Живодер

— Хорошо. Я хочу быть готовой вступить в бой, как только мы получим отмашку. — Она повернулась к космодесантнику. — А что Пес Войны и перебежчик?

— Арриан и Скалагрим также завершают приготовления. — Беллеф помолчал. — Уверена, что не хочешь, чтобы я сопровождал тебя? Варекс сможет…

— Варекс не сможет даже нащупать обеими руками собственный разъем для сброса отходов. Кто-то должен держать его в узде. И это будешь ты. — Савона остановилась, потом похлопала Беллефа по руке. — Все будет не так плохо. Тебе ведь всегда нравилась путевая паутина.

— Она меня успокаивает.

Внизу прогремели выстрелы. Савона оглянулась. У рамп застывших в ожидании штурмовых кораблей блеющие вожди обменивались вызовами, а собравшиеся вокруг них слуги рычали и верещали с растущим предвкушением. Но вскоре порядок был восстановлен, и погрузка продолжилась.

— Когда там мы в последний раз сцепились с друкари? — рассеянно спросила Савона.

— Сход Отбойщиков.

— Точно. Они выхватили добычу прямо у нас из-под носа. Помню, как взбесился тогда Блистательный. Я думала, что он нас всех убьет. — Савона улыбнулась. Перед ее глазами вновь предстало выражение лица Каспероса, когда тот осознал, что мир, который он намеревался разграбить, уже был ободран до костей. Он закатил истерику и бушевал почти три дня. Из всех Узников Радости лишь Олеандр смог его убедить угомониться.

Улыбка поблекла, когда Савона вспомнила об отступнике-апотекарии. Олеандр никогда ей не нравился, но она ему задолжала.

Если бы Олеандр не привел Фабия Байла к Касперосу, Двенадцатый никогда бы не напал на Лугганат, и все последовавшие события также не произошли бы. Она постучала когтем по висящим на шее камням, наслаждаясь слабыми вспышками тепла от заточенных внутри душ.

— И теперь мы отплатим им той же монетой, — заметил Беллеф. — Спустя более трех веков и под началом другого командира.

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Савона.

— Знаешь, он ведь умирает.

— Как и всегда.

— Я имею в виду, его текущее тело угасает. Он это скрывает, но близок к пределу выносливости. Я чую, как он начинает гнить.

— Я никогда не видела тебя с открытым лицом, — посмотрела на него Савона. — Как ты вообще можешь учуять что-то кроме вони своего пота?

Беллеф постучал по мясистому наросту на шлеме.

— Я благословлен многими органами чувств. — Он показал на другой. — Вот этот может ощущать воспоминания.

— Как полезно.

— Очень. Благодаря показанному им мои поэмы стали гораздо лучше.

Савона едва удержалась от гримасы. Пусть Беллеф уже десятилетиями был ее приближенным, он лишь недавно оказал ей сомнительную честь, дав почитать свои труды. Причем так застенчиво, будто был жаждущим любви юнцом, на чьих губах еще не обсохло материнское молоко. Едва ли такое поведение подобало жестокому убийце. Впрочем, Савона не собиралась говорить это Беллефу в лицо.

— Как думаешь, каковы наши шансы? — спросила она вместо этого.

— Сложно сказать. Явно будут плохи для нас независимо от исхода. Как и всегда.

Савона не купилась на уловку. Беллеф уже давно советовал ей взять миллениал и увести прочь от Повелителя Клонов. С самого возвращения Фабия из Комморры. Под номинальным руководством Фабия Двенадцатый раскалывался и собирался столько раз, что она уже не могла сосчитать, и всякий раз становился сильнее.

Но перековка еще не завершилась. Предстояло выбить из стали еще немного изъянов. И тогда клинок станет совершенен. Тогда Савона открыто примет руководство, без притворства, без покровительства Фабия. Во всяком случае, так она говорила себе.

Хотя в глубине души не была уверена, что этот день настанет.

Она наблюдала, как специально выведенные надзиратели, забравшиеся на антигравитационные диски, загоняют в пассажирские отсеки усиленных стимуляторами мутантов в ошейниках и намордниках. В гомон вливались резкий треск шоковых стрекал и шипение электрокнутов. Запах опаленной плоти и волос смешивался со смрадом экскрементов, машинного масла и крови.

Савона закрыла глаза, втягивая богатый аромат. Когда-то, в иной жизни, она, несомненно, сочла бы эти запахи отвратительными. Теперь же они казались приятными, будто то пахли недавно распустившиеся цветы. Она потянулась и оперлась на ограждение, не отводя взгляда от суматохи внизу.

— Знаешь, это моя любимая часть налета. Столько возможностей, столько потенциала.

— Но ведь это не налет, помнишь? — прошептал Беллеф.

— Налет, засада — какая разница?

— В множестве тактических и стратегических факторов, — ответил воин, проводя пальцами вдоль последних строк стихов, высеченных на наруче, по порядку очерчивая каждое слово. — Они становятся беспокойными. Нетерпеливыми. Жаждут битвы.

— Они почуяли войну на ветру, — сказала Савона.

— Это из одной из моих поэм? — через миг спросил ее Беллеф, будто не поверив ушам.

— Возможно, — ответила ему Савона, не оглядываясь.

— Хочешь послушать последнюю? — спросил он, и от пыла в его голосе женщина скривилась. Поэмы Беллефа бывали по очереди порочными и приторными, непристойными и идиллическими.

— Не сейчас.

— Значит, позже, — дружелюбно кивнул легионер.

— Ты выглядишь удивительно спокойным, Беллеф, — покосилась на него Савона.

— А почему нет? В битве наше предназначение.

— Твое — может быть.

— Но и твое тоже, — окинул ее оценивающим взглядом воин. — Ты присягнула удовольствиям войны, когда надела доспехи Гондола. Чем скорее ты это признаешь, тем скорее тебя примут и другие.

— Сколько прошло веков, Беллеф? — мягко спросила Савона. — Сколько веков назад я взяла то, что принадлежало мне по праву? И все равно некоторые отказываются меня признать.

— Их осталось не так уж много, — усмехнулся уличный поэт. — Ну, после децимаций.

— Так вот как вы это теперь называете? — нахмурилась Савона. — Я этого не требовала.

— Нет. И это единственная причина, почему Варекс и другие традиционалисты не пытались перерезать тебе глотку. — Беллеф взял один из висевших на броне отточенных осколков керамита и начал выцарапывать на наруче новую строфу.

— Если они хотят быть главными, пусть бросят вызов, — сказала Савона, наблюдая за ним.

— Не бросят, ведь этим признают тебя. Сражаясь открыто, они признают тебя равной, такой же достойной, как и любой воин из легиона. Сама знаешь.

— Трусы.

— Нет. Но они напуганы. Не тобой, но тем, что ты воплощаешь в себе. Ты — свидетельство того, что легион, который они знали, и миллениал, в котором служили, мертвы. Мертвы окончательно. — Поэт поглядел на Савону. — Мы тысячелетиями цеплялись за идеал, отказываясь замечать, как он истрепался, как непристойны стали вкусы. Теперь же остался лишь прах, и перед нами неопределенное будущее. И неопределенность нам совсем не по душе.

— Это я уже заметила, уличный поэт, — рассмеялась Савона. — Но какое мне дело до их страхов? Пусть следуют за мной или будут прокляты. Главное, чтобы наконец-то решили, что делать. — Она вновь оперлась на перила. — Я соединила наши судьбы с участью Повелителя Клонов, веря, что только так смогу удержать Двенадцатый в достойной форме. Но разложение лишь ускорилось. Будто он заражает все, к чему прикасается.

— Возможно, так и есть, — вздохнул Беллеф. — А возможно, так было всегда. Как знать, может, нам стоило умереть с честью, а не давать Фабию и Фулгриму вытащить нас из бездны лишь затем, чтобы столкнуть в другую.

— Неужели я слышу горечь? Или сожаление? — И то и другое. Ни то, ни другое. — Беллеф покачал головой. — Желания и сожаления — часть великого змея. Желания ведут, но сожаления всегда следуют за ними. Одного не бывает без другого, иначе и то, и другое бесполезно.

— Как выразительно. Сам придумал?

— Нет, увы и ах. Это сказал другой легионер, Нарвон Квин.

— И где же теперь этот философ?

— Там же, где и большинство философов. В земле. — Беллеф постучал костяшками по перилам. — В последний раз я слышал, что он отправился искать обитель Фулгрима и не вернулся.

— Это то, что мне никогда не понять в вашем роде, — фыркнула Савона.

— Только это?

— Зачем пытаться найти богов или их слуг? — продолжила она, не обратив внимания на укол. — Как говорит мой опыт, они сами быстро тебя найдут, если захотят.

И едва она это сказала, как зазвенел вокс-колокольчик. Она отошла от ограждения.

— Помяни черта… — Савона открыла канал связи. — Да?

— Ты закончила свои приготовления? — пробился сквозь помехи голос Фабия.

— Почти.

— Тогда приходи на мостик. Я хочу обсудить нашу стратегию.

— Опять?

— Да. И мы будем продолжать, пока я не уверюсь, что ты осознала каждую деталь.

С этими словами он отключил связь. Савона посмотрела на Беллефа. Тот лишь отвесил пышный поклон.

— После вас, миледи.

Арриан закончил точить клинок как раз тогда, когда Фабий закрыл канал. Все было ясно по выражению лица старшего апотекария. Капризность Савоны утомляла и в лучшие времена. Впрочем, она на свой лад была полезна и достойна доверия больше любого другого воина из Двенадцатого. Большинство, скажем, тот же Варекс, колебались в шаге от предательства.

Цорци окинул клинок своего фалакса пристальным взглядом, а затем убрал его в ножны, сочтя достаточно острым. Он вытащил второй и начал снова. Звуковой точильный камень тихо гудел, пока апотекарий водил им вдоль лезвия.

— Тебе точно нужно делать это здесь? — не выдержал Горел. Он стоял рядом вместе с Марагом и Дуко.

Арриан помедлил, оценивая варианты ответов, и выбрал тот, который точно разозлил бы Горела еще сильнее.

— Да, — сухо ответил он, продолжив точить клинок. Занимаясь делом, он незаметно осматривал и трех других апотекариев.

Всем своим видом Горел буквально кричал о недовольстве. Он не хотел здесь находиться и никак не пытался это скрыть. Никто не знал послужного списка Горела. Вероятно, тот был отступником из какой-то жидкокровной банды, что расплодились после роспуска старых легионов. Горел никогда не сражался против братьев, ведь у него их и не было. Для Горела Долгая война была лишь чьей-то чужой историей.

А вот Мараг пребывал во вполне доброжелательном настроении. Впрочем, другое с ним случалось нечасто. Арриан подозревал, что воин постоянно вкалывал себе всевозможные наркотики, — возможно, пристрастившись к ним, а может, просто ставя опыты. Падший был чудаком даже по меркам Консорциума.

Но самым довольным из всех троих выглядел Дуко. Повелитель Ночи, как и большинство его сородичей, всегда был рад хорошему налету. Дуко заметил его взгляд и уважительно кивнул. Арриан кивнул в ответ. Из этой троицы Дуко нравился ему больше всего. Повелитель Ночи отличался завидной практичностью, а его амбиции оставались направленными за пределы Консорциума и не вредили другим.

— Ну что еще? — проворчал Горел. — Что теперь затеял этот глупец?

Арриан проследил за взглядом апотекария, услышав голос Скалагрима:

— Заходите, щенки. Садитесь. Наблюдайте. И помолчите. — Вслед за апотекарием на палубу вошла целая стая детей из гомо новус. Большинству было лишь несколько лет, но все юнцы были крупнее, сильнее и гораздо внимательнее, чем любой обычный ребенок в их возрасте. На каждом были отметины стай с орудийных палуб. Скалагрим предпочитал их всем другим по причинам, которые ускользали от Арриана.