Живодер

И некоторые из них, что тревожило, оказались незнакомыми. Исходящими не от хирургеона. Миг спустя Байл понял, что получает сенсорную передачу и от отпрысков устройства. Он провел пальцем вдоль одного из зазубренных лезвий.

— Я знал, что ты во многом меняешься, но даже не представлял, что так… резко. И что же мне с тобой делать, хммм?

Поток информации пронесся по экрану когитатора. Фабий улыбнулся.

— Нет, я не разочарован. Удивлен, но не paзочарован. И как давно ты был… — Он махнул рукой, пытаясь придумать подходящее слово. Хирургеон ответил еще одним сгустком данных. Фабий кивнул. — Занимательно. А твои отпрыски… они жизнеспособны? Могут сохранить чистоту породы?

Еще один лязг.

— Ну, посмотрим, посмотрим. Но постарайся впредь держать их под контролем, а? И найди другую добычу, если им требуется питание.

Хирургеон тихо загудел, расслабившись на насесте. Устройство менялось самым непредсказуемым образом. С момента своего создания оно проделало долгий путь, обретя примитивный разум, а может быть, даже самосознание. Оно зачастую надолго исчезало, и хоть всегда откликалось на субзвуковые сигналы, но никогда не делилось информацией о своих исследованиях. По крайней мере, теперь Фабий знал, чем занимался хирургеон, пусть ответ и оказался весьма… тревожным.

Такое не должно было быть возможным. Но все же произошло. Хирургеон менялся и иным образом. Часть его теперь напоминала даже не металл, а скорее сверхъестественно твердый хитин. В полостях корпуса появились мясистые мешочки, наполненные аутогенными выделениями, чье предназначение оставалось неясным.

Часть Фабия понимала, что разумнее всего было бы вскрыть разгрузку. Вырвать все тайны и лоботомировать прорастающий в ней изуверский интеллект, ежели таковой найдется. Но ученый внутри него считал иначе. Ему хотелось увидеть, чем может стать хирургеон. И тот стал гораздо более полезным творением, чем прежде. То, что когда-то являлось обычным механизмом, превратилось в доверенного партнера.

Он выбросил эту мысль из головы, а внимание снова обратил на поступающие данные. Служивший ныне его обителью Велиал IV покоился на лежащем вдоль направления вращения крае старой системы и был одной из экстрасолярных планет, что парили среди адских потоков Эмпирей в этой части пространства Ока. Все они когда-то входили в империю альдари. Они покоились вдали от привычных путей между владениями легионов, в воющих пустошах, куда остерегались забираться даже демоны. Здесь меж звезд охотились голодные создания, не страшащиеся ни богов, ни людей.

И подобное одиночество было по душе Фабию. Благодаря этому незваные гости нечасто появлялись у его порога. Можно было сосредоточиться на важных делах. Впрочем, иногда отвлекающие факторы были полезны. Вспыхнула руна, указывающая на сообщение по внутреннему воксу.

— Да?

— Фабий. Приходи в ясли.

— Что-то не так, Заргад? — Заргад Кет лишь недавно начал осваивать искусства Апотекариона, но быстро учился, легко воспринимая самые замысловатые идеи. Фабий не зря избрал его смотрителем яслей. И тот достойно проявил себя, невозмутимо поддерживая в них покой даже тогда, когда сам старший апотекарий хворал.

— Просто приходи. И желательно как можно скорее.

Без дальнейших объяснений Заргад закрыл частоту. Он был резким, не особенно склонным соблюдать любые приличия протокола. Фабий сам мало заботился об этом, и потому привык закрывать на неуважение глаза. Важны были лишь результаты.

Когда он направился к выходу, пробирочники разбегались с его пути, исчезая один за другим, чтобы выполнить назначенные задачи. На станции обитали тысячи этих созданий, плодившихся внизу, в катакомбах, среди захваченных генераторов и забытых залов. Их изначальные предки являлись всего лишь примитивными гомункулами, однако за прошедшие с тех пор тысячи поколений потомки стали чем-то совершенно другим.

Наблюдая за пробирочниками, Фабий гадал, чем же они могут стать со временем. У них уже появились свой язык, своя культура. Он был уверен, что пробирочники больше не нуждались в дыхательных аппаратах, но носили их как церемониальную одежду. Он точно знал, что крошечные существа состязались друг с другом за право служить ему. Проигравшие же утешали себя, заботясь о нуждах других членов его Консорциума.

По расходящимся от покоев Фабия каменным коридорам разносились знакомые звуки научного исследования. Измученный рев подопытных образцов сливался с гудением эзотерических машин. Когда-то это здание было дворцом, крепостью, от которой расходился, будто спицы колеса, город древних альдари. Теперь же он стал оплотом просвещения для тех, кого Фабию выпала честь звать своими учениками.

И нескольких он заметил, пока шел к ближайшей транспортной шахте. Последователи также присвоили себе залы по всему заброшенному дворцу. Одни из них, предпочитавшие изоляцию, устроили свои лабораториумы как можно дальше от коллег. Другие, более склонные к общим обсуждениям, собирались в тесных коридорах. Самые же храбрые располагались так близко к его личным покоям, как могли.

То были немногочисленные старейшие из его учеников, бывшие вместе с Фабием еще со времен Урума и даже дольше. Не все из них являлись выходцами из Третьего легиона. Несколько учеников собрались в самом широком участке коридора и что-то обсуждали. Когда они заметили Фабия, то разбежались, будто напуганные крысы. Стоять посреди прохода остался только один.

— Ах, Мараг, — поприветствовал его Фабий. — Как проходит твое исследование повторного роста капилляров?

Накинутая на черные доспехи грязная ряса кающегося грешника скрывала все, кроме клубка извивающихся дендритов, дергавшихся, будто встревоженные змеи. Как всегда, Марага сопровождало несколько холопов. Их отмеченные шрамами тела покрывали сотни заметок о бытовой физиологии.

— Достаточно хорошо, — ответил Мараг. — Сложность заключается скорее в остановке их роста. — Фабий услышал, как под капюшоном свистят протезы. Апотекарий ставил опыты на себе так же часто, как и на рабах. — Но я всегда рад советам.

— Пришли мне данные, и я изучу их, — покровительственно улыбнулся Фабий. — Возможно, я смогу уточнить ряд наблюдений.

— Благодарю вас, старший апотекарий. — Мараг отступил в сторону, чуть склонив голову.

Фабий знал, что как только он выйдет за пределы слышимости, коллеги Марага выберутся из своих нор, желая узнать любую полезную для себя информацию. Соперничество среди его учеников поощрялось. Возможность работать вместе с Повелителем Клонов считалась великой честью. Разногласия же приводили к столкновениям, часто даже к насилию.

Впрочем, самого Фабия волновали не обыденные дела, а скорее безмятежность его апотекариума. Едва ли пара лишних пятен крови в коридорах становилась проблемой. Случавшийся же иногда отсев напоминал не в меру ретивым последователям об их месте в существующей системе.

Впрочем, один из них никогда и не нуждался в таком напоминании. Арриан Цорци был с Фабием дольше всех и лучше прочих служил ему. Бывший Пожиратель Миров ждал у входа в транспортную шахту.

— Старший апотекарий, — сказал Арриан, приветствуя его.

Фабий не стал спрашивать, как Арриан узнал, что нужно встретиться с ним здесь. Он давно привык к способности Пожирателя Миров предугадывать его потребности.

— Арриан. Знаешь, что произошло?

— Заргад не сказал.

Арриан являлся одновременно воплощением и противоположностью своего легиона. Его некогда сине-белые доспехи истерлись до почти однотонного серого цвета. Шестерка потрескавшихся и пожелтевших черепов, увенчанных кортикальными имплантатами, свисала с нагрудника на цепях, будто табард дикаря. Другие цепи обвивали обнаженные руки и пояс, а под ними виднелись инструменты призвания Арриана — нартециум и медицинские приборы, подобающие апотекарию легиона. Он не носил шлем, отчего взгляду наблюдателя открывались грубые и отмеченные шрамами черты лица, которое когда-то могло быть красивым. Черепные имплантаты тянулись от затылка, будто заплетенные волосы, а на лбу виднелась россыпь штифтов за выслугу лет. Его ладони покоились на рукоятях фалаксов, что висели в ножнах на боках. Теперь Цорци сражался лишь ими.

— Может быть, опять началось восстание, — заметил Арриан, когда транспортная платформа начала опускаться.

— Не началось.

Пожиратель Миров фыркнул. Его недовольство, пусть и невысказанное, было слишком заметным. Фабий вздохнул.

— Арриан, скажи, что у тебя на уме.

— Ты в последнее время сам не свой.

— В смысле?

— Ты был… отстраненным все время с тех пор, как вернулся из Комморры. — Арриан не смотрел на него. Вместо этого он постукивал по черепам, по каждому в свой черед. — Это заметили и остальные. Ходят слухи.

— И какие же слухи?

— Что ты что-то замышляешь. И скрываешь это от нас.

Фабий пригляделся к Арриану.

— Даже если и так, что с того? У нас всех есть свои личные проекты. — Он постучал Пыткой по одному из черепов. — Не переживай, Арриан, если бы тебе нужно было знать, я бы рассказал.

— Значит, что-то все-таки замышляешь.

Фабий не успел ничего ответить. Стена шума обрушилась на них, как только платформа задрожала, останавливаясь, и разошелся люк.

В яслях было шумно. Новорожденные вопили. Няни-мутанты ходили вокруг них, гнусаво что-то говоря тем, кто казался действительно встревоженным, а не просто пребывавшим в плохом расположении духа. У стен под опиравшимися на колонны сводами огромного зала стояли технорабы, что делали заметки и собирали образцы для дальнейшего изучения.

Когда это было возможно, детей выпускали на свободу. Они росли быстро, а учились еще быстрее. Способность к выживанию была заложена в их гены. Спустя считаные часы после рождения гомо новус становились способны видеть и слышать, а также поглощать твердую пищу. Через несколько дней новые люди уже могли охотиться, и потому Фабий требовал от пробирочников разводить для этой цели грызунов.

В шесть месяцев начиналось обучение. Конечно, с простых предметов, однако уроки становились сложнее, когда дети достигали года. Тех, кто проявлял способности к естественным наукам или социологическим исследованиям, отделяли от остальных и забирали для углубленного обучения.

При всей своей усиленной агрессивности новые люди в той же мере обладали возможностью сохранения и понимания информации. Они были не просто сильнее и быстрее своих предшественников, но и умнее. Однако интеллект всегда проявляется по-разному. Многие оказывались прирожденными инженерами, другие выказывали поразительное понимание человеческой природы. Многие были просто очень способными убийцами. Пока что вид еще не обрел оптимального равновесия.

Сначала Фабий наблюдал за объединением избранных родословных, стремясь улучшить общую популяцию. Впрочем, где-то после двенадцатого поколения он прекратил, осознав, что в целом это скорее контрпродуктивно. Его творения вполне могли взять подобные дела в свои руки и не нуждались в его попытках подбора пар. Семенившие вокруг дети являлись вполне наглядным свидетельством.