Туманы и чудовища

Бабушка Лиса оставила ей несколько перламутровых раковин, которые Леда после некоторых раздумий стащила с комода и положила в карман юбки. Лиса ничего не делала просто так, хоть и сама не всегда знала, что и почему делает. Такова судьба мелких оракулов: ведать, но при этом не знать. Не то чтобы Леда сильно верила в предсказания: у нитей, конечно, были и начало, и конец, но казалось, отыскать и то и другое практически нереально. Разве что создать.

Леда хлопнула по карману, в глубине души надеясь почувствовать сквозь ткань привычную форму ножниц. Ее ждало разочарование.

Она задержалась у зеркала, висящего справа от двери: мутное, щербатое, покрытое черными мошками, оно все же прекрасно отражало ее состояние. Темные круги под покрасневшими глазами, взъерошенные от влажности волосы, болезненная ореховая кожа, которая казалась в здешнем свете зеленоватой, и ранка на нижней губе. Совсем не представительно. Но Леда ведь не собиралась возвращаться в дом на скале. Ей не перед кем было держаться, кроме самой себя.

Леда открыла дверь и скользнула в коридор.

Бордовый мундир бросил на нее последний укоряющий взгляд.

Леда знала, что вслушиваться в чужие разговоры невежливо, но ничего не могла поделать: лучше уж сосредоточиться на голосах, чем на том, как ноют ее вцепившиеся в ложку пальцы. Да и акустика в таверне была на удивление хорошей. Когда-то под этой крышей закатывали вечеринки и выступали с концертами, а теперь по утрам здесь, очевидно, засиживались местные пьяницы. Не исключено, что они задержались еще с вечера.

– Говорю вам, своими глазами видел! В тумане, такое огромное…

– Да в прошлом году ты уверял, что видел в заливе Кракена, – прошипели ему в ответ и рассмеялись.

Мужчина произнес «Кракен» по-особенному, так, что Леда поняла: он имел в виду один из зубастых кораблей Ткачей, на которых те пустились когда-то в долгий путь по звездным толщам, чтобы однажды причалить сюда.

– Ткачи, мож, мне и привиделись. Но это… крылатое. Тихое. Говорю вам, оно и крадет…

Говорившего одернули. Уголком глаза Леда заметила, как мужчины переглядываются, а потом спиной почувствовала пламя чужих взглядов. Она почти обернулась. Почти переспросила, потому что вчера, кажется, тоже видела в тумане что-то огромное. Что-то нечеловеческое. Что-то крылатое. И…

– Ледаритри!

Голос разнесся по таверне и исчез в одном из углов под самым потолком. Он спугнул залетевшую внутрь чайку, которая тут же отыскала окно и обиженно умахнула обратно в небо. Леда обернулась.

Она специально осталась есть у стойки: это уменьшало риск, что к ней кто-нибудь подсядет. И так больше влезало, как говаривала бабушка Лиса. Лиса была права, конечно, а вот Леда ошиблась: некоторых людей не мог остановить факт, что она демонстративно стояла спиной к дверям, с краю, и тихо уплетала сытную пряную похлебку из моллюсков. Хотя, конечно, причислять Колючку Соль к «некоторым людям» было ошибкой.

Было, еще когда маленькая Леда бегала с ней наперегонки вверх-вниз по дороге на верхний ярус. Было и сейчас, когда Соль приближалась к стойке – неотвратимо, подобно урагану, к которому невозможно приготовиться.

Самым заметным в Соль были волосы: она не стригла их с детства, и они пышными белыми водопадами окутывали ее фигуру. Прежде она частенько плела из них косу и играла с ней, как с цепом: эти крепкие волосы служили верой и правдой в перепалках с местными мальчишками. Стоило привязать к косе что потяжелее, и они рассыпались по ближайшим теням, а Соль с топотом и улюлюканьем проносилась по улицам, собирая все лужи. Она всегда была громкой – чересчур громкой для Инезаводи. И никакой туман не мог ее заглушить.

Леда с удивлением обнаружила, что Соль прибавила в росте. В последний раз они виделись лет в пятнадцать – Соль неуверенно помахала ей, а Леда приложила палец к губам и юркнула в повозку, только что пришедшую из Двужилья. Леда сбегала не столько из дома, сколько из собственной жизни. Она действовала тихо – может, боялась, что сам город найдет способ ее остановить.

Когда-то Соль едва доставала Леде до груди, а теперь могла бы посмотреть ей в глаза на равных, если бы слегка подпрыгнула. Волосы ее стали еще длиннее и, кажется, бледнее: Соль родилась с такими, заранее выцветшими; говорили, что Ткачи просто не придумали ей судьбы. Соль это дико не нравилось: может, потому она и оставляла волосы распущенными, напоминая Мирозданию о том, что оно может записать на ее белом полотне все что угодно. Когда они еще общались, Соль верила. Верила в карты, которые раскладывала бабушка Лиса, верила в песни, которые пели в равнинном храме, и верила в то, что однажды нить ее судьбы заискрит красками. Леда больше не могла проверить, так ли это.

Похоже, вера Соль не пошатнулась и теперь.

– Какими ткацкими тропами ты здесь оказалась?

Соль все еще была громкой. Она казалась сияющим пятном в полутемном, чуть оранжевом от огня помещении. Платье на ней тоже было светлым – из грубой ткани, на вид не особо теплой и легкой. Зато оно шло к ее бронзовой коже и обнимало ее пышные формы как влитое: шили на заказ и наверняка с любовью. Соль, судя по заношенности наряда, относилась к нему так же.

Леда сама не заметила, когда губы ее расползлись в улыбке. Колючка Соль совсем не оправдывала свое прозвище: его дали мальчишки, за которыми она гонялась, размахивая волосами. Но прозвище ей понравилось, стало ее частью, и теперь Леда не могла отделить ее настоящее имя от этого – приросшего намертво, как гриб, от которого вовремя не избавились.

– Сольварай, – сорвалось с губ Леды, и улыбка ее стала еще шире. – Я надеялась, что ты давно отсюда уехала.

Соль приподняла кустистые, тоже светлые, брови и рассмеялась – громко и открыто, как делала и все остальное.

– Ты ведь меня знаешь! – Она запрыгнула на стул рядом и кивнула бармену, но заказывать ничего не стала, а снова обратилась к Леде: – Нет места лучше дома.

Если кто и мог выбраться из Инезаводи раньше Леды, так это только Сольварай Жадар. Ее семья владела фермой у подножия скал, подальше от берега, но Соль была растением без корней, перекати-полем. Ничто во всем свете не могло ее остановить, если Соль на что-то нацеливалась.

Леда всегда представляла ее капитаном воздушного корабля. Или странствующим торговцем. Она не думала, что встретит ее здесь, в Инезаводи, куда вернулась потому, что больше возвращаться было некуда.

Леда поспорила бы, что Инезаводь давно перестала быть домом, но проиграла бы: все вокруг вросло в нее так же крепко, как собственная нить судьбы. Город-Гроздь за все проведенные в нем годы так и не стал для Леды тем же. Она не была перекати-полем, ее корни остались здесь. Запертыми на ключ.

– И зачем ты так? – Соль притворно надула губы. – Только мама называет меня полным именем. И только когда я делаю что-то не так.

Леда прищурилась:

– Глаз за глаз.

Соль снова рассмеялась.

– Только не говори, что ты больше не Ледаритри! Что, столица теперь крадет не только друзей, но и их имена?

Странно, но теперь, когда Лиса уже назвала Леду так, над ее именем будто сломалась печать. Леда оставила Ритри здесь. Она вернулась. Ей следовало этого ожидать.

– Теперь меня зовут просто Ледой. – Она задержала дыхание.

– Тебя зовут, уже хорошо! – просияла Соль и хитро усмехнулась. – Травишься местной похлебкой?

Из-за деревянной двери за стойкой, куда, похоже, совсем недавно исчез бармен, раздалось сопение.

– Ну, Дерек, я не со зла! – Соль повысила голос, хотя это было бессмысленно, ее и так все прекрасно слышали. – Для моллюсков не сезон, остатки же.

Леда опустила взгляд в тарелку – и не заметила, когда та успела опустеть.

– Спасибо, Дерек! – крикнула Леда в сторону кухни, оттолкнулась от стойки и направилась к двери.

Соль, конечно, зашагала следом.

– Воу! – выдохнула она себе под нос и качнула волосами. – Ты еще, что ли, выросла?

– Не теряла времени даром, – пробормотала Леда и по привычке поправила перчатки. После выкрутасов с ложкой пальцы ныли – пришлось схватить ее не так, как учили когда-то на уроках этикета, а как нож, которым готовишься ударить противника.

Взгляд Соль скользнул вниз, и Леда приготовилась к расспросам – в конце концов, прежде она не носила перчаток. Даже когда руки ее мерзли после дня, проведенного на скалах, и…

– Тебя правда прислал Корпус?

Соль задала этот вопрос на едином выдохе, чуть склонившись в сторону Леды, – так, что ее волосы закрыли собой темно-синий рукав. Что-то брякнуло, и Леда разглядела вплетенные в светлые пряди ракушки. Соль не так часто становилась серьезной, но сейчас ее лицо приобрело непривычное выражение – любопытное и в то же время обеспокоенное. Словно она и хотела, и боялась узнать ответ.

Леда вспомнила оставленный на кровати мундир и спрятанные под половицей сбережения: эти прямоугольные пластины, тонкие и легкие, были в ходу в Городе-Грозди, а здесь их встретили с легким недоумением.

Леда не видела Соль несколько лет, не станет ведь она идти на поводу у слухов?..

– Если так, то я… – Соль закусила губу, придержала для Леды дверь и выдохнула уже на улице. – Я всегда готова помочь. Спрашивай, о чем хочешь.

Соль чуть расправила плечи, и Леда не сразу поняла, что должна заметить. А потом увидела крошечный деревянный якорь у ее ключиц.

– Ты – глава дружины?

Соль пожала плечами.

– Кто-то должен был. После того, как папа ушел на покой и решил вплотную заняться фермой… Пецер, конечно, поругался с ним, но мужская сила понужнее, ты ведь знаешь, какие тут вырастают карпы, а работа дружинника ведь довольно безопасная. – Соль нервно рассмеялась. – Была.

В Инезаводи разматывало свои бледные кольца позднее утро: выкатившееся на серый небосклон солнце рассеяло туман, но не изгнало его окончательно. Легкая дымка стелилась над заливом, разрубающим город пополам. «Край света» когда-то назывался «На острие клинка» и был местом встречи для множества старателей, мастеров и механиков, что приезжали сюда из-за Хребта и из-за Хвоста, а порой даже приплывали с островов Сломанного рога. Теперь таверна стала обветшалой тенью величия, слишком большой для такого захолустного городка. Может, поэтому и название сменили. Леда оценила иронию.

Когда они с бабушкой Лисой вошли в город, мысли ее метались, как саблезубы в клетке, и она не заметила ни позеленевших стен, ни пробивающейся сквозь камни на площади травы, ни того, что у безликой статуи в центре не хватает теперь еще и кистей. Никто не знал, кого именно изображал этот монумент: он лишился лица слишком давно. В некоторых книгах сохранились записи о Первом Ткаче; другие утверждали, что это Эдалья-бездноплавательница, та самая, что впервые пересекла Пустынное море. На месте последней Леда никогда бы не остановилась здесь. Впрочем… может, давным-давно это место было куда менее серым.

Город проснулся: по другой стороне улицы спешил куда-то сгорбленный темнокожий мужчина в фартуке. Но как ни странно, больше никого поблизости не было. Город казался вымершим. Выгоревшим на солнце, потемневшим от волн и бледным, словно призрак.