Вторая жена господина дознавателя

— Доброго здоровья, тётушка Элианна!

Я невольно улыбнулась. Выглядели брат и сестра, как два белокурых ангелочка: оба кудрявые, с большими голубыми глазищами и пухлыми губками…

— Здравствуйте, дорогие, — пробормотала я и краем глаза подметила, как взлетели брови Элиноры. М-да, похоже, я опять попала впросак! Дети, кажется, тоже удивились, особенно Кантен. Он посмотрел на меня очень внимательно и выдал:

— Тётя, а ты теперь всегда будешь доброй? Или снова станешь злюкой, как раньше?

— Кантен! Что ты себе позволяешь? — прикрикнул Микалис. — Немедленно извинись перед тётушкой.

Однако судя по виду шурина Элианны, он тоже, мягко говоря, обалдел.

— Извините, тётя! — Кантен испуганно глянул на отца, и тот милостиво кивнул.

— Ничего, Кантен, я не обиделась, — улыбнулась я, соображая, как выкрутиться. Однако мальчик, похоже, обрадовался, что всё так легко разрешилось, и убежал, схватив за руку сестрёнку. Микалис бросил на меня ещё один крайне удивлённый взгляд, но ему тут же пришлось переключить внимание на госпожу Азерис, которой явно не терпелось продолжить начатую беседу.

— Так сколько же жертв оказалось в итоге, Микалис? — спросила она, не удостоив меня взглядом.

— Как сказали служители порядка, двоих придавило насмерть упавшими деревьями, ещё три семьи пострадали от пожара в собственных домах. Ну и раненые тоже есть.

— Как это ужасно! Надо будет обязательно поговорить с дамами из нашего благотворительного общества, собрать средства на помощь пострадавшим. Нора, пожалуйста, узнай подробности.

— Хорошо, маменька, я поговорю с попечительницами. Сегодня было уже некогда, мы уехали, едва закончилась буря.

— Ясное дело. Но как только вернётесь, сразу же всё разузнай. Поражаюсь, однако, бездействию местных властей. Ведь ваше метеорологическое ведомство наверняка предсказало бурю заранее, а они ничего не потрудились предпринять.

— Справедливости ради, здесь сложно было бы что-то сделать, — возразил Микалис. — Даже наше ведомство не может с точностью предсказать траекторию бури, а эвакуировать весь город, конечно, никто не будет. Слишком сложно, да и бессмысленно.

— Конечно, разве жизни нескольких простых людей чего-то стоят! — Госпожа Азерис картинно всплеснула руками и покачала головой с явным осуждением.

Всё это сочувствие выглядит очень лицемерно: ведь она совершенно не переживала за судьбу Максимилиуса, наоборот, даже хотела, чтобы его поймали и наказали со всей строгостью, хотя он возлюбленный её родной дочери. Зато какие-то незнакомцы ей вдруг стали очень важны.

Разговор перешёл на тему отношения власти к простым людям, а я отвлеклась, разглядывая обстановку. Бордовые, тяжёлые портьеры на высоких окнах в пол, часть которых образовывала «фонарик». Уютный светло-бежевый ковёр, по которому гости и хозяева совершенно спокойно разгуливали в уличной обуви. Бедные слуги: им ведь приходится поддерживать его в чистоте! Несколько больших кресел, у стены — полки с книгами, на самую верхнюю из них явно нужно забираться по лесенке. И, наконец, у противоположной ко входу стены — большой диван, такой же, как кресла. Под потолком — большая люстра с подвесками. Наверное, хрустальная. Комната выглядела вычурной и не слишком уютной, но явно отражала вкусы хозяев и их склонность к мании величия.

Детишки расположились как раз на диване и играли: у Кантена в руках были солдатики, а у Лилли — большеглазая кукла. Играли они вполне мирно, иногда смеялись, иногда, судя по тону, спорили. Вернее, спорил Кантен, а девочка явно ещё слишком мала для связных разговоров.

Ко мне больше никто не обращался, и, откинувшись на спинку кресла, я почувствовала, что проваливаюсь в дрёму. Однако стоило прикрыть глаза, как вокруг началась возня. Дети, только что так мирно занятые своими делами, теперь бегали по комнате. благо её размеры позволяли развернуться. Лилли, заливисто хохоча, удирала от брата, прижимая к груди куклу и солдатиков.

— Отдай, отдай, кому говорю! — обиженно пробормотал мальчишка, когда они пронеслись мимо меня.

Однако сестрёнка не слушалась, продолжая оббегать кресло по кругу. В конце концов, брат сообразил, что нужно просто повернуть в другую сторону и перехватить её, что и сделал. Но Лилли, не ожидая такого манёвра, как-то неловко отшатнулась и, споткнувшись о ножку кресла, упала. Гостиную тотчас огласил громкий и горестный плач. Я, не думая, вскочила и бросилась к девочке. Помогла ей подняться с пола и, присев на корточки, прижала к себе.

— Ну-ну, моя хорошая, понимаю, что тебе больно, — поглаживая малышку по волосам. — Потерпи немного, сейчас всё пройдёт.

Девочка судорожно всхлипывала, но доверчиво обхватила меня на колени. Похоже, она не привыкла к таким утешениям.

— Что ты творишь, Лиа? — раздался сверху недовольный голос Элиноры. — Лилли, а ну-ка перестань капризничать и отпусти тётю. Где это видано, чтобы воспитанные девочки так себя вели?

И она, обхватив дочку поперёк туловища, оттащила её от меня. Я решила не усугублять ситуацию, а Элинора, не обращая внимания на усилившееся рыдания дочери, обратилась ко мне:

— Что на тебя нашло? Кто дал тебе право вмешиваться и портить мне ребёнка? Мама, конечно, рассказала про твою потерю памяти, но я не думала, что всё настолько серьёзно! Ну ничего, скоро у тебя будут свои отпрыски, вот из них и будешь растить избалованных неженок!

— Но она же упала, ей просто больно. — Я всё-таки попыталась заступиться за «племянницу», но Элинора была непреклонна.

— Пусть с детства привыкает, в этой жизни нужно уметь и падать, и подниматься. Ни один мужчина не возьмёт в жёны плаксу и неженку. Женщина должна быть тихой, послушной и терпеливой. И я хочу для дочери хорошего будущего, знаешь ли.

Выпалив эту тираду, Элинора отошла, и я услышала, как она вполголоса отчитывает дочку:

— Прекрати уже плакать! Ничего страшного не случилось, в следующий раз будешь думать, прежде чем шалить.

Я поёжилась. В этом мире женщины, похоже, не должны думать ни о чём другом, кроме удачного замужества. А если сами уже замужем, значит, нужно удачно сплавить какому-нибудь «достойному» мужику дочь. Бедные здешние девчонки… Хотя что это я? Сама теперь одна из них.

Мои мысли перервало появление на пороге гостиной господина Азериса. Все присутствующие, и дети тоже, разом примолкли, едва с порога прозвучало его холодное:

— Доброго здоровья и приятного вечера всем присутствующим.

Да уж, таким тоном только и желать здоровья и приятного времяпрепровождения!

— Приветствую вас, господин Азерис. — Микалис поклонился тестю, получив в ответ такой же поклон и скупую, но, кажется, вполне искреннюю улыбку.

— Здравствуйте, отец. — Элинора встала и тоже поклонилась, но её поклон был глубже и явно подобострастнее.

— Рад видеть тебя, Нора. — Бруно слегка наклонил голову, и Элинора разогнулась.

— Дедушка, мы желаем вам здоровья! — звонко прокричал Кантен, тоже поклонившись — прямо как взрослый.

— Здравствуйте, дедуля, — всё ещё шмыгая носом, пропищала Лилли.

— Приветствую вас, внуки. — И вот тут господин Азерис как-то преобразился, в глазах появилось что-то вроде… нежности. — А что это у вас, милая барышня, такое несчастное лицо? Неужели вы плакали?

— Она упала, отец, не обращайте внимания, — тут же встряла Элинора. Однако отец ничего не ответил, вместо этого присел на корточки, потрепал внучку по щеке и почти ласково проговорил:

— Ничего, внучка. Все мы когда-то падаем. Главное — потом подняться.

— Я сказала ей то же самое, — снова вмешалась Элинора: ей явно очень хотелось угодить отцу и показать, что она молодец, однако тот снова не удостоил дочь ответом.

— Дедушка, а я вчера тоже упал, — сообщил Кантен. — Но я не плакал! Вот совсем-совсем!

— Ты повёл себя достойно мужчины. — Господин Азерис улыбнулся внуку, но уже гораздо суше. — Кстати, я привёз вам из Леренса гостинцы, и вы получите их после ужина, если будете вести себя примерно.

— Гостинцы, гостинцы! — запищала Лилли, тут же забыв про недавние огорчения и начав подпрыгивать на месте. — Дедушка, гостинцы!

— Я же сказал: после ужина. — Бруно снова потрепал внучку по щеке и поднялся на ноги.

Мне тоже надо бы поздороваться, чтобы не навлечь на себя гнев «отца».

— Здравствуйте, отец! — Я встала из кресла и поклонилась.

— Здравствуй, Элианна. Рад, что ты, наконец, проявляешь хоть немного смирения и уважения к семье и почтила нас своим присутствием.

— Ещё бы она не почтила традицию, — сурово посмотрев на меня, отчеканила его супруга. — Конечно, могла бы притвориться, будто не помнит о последнем ужине, но чем больше за ней наблюдаю, тем больше уверяюсь, что она притворяется.

Я поёжилась. Что значит «последний ужин»? Замужних женщин здесь и ужином не кормят, что ли? И с чего это «маменька» взяла, что я притворяюсь? Хотя вообще-то мне это должно быть на руку.

— Кстати, об ужине. — Господин Азерис вытянул из нагрудного кармана сюртука часы на толстой цепочке. — Уже половина седьмого, так что пора нам всем привести себя в порядок. Элианна, не забудь про традицию.

И он первым покинул гостиную. За ним потянулись госпожа Азерис, Микалис и Элинора. Я ждала, думая пропустить детишек, но Кантен и Лилли не спешили следовать за родителями.

— Вы должны идти первой, тётушка Элианна, — наконец, заговорщицким шёпотом подсказал мне мальчик. — Потом я, а за мной Лилли, потому что она самая маленькая.

Ясно, даже ходить нужно по старшинству. Сколько ещё здесь идиотских правил? Я медленно двинулась за «сестричкой», размышляя, о каких таких традициях велел не забывать господин Азерис. Срочно надо спросить у Иси. Хватит уже с меня холодных взглядов и осуждения.

Служанка, как всегда, околачивалась тут же: пока проходили старшие члены семьи, она стояла, не разгибаясь, и бормотала приветствия. Увидев меня, заулыбалась и засеменила следом. Правда, молча, и это было непривычно.

Когда все разбрелись по своим комнатам, а мы с Иси, наконец, остались наедине, я тут же завалила служанку вопросами.

— Иси, что значит «последний ужин»? И ещё отец велел не забывать про традиции. Что это означает? Что я должна делать?

— Последний ужин, госпожа, потому что это ваш последний ужин в кругу семьи. Завтра вам можно будет поесть только с утра, а вечером вас и господина Нордена отведут в храм, где вы проведёте ночь.

Я как раз собиралась сесть в кресло и от шока едва не промахнулась. Неуклюже плюхнулась на сиденье и вцепилась в подлокотники.

— В каком смы… смысле н-ночь? — запинаясь, переспросила я, а эта… засранка, иначе не скажешь, вдруг захихикала, прикрыв рот ладошкой, и покраснела.

— Ах, госпожа Элианна, да как же вы могли подумать, будто я… о таких… вещах говорить с вами буду, да так запросто! — Снова нервный смешок. — Я ж не то имела в виду! Вы будете в разных помещениях, очищать мысли и чувства для вступления в брак. А то, о чём вы подумали, случится после церемонии, конечно. Уже в доме вашего супруга, ну или где он посчитает нужным. Некоторые господа, кому ехать далеко от дома невесты, и номер снимают на постоялом дворе, если уж совсем невтерпёж. Ой. — И Иси спрятала лицо в ладонях, хотя я и так видела, какими красными стали уши этой бессовестной девчонки.