Трилогия Мёрдстоуна

10

В «Клубе реформаторов» Перри Уиппл коснулся бокалом бокала Минервы.

— С Рождеством, дорогая.

— Ура, — безрадостно отозвалась она.

— Мне нравится ваш наряд. Так и тянутся руки пощипать.

Ее черная перьевая жилетка в сочетании с черными шелковыми брюками от Филипа Лима вызвала у сурового привратника «Реформаторов» большие сомнения. Однако же — что и понятно — в дресс-коде клуба не нашлось ни единого упоминания черных жилеток из перьев.

— Спасибо, мастер Уиппл.

— Тиара с блестками особенно удалась.

— Да. Мне ее Ивлин сделала.

— Так почему же такое вытянутое лицо, как сказал бармен лошади?

Минерва вздохнула.

— Сами знаете.

— Хм-м.

Перегрину Уипплу, основателю, вдохновителю и генеральному директору «Шаманской академии», по слухам, было не меньше семидесяти. Внушительная и совершенно лысая макушка в окружении нимба седых волос смотрелась воплощением древней мудрости. Кончик куцей седой бородки покоился на узле серебряно-синего галстука. В последнее время Перри встречался со звездой кулинарных шоу вдвое крупнее и вдвое моложе себя, и ему это шло. Он пригубил свой «Манхэттен», а потом опустил бокал на столик и несколько секунд критически его рассматривал.

— Я вам скажу, что я знаю, дитя мое. А именно: что за каких-то два месяца «Хмель чернокнижника» принес, по моим прикидкам, по крайней мере двадцать миллионов фунтов. Это чисто книгопродажей. Не знаю и не хочу знать, сколько приносят фильмы и прочие средства массовой информации, но не думаю, что вам в ближайшем обозримом будущем грозит обедать за счет Армии спасения. «Блог-скан», который я проглядываю ежеутренне во время церемонии приветствия зари, сообщает мне, что двадцать один процент новых постов посвящен Филипу Мёрдстоуну. Это на девять процентов больше, чем у бога, даже учитывая исламские сайты. Слухи о его исчезновении, безумии, смерти…

— Которые, должна сказать, вы блистательно срежиссировали.

Перри небрежно отмахнулся от признания его заслуг.

— Пустяки, дорогая. Чистое удовольствие. Маркетинговые возможности такого уровня встречаются не чаще, чем деепричастие в устах футболиста. Кстати как ваш мохито? Нет-нет, только не пожимайте плечами. Никогда не пожимайте плечами, если носите перья. А то выглядит, будто вы вот-вот снесете яйцо. И я сильно подозреваю, что откладывать яйца в «Реформаторах» посчитали бы серьезным de trop[18].

— Простите. Постараюсь вести себя поскромнее.

После деликатной паузы Перри спросил:

— Дорогая, вы питали к нему какие-то нежные чувства? Не помню, чтобы вы упоминали что-то конкретное, ни да ни нет.

— Нет, между нами ничего… ну. Нет, ничего такого. И, правду сказать, мне плевать, ну то есть вот совершенно решительно плевать, что великая Трилогия Мёрдстоуна так никогда и не будет завершена. Собственно говоря, если бы все трилогии фэнтези состояли всего из двух книг, мир от этого хуже бы не стал.

— Аминь, — торжественно согласился Перри. — Так что, рискуя повториться — и учитывая, что вы уже заработали состояние, почему вытянутое лицо?

— Я не оправдала ожиданий.

— А.

— А я не из тех, кто не оправдывает ожиданий. Это не мой стиль. И я абсолютно не счастлива от того, что на сейчас дело выглядит так, будто Минерва Кинч снискает вечную славу литагента, который добыл две трети работы гения. Две трети величайшей книги со времен Библии, Корана и Гарри Поттера. Меня это убивает. И профессионально — и во всех прочих отношениях.

— Что совершенно понятно. Я, так уж вышло, успел немного обдумать это дело. Незаметно наклоните вашу печальную и прелестную головку, дорогая моя. У меня для вас рождественский подарочек. — Перри извлек из внутреннего кармана маленький черный предмет, который вполне бы мог сойти за гроб для кукольного домика. К нему крепилась плетеная цепочка из звеньев белого золота. Перри надел эту цепочку Минерве на шею. — К глубочайшему своему стыду, дарю без подарочной упаковки. Отлепил покупочный чек только час назад. Мне пришлось пойти на ужасные вещи, чтобы это добыть.

Минерва скосила глаза вниз.

— Похоже на флешку.

— Похоже. Она и есть.

Перри отпил из бокала, обводя взглядом комнату. Они с Минервой уютно устроились в неярко освещенном уголке, отделенном от общего зала тремя колоннами. Единственным человеком в пределах слышимости был изнуренный красавец, столько лет изображавший Тома Стоппарда, что даже сам Том Стоппард звал его Томом Стоппардом. Он сидел один, с головой погрузившись в «Телеграф». В другом укромном уголке бывший ватиканский посол был поглощен беседой с израильским торговцем оружием.

Минерва ждала. Ей нравилось пить коктейли в нелепом великолепии «Клуба реформаторов». От этого она чувствовала себя порочной. Все равно что в церкви спиртное распивать.

— Салли Квин. Вернон Беттс. Кит Меллорс. Вам эти имена что-нибудь говорят?

— Гм-м-м. Меллорс. Он пишет для телевизора, да? Или она?

— Они все. На троих написали сорок процентов эпизодов всех британских мыльных опер за последние три года. Феноменальная плодовитость и бойкость пера.

— Они ищут нового литагента?

— Нет. И не могли бы. Их не существует. — Перри еще сильнее понизил голос. — На этой безделушке вы найдете программу под названием «Xtrapol8». Она читает предыдущие эпизоды и генерирует сюжетные ходы и диалоги для следующих. Отслеживает последовательность, речевые характеристики и все такое. Один мой знакомый юный супергик слегка подкрутил ее под ваши цели.

— Боже.

— Вы преувеличиваете. У меня всего лишь есть связи.

— И вы говорите, что это…

— Именно. Вставьте эту фиговинку в лаптоп, пока слушаете рождественские песнопения хора Королевского колледжа. Скормите ей Мёрдстоуна. Самое меньшее — она выдаст что-то, с чем можно будет работать.

— Перри, даже не знаю, что сказать.

— Дорогая моя, не надо слов. Я придумаю, чем вы сможете меня отблагодарить.

— Ничуть не сомневаюсь.

Перри допил «Манхэттен».

— А теперь, как ни приятно мы проводим время, я должен спешить в Пимлико, меня ждет Мерлин. Сегодня вечером мы отправляемся в Бенгей.

— Это эвфемизм?

— Нет, совершенно очаровательный уголок в Суффолке. Кстати, вы за последнее время его видели?

— Кого?

— Филипа Мёрдстоуна.

— О. Да, пару недель назад.

Аркадия занимала чуть меньше пятидесяти благоустроенных акров Сассекса на северной границе Саут-даунс. Дом был выстроен в 1780-е годы для незаконнорожденного сына препоясанного графа. Потомки его, иные из которых тоже были в том или ином смысле ублюдками, окончательно разорились в 1990-е и продали поместье корпорации «Райский уход».

От Ноттинг-Хилла путь был чертовски неблизкий, но, рассуждала Минерва, сворачивая на побитое градом шоссе А-26, зато в отношении Глайднборского фестиваля удобно; летом можно будет подсластить пилюлю Штраусом и клубникой. Нечего сказать, сто пятьдесят тысяч в год — немаленькая плата за конфиденциальность, пусть даже и абсолютную. Возможно, придется подыскать что-нибудь подешевле. Кто знает, сколько он еще протянет?

Она назвала свое имя в домофон, вделанный в кирпичную колонну по правую руку от ворот, и они бесшумно разъехались. Гвендолин, статная чернокожая помощница заведующей, встретила ее у дверей и сопроводила в меньшую из двух гостиных.

— Как он?

— В целом примерно так же, мисс Кинч. Не хуже — хотя бы в этом мы твердо уверены. Хотя несколько дней назад у нас случился небольшой кризис, когда мы предложили ему на ланч ризотто. Он крайне разгорячился.

— Ох, божечки, — сказала Минерва. — Все червяки покою не дают?

— Да. Когда он вообще разговаривает, что нечасто. Ну вот и пришли. У вас будет своя комната. Чаю? Наш повар печет очень неплохие бисквитные торты.

— Спасибо. С удовольствием.

Минерва набралась мужества и подошла к его креслу. Он был одет в красновато-коричневую пижаму, а поверх нее — толстый темно-синий халат. За это время, подумала она, волосы у него, наверное, отросли, но он все равно не снимал белой вязаной шапочки. В бороде у него проглядывали серые и седые пряди.

— Миленький, — сказала она. — Чудесно выглядишь. Как мудрец или кто-нибудь этакий из твоей книжки.

Он не поднял головы. Он не сводил пристального взора со сжимавших колени рук. Он и не знал, что у мертвых все еще остаются руки. Что эти руки иногда шевелятся. Он следил за ними — на всякий случай. Другими глазами — боковыми глазами, он наблюдал, как всегда, всегда наблюдал — картины своей гибели.

В них не было ни связи, ни смысла — видимо, потому что он утратил связь со смыслом. Он знал это точно так же, как земляной червяк знает, что он — земляной червяк. Огнельты тащат его сквозь тьму, и свет, и снова тьму. Он ощущает впивающиеся в подмышки твердые когти, слышит их шарканье и поступь. Чувствует, как опорожняется его кишечник. Потом — пробел, промежуток, хиатус, как в кино. Должно быть, по ходу дела он потерял сознание, потому что место его казни — городская площадь.

Многолюдье. Две гремки с пальцами во рту. Человек в черном рисует в воздухе какие-то знаки. Подающий еду порлок сыпет вопросами. Шум, поднятые кулаки. Брутальная праздничная атмосфера. Смерть Мухе! Плаха озарена вращающимися огнями.

Он привязан к передвижному средству на колесиках. Поворачивает голову умолять о пощаде. Огнельт нацепил людскую маску и яркую зеленую тунику с серебряными полосками. И говорит:

— Здорово, старина. Ты как, с нами? Хорошо. Очень хорошо. Оставайся с нами. Меня зовут Гарри, а огнельт слева от тебя — Майк. Дела у тебя не очень, что и говорить. Мы тебя сейчас везем в Хосни Фулы в Эксетере. Окей?

А потом Филип лежит на спине, привязанный. К нему крепятся пыточные инструменты.

— Просто давайте уже побыстрее. Пожалуйста.

— Не переживай, Филип. Майк у нас демон. В два счета поспеем. — Осматривает инструмент. — Так ты — тот самый Филип Мёрдстоун, да? Не, чувак, серьезно, очень жаль видеть тебя в таком состоянии. Ты ужасно крут. У меня от «Хмеля чернокнижника» прямо башку снесло. — Иголка в руку. — Сейчас немножко поспишь, Фил. — Вытаскивает книжку в аляповатой обложке. — Не возражаешь мне подписать, Фил? Пока не развезло?

Над головой Филипа кружится его предсмертный крик. Этот крик все еще витает у него над головой, пока он смотрит себе на руки.

Огнельты проносят его через тьму, и свет, и снова тьму. Он чувствует их жесткие лапы, чувствует руку у себя на голове.

— Фил, миленький?

Он поднимает взгляд и видит перед собой деву небывалой красоты. Стройные золотистые ноги. Бедра и живот подобны музыкальным инструментам, известным лишь ангелам. Горделивая грудь. Нежный овал лица обрамлен золотисто-каштановым пламенем. Глаза цвета волн Средиземного моря.

Он облизывает потрескавшиеся губы и произносит ее имя.

— Есть перемены? — сказал Перри.

— Нет. Даже меня не узнал. Назвал меня Еленой.

Снаружи, на Пэлл-Мэлл, Перри сотворил из ниоткуда такси.

— Позвоню вам, как только вернусь.

— Звоните. И, мастер Уиппл, с Рождеством.

Улыбка его была чудом стоматологии.

— И вам, дитя мое.

Она помахала ему вслед. В гул и скрежет машин вплеталась несущаяся из каждой витрины мелодия «Тихой ночи». По тротуару шла группа молодых людей в деловых костюмах и колпаках Санты или мигающих оленьих рогах. Один из них, оценив ее оперение, замахал локтями по-петушиному и закукарекал. Минерва узнала в нем Уэйна Димблби, прежде работавшего в «Пегасусе», а нынче в «Клик-4-букс». Он позвал ее на вечеринку. Она согласилась, на тот маловероятный случай, что из него еще можно вытянуть что-нибудь полезное.