Лисий город

— Маг-институт?

— А?

— Студентка? — пояснил он.

— А... уже нет.

Он кивнул, глубоко засунул руки в карманы джинсов, а потом пожал плечами.

— Имя.

— Мое?

— Мое — Горюн.

— Алиса.

— Вот что, Алиса, видите серый седан? — И дождавшись, когда она кивнет, продолжил: — Садитесь на переднее сиденье, открываете бардачок и ищете что-нибудь вроде обеззараживающего для вашего лица и рук. А потом я отвезу вас в больницу.

Алиска видела и собралась было встать и идти, как он сказал, но тут же спохватилась.

— А вы кто? — может быть, в других обстоятельствах ее голос звучал бы должным образом подозрительно, но сейчас получилось какое-то невнятное блеяние. И на всякий случай она добавила: — Я ничего такого не сделала.

Вместо ответа ей показали удостоверение ЦКМ, а затем одним рывком подняли на ноги.

— Идите, а я скоро буду.

В светлом салоне пахло кожей и мужским одеколоном. Совсем недавно здесь работал кондиционер, и Алиса почувствовала небольшое облегчение, пока тело привыкало к легкой прохладе. Потом ей захотелось снова включить кондиционер, но она подозревала, что для этого был необходим ключ зажигания. А он, естественно, лежал где-то в кармане Горюна.

В бардачке нашлись неполная бутылка хлоргексидина и упаковка обычной ваты. Легче после него не стало, но Алиска перестала опасаться заражения и последующей за ней температуры.

Горюн действительно вернулся очень быстро, ведя под руку ту самую женщину, которая попыталась вступиться за Расприна. Глядя на них, Алиске показалось, что винить ее в произошедшем будет неправильно — ведь никто не знал, что мальчишка окажется таким нестабильным магом. И его сопровождающий явно был в курсе, с кем едет рядом, и не объяснил никому. Но все же, когда женщина села на заднее сиденье, в Алиске поднялась волна неприязни.

— Как себя чувствуете, Алиса? — Горюн упал на переднее сиденье и тут же завел машину.

— Н-нормально, спасибо. А вы?

— А я нет. Не переношу жару, знаете ли. Виктория, дотерпите до больницы, и вам снимут боль.

Потом была не слишком долгая, но молчаливая дорога до столицы. Виктория попыталась было что-то сказать на светофоре, но Горюн знаком попросил прекратить всякие попытки. А Алиска же и вовсе старалась выглядеть как можно более незаметной и не кривиться от боли, хотя ей давно снова хотелось плакать. Жалко было и Расприна, и того мужчину в черном, и саму себя Алиске тоже было жалко.

В троллейбусе осталась ее сумка со всеми документами, стареньким телефоном и кошельком со всеми деньгами. Карточку восстановить было можно, но для этого в банке потребовался бы паспорт, а он...

Судорожно вздохнула Алиска как раз к тому моменту, когда Горюн заехал во двор больницы. К ним уже шли огромные санитары в синей униформе. Лица у них были такие злые, что Алиска немного испугалась того, что ее сейчас по каким-нибудь нелепым правилам положат на эти носилки и понесут к врачу.

— Здесь нет лежачих, — категорично сказал Горюн, обошел машину и открыл дверь перед Викторией. — Зато есть с ожогами. Отведите Викторию к сестрам, а вот Алису к нашему врачу.

Санитары немного подобрели, сложили носилки, и Алиска потащилась за одним из них — тем, кто подозвал ее.

Больница оказалась самой обычной — белые с синим стены, какие-то плакаты, невыводимый уже ничем запах лекарств, спешащие люди в белых халатах.

— А что за «их врач»? — спросила Алиска идущую впереди широкую спину. — Он какой-то особый?

— Да не, — санитар отозвался охотно. — Он обычно лечит всех из ЦКМ, ну там убирает лишнее, если на вызове хапнули много магии, и раны лечит быстрее. А ты, что ли, новенькая там?

— Не новенькая. Чужая. Этот... Горюн сказал, что я пропустила через себя магию. А я не помню. Я умею ее пропускать, но не помню, чтобы делала это.

— Ну, если Горюн говорит, значит, так и есть. Только тебе подождать придется, Сан Саныч сейчас с Игорем.

Сказано было так, будто бы Алиска должна была понять, кто такой Игорь.

— А кто это?

— А, тоже из них, недавно обгорелого привезли всего.

Они прошли в отдел с надписью «только для служебного пользования», там оказалось более уютно, чем в остальной части больницы.

— Ты вон посиди немного, а Сан Саныч придет и примет тебя.

Разговорчивый санитар ушел, а Алиска осторожно села на лавку, все еще потрясенная мыслью, что мужчина в черном, находясь в эпицентре пожара, умудрился выжить. Хотя, наверное, он сейчас совсем плох. Если уж лицо и руки так сильно болели у Алиски, то насколько же мучительно состояние этого... Игоря. Невыносимо, наверное.

* * *

Врач вернулся только вечером — еще не стемнело, но Алиска слышала, как наверху пациентов зовут на ужин. А после этого, по ее ощущениям, прошел еще как минимум час. Наверное, в отделе «для служебного пользования» работал только один врач, и состояние Алиски не вызывало таких опасений, чтобы бросать тех, кто и вовсе находился на грани. Но ей было больно, жарко и голодно. А еще, ко всему прочему, поднялась температура.

Алиска несколько раз принималась плакать, но слезы вскоре куда-то исчезали, и наваливалась тяжелая сонливость. Наверное, она даже пару раз задремала.

— А кто это тут? — Врача она увидела задолго до того, как он задал свой вопрос.

— Тут я. Меня отправил сюда... Горюн, — необходимость что-то объяснять Алису бесила. — Я тоже была в троллейбусе, и он сказал, что вы мне поможете. Если вы Александр Александрович.

— Ай-ай, ну Андрей, ну хоть бы сказал! Давно сидишь, девочка?

— Ну... давно.

— Пошли. Ну, знал бы — пришел раньше! Ты извини.

— Да... да, ничего, вы же, наверное, тому Игорю помогали. А он же живой?

— Живой, все живые. Через пару месяцев на ноги его поставим. Проходи сюда, садись на кушетку. И имя с фамилией скажи.

— Алиса Чернова.

— Маг?

— Ну да. Знаете, мне, наверное, не очень хорошо... Можно, я лягу?

Ей разрешили. Прохладная кожа на кушетке вскоре нагрелась от ее тела и стала липнуть, причиняя еще больше боли. Доктор же сначала что-то писал, а потом устало разглядывал ее.

— Значит, руки тебе лечить будем традиционно. Нет ничего хуже, чтобы магу руки магией лечить, колдовать потом не сможешь долго. А лицо подправим. Потерпи еще немного.

Алиса потерпела. И еще потерпела. Ей казалось, что она только и делает весь день, что терпит. Боль, обиду и страх тоже терпит. И еще она совершенно теперь не знает, как быть — ни денег, ни документов, ни даже копеек, чтобы доехать до Больших Холмов.

А потом она как-то незаметно для себя провалилась в глубокий сон.