Рыжий наследник

Глава Четырнадцать

Путь до Каллиера занял три дня.

Они так и ехали по ночам, дорога становилась все оживленнее, и, чем ближе к городу они подбирались, тем теснее жались друг к другу деревни. И вот, одной из ночей, за очередным поворотом на горизонте появилась она — городская стена с возвышающейся россыпью башен и шпилей, сияющих даже в темноте. Крошечные точки света от тысяч окон, огней фонарей и свечей собирались вместе в сверкающее, светящееся лоскутное одеяло, так напоминающее горящее над ним поле звезд.

Они остановились, чтобы впитать в себя представшую пред ними красоту, и Лот почувствовал, как ладонь Квина проскользнула в его руку.

Сир Грейлорд откашлялся.

— Я поеду в замок. Я отвечаю за поиски, так что должен доложить о результатах лорду Думу. Будет подозрительно, если я не сделаю этого сразу же по приезде в город. Людей своих отправлю в казармы. В задней части замка есть дверь прачечной. Оставлю ее незапертой, обычно она не охраняется.

Лот кивнул — в каждом замке была подобная дверь, да к тому же почти в одних и тех же местах — дверь, через которую легко и незаметно мог проскользнуть карманник или тайный воздыхатель дворянских постелей, и так же выйти, с кошельком потяжелее прежнего.

— А мы куда пойдем? — спросил Скотт. — Что вообще происходит?

Это был первый раз за последние несколько часов, когда он, запуганный присутствием королевской гвардии, заговорил.

— Есть одна мысль, — сказал Лот. Он был абсолютно уверен, что там им точно будут рады — в конце концов, как там говорят? «Дом там, где желудок». Или сердце? Короче, одно из двух. Неважно. Суть в том, что там они хотя бы поесть хорошо смогут. Остальные выжидающе на него уставились, так что он щелкнул поводьями и повел их вперед, через ворота Каллиера. А по дороге шепнул Квину:

— Слушай, когда доберемся до места, тебе нужно будет притвориться мной.

— И как именно мне тобой притворяться? Вести себя, как придурок, и обвинять людей в надругательстве над лошадьми? Или тащить все, что на глаза попадется да не прибито гвоздями? — спросил Квин, и Лот был совершенно уверен, что шутит он, чтобы скрыть шалящие нервы.

Так что решил подыграть:

— Да будет тебе известно, ты перечислил мои лучшие качества!

— Какие? Разврат и воровство?

— Предпочитаю думать о них, как об умении объединять и приобретать. — У его плеча раздался сдавленный смешок. — Просто веди себя, как я, ладно? — сказал он, нисколько не сомневаясь, что именно так Квин и поступит. Во время путешествия парень снова и снова доказывал, что представлял собой нечто большее, чем просто маленького колючего мальчишку, которого Лот нашел в куче соломы. На самом деле, он всегда был чем-то большим, просто Лоту потребовалось время, чтобы это заметить.

Они свернули на знакомые Лоту городские улицы. Он смог бы обойти их с закрытыми глазами — знакомое ощущение дома охватило его, стоило копытам застучать по истертой брусчатке и эхом отразиться в ночи. Лот вырос на них и здесь же сделал свои первые неуверенные шаги в профессию. Позже его не раз выручало знание узких извилистых переулков, когда он пытался избежать преследования кредиторов и разгневанных супругов, людей, которые были крупнее него, но на которых он все равно не побоялся раскрыть рот, потому что в этом отношении учеником был медленным. Город даже пах так же, как в воспоминаниях Лота — грязью, солью и, по крайней мере, в этом районе, хмелем и дрожжами.

— Показывайте дорогу, Ваше Высочество, — подсказала Ада, и Лот понял, что остановил лошадь у поворота на мощеную улицу, где жили его родители.

Обернувшись, он оглядел своих спасителей и помолился богу, чтобы родители отнеслись ко всему как можно спокойней. Снова посмотрев вперед, он поехал вниз по склону холма к дому у подножия, к месту, где вырос — дому рядом с пивоварней матери.

Они въехали во двор перед домом и спешились, Лот притянул Квина поближе и пробормотал:

— Будь как я, — а потом постучал в дверь привычным стуком: два-три-два удара.

Послышались голоса; дверь распахнулась, и на пороге показалась его сияющая мать:

— Сынок! — сказала она, бросившись вперед с распростертыми объятиями.

Лот ловко отступил в сторону и подтолкнул Квина прямиком в ее руки. К тому времени, как кто-то из них понял, что произошло, оба уже оказались тесно прижаты друг к другу. Отец с поднятыми бровями посмотрел на него через плечо жены. Лот едва заметно пожал плечами, и в этот же момент мужчина шагнул вперед и мясистой ладонью хлопнул Квина по плечу.

— Рад видеть тебя, мой мальчик! — громко сказал он, и Лот с облегчением выдохнул.

Квин повернул голову, чтобы посмотреть на Лота, и взгляд этот заключал в себе и замешательство, и панику с примесью чего-то гораздо более хрупкого, скрытого под остальными чувствами.

Лот прочистил горло:

— Примите нас? Нам нужно было где-нибудь остановиться, и Квин сказал, что его семья сможет нам с этим помочь.

К этому моменту мать уже заметила, что тело, которое обнимала, было не тем, на которое она рассчитывала. Но даже это не помешало ей сдержаться и приподнять подбородок, чтобы с блеском в глазах спросить:

— А ты кто?

И Лот понял, что она согласна ему подыграть.

— Мама, — сказал Квин, и его голос едва заметно дрогнул на этом слове. — Мы спасаем принца. Может, войдем внутрь, и там уже поговорим? — он оглянулся. — Здесь небезопасно.

У мамы отвисла челюсть, но она быстро взяла себя в руки.

— Спасаете принца? Ничего себе! — сказала она. И поцеловала Квина в макушку. — А я-то ставила на то, что ты станешь менестрелем. Сначала к ним присоединишься, а потом, устав от такой жизни, их обкрадешь. Такой же у тебя обычай, а, дорогой?

— Ну, — сказал Квин, и интонация его голоса превратила ответ в вопрос: — Не в этот раз?

— Что ж, — сказала мама. — Полагаю, именно это называют личностным ростом. Заходите внутрь, дайте-ка я вас хорошенько рассмотрю.

Она втащила Квина за порог, и папа придержал дверь, пропуская следом оставшуюся толпу. Лот оказался последним, так что в полной мере смог ощутить эффект округленных глаз. Взгляд этот он встретил небольшим кивком, говорящим «Доверься мне», и, похоже, отец так и решил поступить, потому что вздохнул, закрыл дверь и спросил:

— Так и кто из вас принц?

Лот прочистил горло, но прежде чем успел что-то сказать, вперед выступил Скотт:

— Я тот, кто храбро спас его и привел группу к свободе и победе. Позвольте представить Его Светлость принца Тарквина из… ну… в общем, принца! — сказал он с размахом и так низко поклонился Лоту, что нос его едва не коснулся пола.

— Тарквин из «ну», — сказал отец, и поднятая бровь исчезла в редеющих седых волосах.

Лот задрал подбородок и попытался принять царственный вид. В том, что у него это получилось, уверен он не был.

— Что ж, это честь, — вот только чести в его голосе было столько же, сколько и в нависшей над дерьмом ноге. — Ты это слышала, любимая? Принц Тарквин из «ну» под нашей скромной крышей.

Мама торопливо потащила Квина на кухню.

— Раз так, убедись, чтобы он вытер ноги, как и все остальные. — И цыкнула на парня: — Ты так похудел, сынок! И такой грязный! — Сунув руку в карман фартука, она вытащила большой носовой платок, и Лот понял, что сейчас произойдет. Он так и не решил, смеяться ему или плакать, когда мать плюнула на платок и стерла грязь с щеки Тарквина, наследного принца Агилона, законного наследника трона.

Квин скривил лицо, пока она оттирала с него грязь.

— Так-то лучше, любимый, — проворковала мама, и Лот узнал этот взгляд. Его мать решила взять Квина под крыло. Она всегда испытывала слабость к безнадежным случаям — не мудрено, с таким-то сыном, как у нее.

Мельком он приметил выражение лица Квина, когда мать потащила его дальше в дом — замешательство на нем боролось с разбитым сердцем. Когда мать Квина в последний раз над ним суетилась? Пусть Лот и был уже взрослым мужчиной, он бы стерпел все грязные носовые платки мира, если бы к ним прилагались материнские объятия. Он не думал, что когда-нибудь станет достаточно взрослым или достаточно зрелым для того, чтобы больше не нуждаться в своей матери. А Квин… ну, Квин был еще младше, когда его ее лишили.

К тому времени, как Скотт распрямился после своего внушительного жеста, мама успела убежать с Квином, и Ада с Дейвом последовали за ними. Лот нашел их на кухне.

Вообще-то кухня была территорией отца. Мать большую часть времени проводила в пивоварне по соседству, а вот отец чаще всего работал дома. Большой кухонный стол был завален отрезками ткани, катушками ниток и подушечками для булавок, походящими на колючих ежей. Огонь в камине, несмотря на поздний час, все еще горел. Мать успела усадить Квина на ближайший к теплу табурет и теперь пыталась привести в порядок его взъерошенные волосы. Квин уставился на нее с покрасневшими щеками и расширенными глазами. Лот не мог его винить. Когда его мать превращалась в наседку, начинало казаться, что в ней собирались все силы природы.

— Оставайся здесь и грейся, сынок, а я что-нибудь поесть соберу, — сказала она, поцеловав в чистое место на щеке, и Лот подавил иррациональную волну ревности. Он не был уверен, возникла она от того, что Квину досталось все внимание его матери, или потому, что она поцеловала Квина, а Лот хотел быть единственным, чьи губы могли его касаться. И это было… да, это было странно. Вот почему Лот не любил иметь дел с чувствами. Все они были слишком странными и запутанными.

Только одно уже пустило в нем корни. Одинокое такое, непонятное, неожиданное и непрошенное.

Черт.

Эту мысль он решил оставить на потом. Сейчас ему нужно было выставить себя принцем хотя бы для того, чтобы Скотт перестал задавать неудобные вопросы. Вообще хоть какие-нибудь вопросы. Что б вообще рта не раскрывал. Наверное, куда проще было попросить Дейва снова его вырубить. Только вот Лот не был уверен, что даже толстый череп Скотта выдержит такое обращение, а его родители, какими бы добродушными и понимающими ни были, простят его за необходимость хоронить тело.

Он откашлялся.

— С вашей стороны было очень мило так нас принять, — сказал он, словно не знал, что его родители были закоренелыми анти-Думами, страстно ненавидящими правителя хотя бы из-за непомерных налогов на хмель и шелк. — Я обязательно вспомню об этом после того, как верну себе трон.

Отец не смог сдержать фырканья, но замаскировал его кашлем.

Мама уперла руки в бока и сказала:

— Сегодня никто ничего возвращать не будет. Сегодня мы вас накормим и уложим спать, а поговорим уже завтра.

Лот знал, что не имело значения, кто с ней говорил — принц или не принц — спорить было бесполезно.

Отец убрал со стола ткани и швейное оборудование, передвинул стулья, чтобы освободить место, и с преувеличенным поклоном усадил Лота во главе стола.

— Мой господин, — сказал он, и оба услышали в его голосе ухмылку. Отец собирался воспользоваться ситуацией по максимуму, и удивляться тут было нечему. В конце концов, все худшие черты перешли к Лоту именно от родителей. Ну, по крайней мере, не придется напрягаться, чтобы состроить по-королевски раздраженное выражение лица.