Копье и Лавр

— Скажите же нам, — в полной тишине негромкий голос императора прозвучал тяжело и грозно, — прав ли сын наш Джохар? Есть ли в нашей империи силы, способные уничтожить несносную Орифию и обеспечить нам проход в земли Ладды?

«Спросите об этом бербаров, чьи трупы прибило третьего дня к нашим берегам!» — хотелось сказать Тамриз. До Камарганда уже докатились слухи о том, что ни один пиратский корабль и ни одна флотилия южных царей не может даже близко подобраться к гаваням Орифии. Эти варвары много лет отражали любое нападение на море, откуда бы оно ни грянуло.

Но Тамриз смолчала. Вздумай она говорить, отец просто выгнал бы ее за то, что она вмешалась в разговор мужей. А после, вероятно, снова побил бы.

Военачальники меж тем опустили глаза, кое-кто заерзал на подушках. Никому не хотелось ни спорить со вспыльчивым принцем, ни сообщать императору ложные сведения. Наконец Мараний, набравшись смелости, поднял голову и тихо сказал:

— Блаженный Хемен обеспечил нам большую силу на море, о император. К ближайшей жатве я мог бы снарядить тридцать малых боевых судов и еще…

— Не утруждай себя, Мараний, — улыбка императора была холодной. — Мы хотели знать, сообщат ли нам здесь что-то, чего мы не знаем. Ну что ж… Дарафалл! — окрик был таким громким, что Тамриз вздрогнула. — Подойди!

Только сейчас все заметили, что в зале находится еще один человек. Никто не слышал, как он вошел, и никто не видел его, пока император не велел ему приблизиться.

С первого взгляда любой сказал бы, что человек этот не житель Камарганда и даже не уроженец империи. Кожа его была белой, молочно-белой, как у варваров Запада. Тамриз не сказала бы точно, сколько ему лет. На лице его не было ни морщинки, но между тем волосы его были абсолютно седыми.

Баррад Дарафалл — так звали подошедшего — встречался Тамриз всего два-три раза за последнюю пару лет. Он иногда появлялся во дворце, говорил с отцом наедине, бродил по Камарганду. И затем исчезал в пустыне столь же поспешно, как и появился. Отец почему-то благоволил ему; этот человек даже — слыханное ли дело! — ходил по священным залам дворца в обуви.

Дочь величайшего человека на земле, Тамриз не боялась людей. Но Дарафалл тревожил ее. И ей самой трудно было объяснить, почему.

Потому ли, что долгие скитания по пустыне каким-то чудом не сделали его смуглым и загорелым? Кожа его по-прежнему оставалась бледной, будто бы солнечный свет бежал от него.

Потому ли, что Дарафалл шел через зал в плотном черном одеянии с капюшоном, и на лице его не было ни капли пота? Будто бы жара, от которой потели даже голые по пояс мужи, его не касалась.

Или потому, что один глаз Дарафалла был стеклянным? Это в самом деле создавало пугающий контраст — правый глаз смотрел из-под капюшона зорко и внимательно, левый же таращился из глазницы холодным, застывшим взором мертвеца.

Но что бы там ни было, когда Баррад Дарафалл прошел к подножию отцовского ложа, Тамриз инстинктивно сделала полшага назад.

Мужи войны умолкли в недоумении. Джохар раздраженно поджал губы.

— Силы моей жизни принадлежат императору, — тихо сказал человек в черном и поклонился.

— Скажи, Дарафалл, — Аббас спрашивал уже с очевидным раздражением, — мужи войны обещают нам захватить Орифию к концу жатвы. А между тем базарные девки толкуют, что Орифию не взять никаким флотом, и ни одному врагу не подобраться к ее гаваням. Ну, отвечай: кто прав — сын наш и лучшие мужи войны или базарные ишты?

Последнее слово на языке империи означало женщин порочного поведения.

Военачальники почуяли, как сгущается гнев властелина, и затравленно переглянулись.

Но человек в черном лишь улыбнулся.

— Базарные ишты говорят правду, о император. Собери вы даже тридцать больших судов и трижды по тридцать малых, ни один корабль и близко не подойдет к Орифии.

— Вот как? И почему же?

— Потому что боги орифийцев хранят их город. Их жрецы принесут жертвы богу моря, и ваши корабли разобьются о скалы, их же суда поймают попутный ветер и разобьют вас. Орифийцы помолятся богу войны, и их стрелы сами отыщут цель, а кончики их станут ядовиты, как клыки гадюки.

В зале раздался грохот. Это Джохар в приступе гнева оттолкнул мраморную карту с дороги.

— Безбожник лжет нам! — вскричал принц, подступая к ложу отца и фигуре в черном. — Как смеет этот язычник говорить, будто его лживые боги могут быть сильнее воли блаженного Хемена! Он богохульствует и оскорбляет всех нас!

Тамриз напряглась: вспыльчивый брат уже наполовину вытащил скимитар из ножен. Смуглая кожа потемнела от прилива крови. Джохар едва сдерживал ярость.

Баррад Дарафалл примиряюще поднял руки.

— Доблестный Джохар вправе не верить мне. Но коли так, пусть расспросит бербаров, чьи тела прибило третьего дня к вашим берегам. Они расскажут, легко ли врагу подобраться к Орифии.

Тамриз могла поклясться, что при этих словах голова Дарафалла чуть повернулась в ее сторону, и под капюшоном промелькнула улыбка.

— Довольно, Джохар, — сурово сказал Аббас II. — Из всех вас лишь Дарафалл сказал сегодня то, чего мы не знали бы и так.

Джохар, все еще кипя от негодования, отступил на два шага и убрал скимитар в ножны. Мужи войны смотрели на человека в черном со смесью подозрения и злости.

— Отвечай же, язычник: нет ли средства убрать с нашего пути лживых орифийских богов?

— Такое средство есть, о император.

— Говори!

— Сила их, — Дарафалл шагнул на мраморную карту Ладды, усмехнувшись, когда его черные туфли ступили на контуры полуострова, — сила их в огне, горящем на жертвенниках трех храмов Орифии. Если это пламя погаснет, Орифия утратит покровительство своих богов.

— Надо думать, раз этот пламень чародейский, то и потушат его только чары?

— Император понимает верно. Я могу создать нужные чары, но…

Общее внимание было уже крепко приковано к фигуре в черном. Дарафалл стоял прямо на мраморной карте, попирая полуостров Ладду ногами. В сгущающихся сумерках тень его как бы выросла, заполнив собою зал, а голос эхом звенел под каменными сводами.

— Но, что но? — вскричал нетерпеливо Аббас.

— Позволено ли мне сказать как есть?

— Ты пожалеешь куда больше, если не скажешь!

Тамриз подумалось, что человек в черном и так собирался сказать, что хотел, а его почтительность лишь усилила дальнейший эффект промедлением в речи.

— Эти чары не наслать на расстоянии. Верный слуга императора должен тайно проникнуть в Орифию и отравить моими чарами огни их храмов.

— И кто же этот верный слуга? — фыркнул Джохар. — Уж не ты ли?

— Никоим образом. Не мне, но императору выбирать человека для столь важного дела.

В зале повисло молчание. Все присутствующие обдумывали сказанное. У кого-то на лице так и осталось недоумение. У кого-то проступили раздражение, отвращение или неверие.

Джохар дышал часто и тяжело, будто какая-то мысль сидела у него прямо в горле. Наконец, решившись, он повернулся к императору.

— Отец, не буду лгать: я ничуть не верю этому белорожему колдуну и его россказням о волшебных огнях! Но в одном он прав: проникнуть в Орифию и узнать их секреты будет полезно. Для меня будет честью взяться за это дело!

Аббас покрутил завитки бороды, обдумывая план действий.

— Быть посему, сын наш. Как посол империи ты отправишься в Орифию, разведаешь их колдовские тайны и подорвешь их оборону изнутри. В чем бы она ни состояла, в волшебных огнях или в чем-либо еще.

«Нет!» — хотелось закричать Тамриз. Как, как может отец так ошибаться? Такое задание требует такта, и хитрости, и умения говорить с людьми! Что натворит там этот кровожадный бык Джохар?! Мечта прадеда окажется не исполненной только потому, что отец преступно слеп к недостаткам своего любимчика!

Последней каплей стал самодовольный взгляд Джохара, брошенный через плечо отца. Тамриз знала этот взгляд с детства. «Он любит меня, а не тебя», — говорил этот взгляд. «Я важный, сильный и храбрый. А ты стой за его спиной и помалкивай».

И тут, уже без всякого разрешения, Баррад Дарафалл заговорил снова:

— План императора подобен прекраснейшему из алмазов с ничтожной трещиной. Увы! От этой трещины может разбиться и весь алмаз.

По залу пробежала волна ужаса. Возражать императору вообще считалось делом опасным. Но спорить с владыкой, когда он уже высказал свою волю — верный способ убить и себя, и тех, кому не повезет оказаться рядом.

— Хочешь сказать, мы ошибаемся? — в голосе Аббаса зазвенела сталь.

— Доблестному Джохару нет равных в битве и в совете мужей. Но пусть владыка рассудит: тут ведь потребуется долго жить среди варваров, — на этом слове лицо под капюшоном исказила гримаса, — слушать их подлые речи, прятать вражду под тенью дружбы и лгать о намерениях! Выдержит ли благородное сердце Джохара такую низость?

«Твой сын круглый дурак, и ты прекрасно это знаешь», — перевела про себя Тамриз с языка придворной лести.

— Дочь императора справится куда лучше.

Если бы прямо сейчас в зал ворвалось одно из гигантских чудовищ древности и проглотило ее целиком, Тамриз от всего сердца поблагодарила бы чудище. Изучающие, изумленные взгляды мужчин были невыносимы. Даже отец взглянул на неё с недоумением, будто забыл, что дочь стояла здесь всё это время.

— Тамриз? — скептически произнёс Аббас. — Что она смыслит в таких вещах? Она не обучена войне и смерти.

— Но она девушка, о император.

— При чем здесь это?

— Орифийцы чтут храбрых женщин. Их лучшее войско из женщин и состоит. Если послать к ним принцессу и сказать, что она желает научиться у орифиек их прославленному воинскому искусству, ей, несомненно, поверят. Более того, такая просьба может вызвать у варваров симпатию.

— Силы моей жизни принадлежат императору!

Слова верности вырвались у Тамриз без раздумий, в порыве момента.

— Пусть владыка прикажет, и я исполню любую его волю!

Джохар вот уже несколько минут не понимал, к чему идет разговор, льстят ему или обманывают. Но сейчас он почуял, что шанс показать себя уходит сестре-слабачке, и вспыхнул от зависти и возмущения.

— Исполнит?! Да она не удержит в руках и ножа для мяса! Ты почему ещё здесь?! — взорвался он на сестру. — Вон! Ей не место в совете мужей!

— Пусть отец и владыка сам скажет, где мне место, — ответила Тамриз, поражаясь собственному спокойствию.

Но трусить перед братом ей было нельзя. Не сейчас, когда у нее появился такой шанс проявить себя.

И снова девушка заметила, как после её слов на лице Баррада Дарафалла мелькнула одобрительная улыбка.

Аббас II думал менее минуты.

— Обычаи орифийцев нам ясны. Мы используем их слабость перед женщинами и обратим себе на пользу. Готовься к отплытию, дочь наша.

***

Тамриз нагнала фигуру в черном уже на террасе. Висячие сады погрузились в сон, только цикады наполняли ночь мелодичным трезвоном.

— Стой, чернокнижник!

Дарафалл обернулся. Ночные тени скрыли его черты под капюшоном; только стеклянный глаз сверкнул серебром, отражая свет полной луны.

— Ответь: зачем помог мне? Зачем уговорил обо мне отца?

Тамриз ожидала льстивой и витиеватой речи в ответ. Но здесь, в саду, где они были наедине, колдун не сказал ничего.