон, магию или еще что.

Эгги адресует мне еще одну улыбку, словно в отличие от меня понимает весь смысл моих слов. Затем протягивает мне обе руки:

— Не избегай общины, — произносит художница, когда я беру ее сухие морщинистые ладони в свои. — Одиночество превосходно укрепляет дух, а община укрепляет сердце. Человеку без своего племени не выжить, даже если он одиночка. Но я надеюсь, теперь-то ты понимаешь, что в нашем племени тебе всегда рады.

— Понимаю, — отвечаю я. — И спасибо вам.

Глаза художницы светятся неподдельной теплотой.

Тут к Эгги подходят засвидетельствовать почтение другие гости, а мы с Калико направляемся в толпу, где обмениваемся приветствиями с друзьями-приятелями, которых у нас изрядное количество.

За переносным столиком в компании Тетушек мы замечаем Морагу. Его руки и джинсы перепачканы мукой — он занят приготовлением лепешек.

— Ойла, Глаголящий Правду, Калико, — приветствует он нас.

— Я по-прежнему предпочитаю Пустая Голова, — отзывается моя подруга, вызывая дружный смех старушек.

Я кладу руку на сердце и устремляю на нее обиженный взгляд, а в ответ удостаиваюсь тычка локтем под ребра. Тетушки заходятся еще пуще.

— Собираешься участвовать в потогоне? — осведомляется Морагу.

— Не все сразу, — качаю я головой. — Как-никак, я все-таки здесь, своего ты добился.

— Дело тут не во мне и не в моей настойчивости, — качает он головой.

— Да знаю я.

Одна из Тетушек тараторит что-то на языке кикими.

— Ладно, мне некогда, — объявляет шаман. — Тетя Джуди говорит, лепешки сами себя не испекут.

Мы с Калико спешим улизнуть до того, как Тете Джуди придет в голову, что им не помешает и наша помощь.

Какое-то время мы бродим среди гостей, болтая со знакомыми и представляя друг друга незнакомым.

— Вот видишь? — говорит Калико, когда чуть погодя мы устраиваемся на скале над кострищем. — Не так уж и плохо.

— Я и не думал, что будет плохо. Просто… — я задумываюсь, подыскивая слова. — Не хочу притворяться, будто я приемыш племени. И участие в духовной церемонии кикими представляется мне неуместным.

— Даже если тебя пригласили?

— Даже если пригласили.

Калико улыбается:

— Ну так посмотри на все это шире. Воспринимай это сборище как общину. Вспомни свеженький совет Эгги. Именно так мы, кузены, и уживаемся с вами, пятипалыми.

— Как с соседями, — киваю я.

Она приваливается к моему плечу:

— Или больше, чем с соседями.

А в следующее мгновение Калико тычет в меня пальцем:

— Но смотри мне, не вздумай уживаться с какой-нибудь милашкой-кикими! Я вижу, как местные девушки на тебя поглядывают.

Я мысленно распускаю хвост, а потом смеюсь над собой:

— Ага. И видят старика, основательно потрепанного пустыней.

— Не такого уж и потрепанного, — отзывается Калико. — Кажется, кое-какая жизнь еще теплится в…

В этот момент сначала одна собака, потом другая, а затем и все четвероногое сообщество, что минуту назад мирно нежилось в холодке, поднимается на лапы. Псины собираются на краю площадки под нашей скалой и таращатся куда-то вверх. Неужто на нас?

— Какого черта? — удивляюсь я.

Подруга бросает взгляд через плечо:

— Они встречают…

Я оборачиваюсь и вижу чуть выше на склоне покрытую пылью рыжую собаку. Спустившись к нам, она останавливается ненадолго и трется о мою ногу, а затем в несколько прыжков одолевает последние метры пути. Стаю тут же охватывает сущее безумие — заливистый лай, обнюхивание, возбужденная беготня туда-сюда.

— Похоже, Ситале удалось выполнить твою просьбу, — замечает Калико.

Я слышу, как Лия зовет Руби, и рыжая псина рысцой устремляется к ней и Эгги. Писательница опускается на колени, обнимает собаку и зарывается лицом в запыленную шерсть животного. Дав женщине излить свои чувства, Руби поворачивается к Эгги, кладет голову старухе на колени и поднимает на нее глаза. Даже с такого расстояния я без труда различаю, какой любовью светятся глаза у них обеих. И стараюсь запечатлеть в памяти этот образ старушки и собаки, чтобы обращаться к нему всякий раз, когда меня посетит мысль, будто в нашем мире недостаточно любви.

Эгги ерошит на псине шерсть и легонечко отталкивает ее. Руби радостно подскакивает и мчится прочь в компании остальных собак. За ними ниткой черных бус устремляются вороны.

— Как бы ты поступил, если бы Сэди сделала неправильный выбор? — спрашивает меня Калико.

— Честно? — оборачиваюсь я к ней. — Даже не знаю. Я был уверен на сто процентов, что до этого не дойдет.

— Какой же ты все-таки олух, — улыбается она. — Но среди прочего именно это мне в тебе и нравится.

— И что же это за прочее? — поддразниваю я ее.

Калико томно берет меня пальцем за подбородок и заглядывает в глаза:

— Ну, у тебя есть кое-какие другие достоинства… И еще твоя музыка.

Должен признать, ее замечание застигло меня врасплох:

— Я и не знал, что ты слышала мою группу.

— Я не про нее. А про музыку, которую ты создаешь теперь. Тебе стоило бы сыграть кое-что для Лии, — она кладет ладонь мне на руку. — Да-да, помимо стен каньона эти композиции не мешало бы услышать и другим.

— Публичное исполнение — это больше не про меня, — заявляю я.

Калико строит недовольную гримаску. Понятия не имею, кривляется она или ей моя реакция вправду неприятна, однако сдаваться моя подруга явно не намерена.

— Разве это публичное исполнение, когда играешь для своих друзей? Или для своей общины? Думаешь, Морагу не понравится, как ты обработал ритуальные песни кикими?

Внутренне я досадую.

— Да я просто обыграл их, потому что они мне нравятся. В жизни не стану исполнять это на людях, только в душу им плевать! И Морагу ни за что не оценит мою аранжировку, с позволения сказать.

Шамана помяни — он и появится, и в следующее мгновение мы видим его у раздевалки. Самое время начаться потогону. Морагу сменил футболку на замшевую куртку, отделанную бахромой и разукрашенную бисером, а на его джинсах не осталось и следа от муки. Глядя на его одеяние, я словно переношусь на сорок лет назад в гримерку «Дизел Рэтс». Все же не просто так фанатки сходили по нему с ума, как и по самой группе.

Окрестности оглашает барабанный бой, и участники потихоньку начинают движение к вигваму. Большинство парней в трусах и футболках, женщины в легких свободных платьях.

— Так ты идешь? — спрашивает Калико.

Я качаю головой:

— Не все сразу, помнишь?

— Ну ты прямо как маленький!

— Что-то не вижу, чтобы ты сама спешила присоединиться, — начинаю я, однако продолжить мне не суждено.

Как и все остальные, я поворачиваю голову к дому Эгги, во двор которого только что въехали три кроссовера. Когда из первого выбирается Сэмми Быстрая Трава, по толпе пробегает ропот. Калико издает тихое рычание.

Я осторожно трогаю ее за запястье и, стараясь сохранять спокойствие, тихо спрашиваю:

— Может, я попробую уладить?

Она медленно кивает, не отрывая взгляда от Сэмми. Барабаны смолкают. Дверцы прочих кроссоверов тоже открываются, и теперь за владельцем казино выстраивается с десяток его парней. Ударным клином с Сэмми во главе они двигаются в направлении кострища.

Морагу выступает им навстречу, но я кричу ему, чтобы он остановился. Теперь это моя проблема. Ведь это я настоял на том, чтобы Сэмми получил второй шанс, значит, и разбираться предстоит тоже мне. Просто не верится, что казиношник заявился на потогон! Собери он хоть всех своих людей, тут его группа поддержки значительно уступала бы традиционалистам в числе.

Шаман внимательно смотрит на меня, затем кивает.

Толпа расступается перед Сэмми и его приспешниками. Его встречают мрачными взглядами, однако владельцу казино совершенно наплевать на них. Так же как и на Рувима и на собравшихся возле вождя юношей и девушек — псовых братцев, следующих за Сэмми по пятам.

Тут я понимаю, что казиношник направляется прямиком к Эгги, поэтому кубарем слетаю со склона и бегу наперерез незваным гостям, чтобы оказаться на их пути прежде, чем они доберутся до художницы. В конце концов Сэмми останавливается, правда, только потому, что дорогу ему преграждаю я.