Живодер

Глава 19. САД РАСХОДЯЩИХСЯ ПУТЕЙ

«Сорокопут» садился в тишине, нарушаемой лишь хриплым воем двигателей. Силикатные ветра, пропитанные вонью горящего масла и благовоний, скребли по бортам катера, заставляя включать рулевые двигатели, чтобы держать снижение ровно. Когда он наконец с тяжелым стуком опустился на колючий песок, сопла еще несколько секунд продолжали злорадно полыхать, спекая поверхность в черное стекло.

Через несколько минут трап с глухим стуком опустился. Фабий остановился у люка и огляделся. Датчики доспехов распустили свои сети, вбирая данные об окружающей среде и атмосфере. Впрочем, Фабий в этом не нуждался. Собственные глаза сказали ему все, что нужно. Тусклый, серый и маленький мир. Песчинка заводской грязи, застрявшая среди злобных звезд.

— Вот это? — Фабий нахмурился и взглянул на Квина. — Серьезно?

— А чего ты ждал? — отозвался тот. Пилигрим был облачен в свою потрепанную боевую броню модели «Тартарос», а силовой топор расслабленно держал в руке.

— Чего-то более… необычного.

Фабий огляделся вокруг. Они сели в квартале, безжизненном и пустом, если не считать разбросанные там и тут россыпи камней, ржавые кучи брошенной техники и пыльные барханы. Неподалеку, словно скелеты застрявших на суше левиафанов, возвышались развалины факторумов и перерабатывающих заводов. Вдали вздымались к небу горы, их вершины окутывали облака парфюма и пыли.

Квин спустился по трапу следом.

— Наш генетический отец не склонен к причудам. Даже в своем нынешнем состоянии бытия. Фулгрим любит, чтобы его удовольствия были такими же, как здания у инженера: сооруженные прочно и грамотно.

— Я чувствую подспудную критику, Нарвон.

Квин хмыкнул:

— Фулгрим делает то, чего от него ждут, и бросает на это все силы и возможности. Он всегда так делал. Стремился быть лучшим во всем. Даже в распущенности. Поэтому он хочет построить совершенный мир — тот, где любой сможет познать утонченные удовольствия и муки, от самого высокого дворянина до самого последнего раба.

— Похоже на Кемос, — заметил Фабий. — Вплоть до частиц в атмосфере. Похоже, будто он сначала отравил здесь все, а потом очистил.

— Так и было. — Квин вздохнул, опустился на колени и зачерпнул горсть песка. — Это и есть Кемос. Он потратил столетия, превращая этот мир в отражение своей родины, а затем воссоздал обстоятельства своего прибытия. — Квин дал песку стечь сквозь пальцы. — Чтобы усовершенствовать свой предыдущий труд.

— Безумие.

— Да. С другой стороны, он всегда был немного сумасшедшим. — Квин некоторое время безмолвствовал. — После Визаса стало еще хуже. Нас могли там спасти, если бы мы проиграли.

Фабий помолчал.

— То есть ты сожалеешь?

— Нет. Что сделано, то сделано. Такова жизнь и мое место в ней. — Квин посмотрел на него. — А ты? Сожалеешь?

— Я вряд ли могу позволить себе тратить на это время. У меня и так его осталось мало.

Фабий обернулся. Вслед за ними по трапу спускалась Савона. Она настояла на том, чтобы лететь с ними, хотя и непонятно почему. Возможно, не смогла устоять перед искушением совершить то, чего не смогли многие ее соперники в легионе.

Савона указала булавой на пелену черного дыма на горизонте:

— Видели? Там идет война. Я заметила, еще когда мы вошли в тропосферу.

Квин кивнул:

— Кемос был неспокойной планетой до того, как Фулгрим взял ее под контроль.

Фабий посмотрел на него:

— Он воссоздает даже войны?

— Он сражается в них снова и снова, проверяя разные стратегии. Ищет идеальную победу, чтобы переписать свою историю. — Квин помолчал. — Иногда он даже позволяет другим выиграть.

— Я был прав. Он сумасшедший.

— Да. Ты точно хочешь с ним встретиться?

— У меня нет выбора, — ответил Фабий и оглянулся по сторонам. — Знаешь, я никогда по-настоящему не понимал одержимости нашего генетического отца воинской славой. Мне всегда казалось, что намного эффективнее просто уничтожить врага с орбиты. Раздолбать все в пыль и строить на пепелище.

— А если они закопаются?

— Есть другие методы. Диверсанты, химическое оружие — существуют сотни способов победить планету и ее население, не предполагающие орбитальной высадки и блистательного наступления под огнем вражеских орудий. — Фабий покачал головой. — Возможно, я переоцениваю интеллектуальные способности нашего вида. Возможно, мы всего лишь чокнутые обезьяны, которых что-то заставляет мастерить дубинки и идти вышибать мозги соседям.

Квин засмеялся:

— А я-то думал, что ты у нас самый умный. До меня дошло еще в день выбраковки, когда семья заставила нас с кузенами сражаться за честь вступить в Третий. — Он провел большим пальцем по лезвию топора. — Война, которую ты описал, была бы похожа на борьбу с вредителями. А чем тогда питаться богам? Где тогда жажда победы, ярость, надежда и отчаяние? Где веселье?

— По-моему, ты уже сам ответил на свой вопрос.

— Нет. Ты не слушаешь. — Квин подался вперед. — В паломничестве я многое узнал. Побеждаем мы или проигрываем, боги пируют на наших деяниях. Человек гладит бездомную собаку, а его маленькое удовольствие от доброго поступка питает Слаанеш. Женщина бьет плачущего ребенка, и в этот ужасный момент эйфории, которую ощущает, она питает Кхорна. Никому не нужный бездельник из Муниторума задумал покончить с жизнью — Нургл жиреет на его отчаянии. Милосердный стратег разрабатывает план бескровной победы, и этим довольствуется Тзинч. — Квин посмотрел в небо, на серый купол, лишенный красок и жизни. — Несущие Слово думают, что боги жаждут поклонения. Но для богов главное — потуже набить животы нашими горестями. Хотим мы того или нет, все мы — лишь мясо для волков. — Он помолчал. — Даже ты, Фабий.

Фабий нахмурился и отвернулся. Под продуваемыми ветром дюнами угадывались остатки дорог — потрескавшиеся полоски феррокрита, уходящие вдаль во всех направлениях, в том числе и к дрожащему, как мираж, силуэту города — их конечной цели. Едва Фабий его заметил, шелест ветра изменился, зазвучав почти как смех.

— Тогда какой во всем смысл? Если мы только мясо, то зачем стремиться к чему-то большему?

Квин покачал головой:

— А зачем жертва пытается убежать от хищника? Ведь ее в конце концов все равно поймают. Почему ей просто не сдаться?

Фабий хмыкнул:

— Мысль уловил.

Квин хлопнул его по плечу:

— Если тебе от этого будет легче, то я думаю, что сами боги — лишь кусочки чего-то большего. Несмотря на всю свою кошмарную силу, они тоже мясо.

— От этого мне совсем не легче, — возразил Фабий.

— Я же сказал «если».

Савона протиснулась мимо них.

— А я по-прежнему считаю, что это ловушка. — Она вдруг остановилась и огляделась. — В какую сторону нам идти? Я вижу только горы.

— Это не горы, — ответил Фабий.

В этот момент приторные облака из духов и пыли рассеялись, открыв сенсорам доспехов чудовищные груды мертвых тел, сваленных друг на друга. Фабий приблизил изображение, хотя и так знал, что увидит. Нагромождения трупов — мужских, женских, детских — вздымались высокими утесами и опускались глубокими ущельями. На вершинах гнездились стервятники, сдирая мясо с переломанных рук и ног или выбирая кусочки повкуснее среди вылезших внутренностей.

— Я оцениваю их численность где-то в несколько миллиардов, — сказал Фабий, быстро прикинув в уме. — Население двух планет или около шести поколений. — Фабий убрал картинку. — Фулгрим всегда так расточителен. Казалось бы, если ты вырос в таком мире, как Кемос, это должно было тебя чему-то научить.

Савона, сама повидавшая резню и смерть, вглядывалась в далекие горы с явным непониманием. Дело, как подозревал Фабий, заключалось в размахе. Это была не просто бойня или случайные жертвы, это было массовое истребление.

— Зачем? — тихо спросила она.

— Они не были совершенными. — Квин покачал головой. — Идем. Если заставим его ждать, то ничего хорошего не выйдет.

По дороге шли молча. Фабий хотел взять катер, но Квин настоял идти пешком. Очевидно, в этом подразумевался некий ритуал, но какой — Фабий не понял. Он подумал взять с собой Саккару в качестве переводчика, однако Несущий Слово наотрез отказался. Пораженный горячностью отказа, Фабий уступил.

По пути встречали много кого. По обочинам дороги сидели кучки поющих монахов, вырезая друг другу на коже эротические картинки. Странные, непохожие на людей торговцы возле одиноких палаток среди нависающих над дорогой барханов расхваливали всевозможные товары — сны о прошлом пилигримов и слезы демонов, оружие, выкованное в час разрушения Кемоса, и позолоченные копии «Кемосийских песен», память о плененной звезде и череп последнего верховного управителя.

Толпы паломников совершали омовение в кислотных лужах сточных вод у дороги, очищая себя перед… чем? Фабий не знал. Над головой крылатые фигуры звероподобных фурий парили на восходящих потоках воздуха, время от времени выхватывая неосторожного пилигрима и унося того к небесам, где его, не перестающего вопить от восторга, пожирали.

Фабий и его спутники были не единственными воинами, шедшими по этой дороге. Он заметил яркие фигуры шумовых десантников, взгромоздившихся на поваленные статуи и колонны. Эхо их звуковых поединков катилось на многие лиги во всех направлениях.

— Видно, отыскать это место легче, чем я думал, — буркнул Фабий.

— Только тем, кто истинно верит. Но даже если отыскать мир, нет никакой гарантии, что тебя пустят в сад. У Фулгрима… высокие стандарты. — Квин указал пальцем. — Вон там. Чуть впереди. Вход в сад Шестикратного удовольствия.

Ворота сада вздымались выше, чем мог видеть глаз, уходя ввысь за пределы как физического, так и машинного восприятия. Ворота стояли одни, без стен, излучая мягкое сияние, одновременно приятное и отталкивающее. Створки изображали бесчисленные миллионы душ, извивающихся в оргиастическом наслаждении, а может быть, боли. По сторонам арки, которая держала ворота, возвышались два огромных безобразных изваяния — бесформенных вихря бьющих копыт, оскаленных зубов и цепких когтей.

Когда они подошли ближе, Квин, поочередно преклоняя колено перед каждой статуей, произнес:

— Властелин Невоздержанности.

Фабий уже видел подобные изображения Слаанеш среди развалин старушечьих миров. На миг из памяти всплыла улыбка, огромная, как небеса, и голос, похожий на треск костей целого мира. Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания.

— Зачем здесь ворота, если нет стен?

— А кто осмелится войти в них без приглашения? — ответил Квин.

— Они поют, — как во сне проговорила Савона. — Ворота поют!

Фабий тоже их cлышал, хоть и очень тихо — словно далекий хор знакомых голосов.

— Кинска, — пробормотал он. — Звучит очень похоже на «Маравилью».

Фабий оглянулся вокруг, только сейчас заметив множество скрюченных фигур, которые лежали, укрывшись в руинах, усеявших окрестности ворот. Все выглядели мертвыми или спящими.

— Да, — отозвался Квин, — это песня Слаанеш. Говорят, его любимый сын создал эти врата из чешуйки, вынутой из бока Темного князя.

Фабий наморщил лоб: