Трилогия Мёрдстоуна

4

К тому времени, как Филип вошел вслед за Сэндапом в дукханг, тот был почти полон. Филип заранее страшился атмосферы глубокой медитации, а потому с удивлением (но и неимоверным облегчением) обнаружил, что по залу гуляет эхо смешков и веселой болтовни. Собрание было освещено множеством свечей и масляных ламп. На взгляд стороннего наблюдателя там царил полнейший беспорядок. Присутствовало сотни две или около того монахов. Одни из них, улыбаясь, сидели группками или рядками на низких скамьях. Другие бродили по залу, сливаясь в шумные стайки, которые вскоре рассыпались и образовывали новые. Торчащие из охряных шерстяных плащей бритые головы казались совершенно одинаковыми; чириканьем и кружением по залу все действо напоминало брачный ритуал колонии бескрылых птиц. Там и сям — как показалось Филипу, совершенно бессистемно — стояли столы, нагруженные всем тем, что ожидаешь увидеть в магазинчиках «нью эйдж» в Тотнес.

Сэнди провел Филипа через толпу туда, где сидела группа старших монахов, и представил его им. Монахи приветствовали его речами самой разной продолжительности, каждую из которых Сэнди переводил как «Он желает тебе мира». В ответ Филип изобразил несколько почтительных жестов и произнес: «И вам того же». Судя по тому, как заулыбались монахи, это было уместно.

Прошло с четверть часа, на протяжении которых Филипа мучали газы. Азия плохо действовала на его желудок. Он тихо гадал, распространяется ли всеприемлющая философия и глубочайшее смирение Пунт-Кумбума на пускание ветров. Вполне возможно: в зале курилось множество благовоний. Из предосторожности Филип высвобождал пучащие живот пузыри очень постепенно, серией мелких выхлопов.

За протяжным звуком рога (которым Филип благодарно воспользовался) последовал всплеск воодушевленных ритуальных песнопений. Престарелый монах, возглавив небольшую процессию, вывел ее в переднюю часть зала. Когда снова установилось молчание, он сел и простер перед собой руки. Кто-то из сопровождающих возложил на них белый шелковый шарф. Второй прислужник опустил на шарф книгу. Раздался новый взрыв песнопений, чуть приглушеннее.

Сэнди придвинул голову к Филипу и прошептал:

— Настоятель отнюдь не всегда читает на собрании. Вам очень повезло.

Филип просто кивнул. На большее он сейчас был не способен. Во время недавнего метеоризма он держался так напряженно, что теперь, когда ему полегчало, чувствовал себя совершенно опустошенным. Все кругом было чуждо и тускло. Покой — или хотя бы сон — манил его, призывал сбежать из этого диковинного скопления оранжевых птиц. Он заставил себя сесть попрямее.

Настоятель приступил к чтению. Сперва собравшиеся внимали его словам в почтительном молчании. Тонущие в тенях бронзовые лица были внимательны и бесстрастны. Через четыре минуты кто-то прервал его. Настоятель вскинул суровый взгляд, но потом улыбнулся. Из глубины зала раздался выкрик — должно быть, шутка; послышался смех. Несколько монахов одновременно вскочили на ноги, хором скандируя какую-то фразу — и сами же себе зааплодировали. К ним присоединились другие. Из тускло освещенных глубин одинокий голос произнес одно-единственное слово, повлекшее за собой настолько звучную декламацию, что Филипа пробрало до костей.

Монах, вручивший настоятелю книгу, вскинул руку. Дукханг мгновенно затих. Чтение возобновилось.

Через некоторое время до Филипа дошло, что настоятель читает на разные голоса. Это была какая-то история.

Вскоре чтение прервалось снова. Юный монах произнес короткую пылкую речь. Несколько его соседей тоже вскочили, салютуя сжатыми в кулаки руками. Один из них потряс связкой колокольчиков. Пожилой монах, сидевший неподалеку от Филипа, поднялся на ноги и тут же был встречен почтительным молчанием. Он говорил добрую минуту, а потом сел. Совершенно очевидно, он опроверг все, сказанное юным монахом. Что удивительно, похлопали и ему.

Настоятель возобновил чтение.

— Сдается мне, вы бы не прочь узнать, что происходит, — пробормотал Сэнди.

— Что? А, да. Признаться, я напрочь сбит с толку.

— Еще бы. Мы, видите ли, изучаем один западный текст, для нас это редкость. Отчасти поэтому молодые монахи так и взволнованы. Мудрость веков утверждает, что Западу нечего нам предложить. И после жизни в Глазго я склонен разделять это мнение. Однако один из членов нашей общины, вернувшись из Девона, с семинара в Дартингтоне, привез с собой… Йен, вы знаете Дартингтон?

— Да.

— По мне, славное местечко. Словом, он вернулся с книгой под названием «Темная энтропия», за авторством Филипа Мёрдстоуна. Вы ее читали, Йен?

Филип кое-как умудрился покачать головой.

— Жалко. И вправду хорошая книга. Если хотите, я вам одолжу свою. Очень легко читается. Но суть, основная причина, почему многие из нас так взбудоражены и впечатлены, в том, что, как вы знаете, нашему образу мышления необходима аллегория. В «Темной энтропии» описывается прекрасная страна под названием Королевство, а правитель этой страны, Кадрель, изгнан. Народ Королевства, живший прежде в гармонии с миром, терпит притеснения. Страну колонизирует злое существо по имени Морл, жаждущее присоединить ее к своим Фулам. Ему подчиняется огромная армия неразумных воинов под названием огнельты. Надежда Королевства состоит в Мудрецах, особенно в одном, по имени Премудрый. Он обладает Великой Мудростью, которую в книге именуют магикой, и она записана в Гроссбухах.

— Ну да, — сказал Филип.

— Но мы, разумеется, понимаем, что Королевство — это Тибет. В тексте имеются самые прямые указания на этот счет. Стоит только подставить названия. Совершенно очевидно, что Морловские Фулы — это Китай. Огнельты — это китайцы, а решетка, которую они строят, — это шоссе и железные дороги, которые возводят китайцы, чтобы ханьским иммигрантам легче было нас заполонить. Кадрель — это далай-лама, несмотря на меч. Премудрый — бессмертная реинкарнация пятого далай-ламы. И так далее.

Сэнди помолчал, пережидая тихий стон, облетевший по кругу весь дукханг.

— Вот почему эти дебаты — мы зовем их мёрдстоунскими — так популярны. Пылкая молодежь наслаждается возможностью наговорить гадостей про Морла, потому что на самом деле речь они говорят о Китае. Открыто себе этого позволить никто не может, ведь китайские шпионы — повсюду. Как ни жаль признавать, даже здесь. Старших моих коллег эта возможность, разумеется, тоже радует, но им интереснее разгадывать глубинный, духовный смысл книги.

Рот у Филипа наполнился слюной, имевшей привкус старых батареек. Он сглотнул.

— Я и не знал… То есть, выходит, эта «Темная энтропия» переведена и на тибетский.

— Нет. — Улыбка Сэнди выражала сожаление и, возможно, скорбное недовольство. — Настоятель сам переводит. Он окончил Оксфорд. Диплом первой степени по классическим наукам. Сент-Джонс-колледж, тысяча девятьсот шестидесятый.

Чтение снова прервалось. Короткую речь с пола встретил всплеск щебечущего смеха.

Когда настоятель продолжил, Сэнди прошептал:

— Мы все крайне взволнованы, потому что рассчитываем скоро получить второй том Мёрдстоуна. Две недели назад горстка братьев отправилась в Катманду, чтобы выпросить его у туристов в какой-нибудь гостинице. Вернутся со дня на день.

— Надеюсь, — слабо проговорил Филип, — вы не останетесь разочарованы.

— Крайне маловероятно. Мёрдстоун в ладу с Истиной. А Истина по природе своей не может разочаровать.

Сэнди придвинулся чуть ближе к уху Филипа.

— Но я очень тревожусь, Йен. Узнал сегодня с утра от американцев, что Филип Мёрдстоун пропал. По всей видимости — исчез без следа. Его друзья взывают об информации. Боюсь, его похитили китайские агенты. Лондон ими, знаете, так и кишит, притворяются официантами и акробатами. Раздираюсь теперь натрое, делиться ли этой информацией с братьями. Не хочется сеять уныние. Как вы думаете?

Филипа одолевало необоримое желание осесть, сложиться, рассыпаться. Дым благовоний начинал угнетать его. Глаза теряли фокус. Свечи расплывались яркими пятнами во мраке. Он повернулся к пылкому монаху, неожиданно похожему на Покета Доброчеста в очках.

— Не знаю. Возможно, это просто, ну знаете, трюк для общественности. Он еще вернется. Или, может, он где-нибудь прячется. Пишет новую книгу. Собирает материал. Где-нибудь в тиши.

Он знал, что речь его теряет четкость. Горная болезнь. Слишком высоко, ты слишком высоко… была такая песня.

— Вы так думаете?

— Уверен.

Филип поднялся на ноги.

— На вашем месте, Сэнди, я бы ни слова не сказал. Зачем всех обучать. То есть огорчать. Прекрасный вечер, крайне интересно, мне пора. Не привык ко всему. Очень устал.

— Час настал спешить в постель, — сказал Сэнди, улыбаясь ему улыбкой заправского шотландца.

— Бёрнс?

— Миссис Коэн, моя домовладелица, славная старушка.