Туманы и чудовища

Глава шестнадцатая, в которой Леда выходит на берег

– Придется сделать крюк – из-за бури, – виновато протянул Беневолент на просьбу Леды вернуться в Инезаводь.

– Крюк? Крюк куда?

– До первой земли, – пробурчал Саасши. – Починить перекладины мачты. Дотянем докуда-нибудь, но точно не до материка.

Они расположились на палубе. Леда и забыла, как выглядит морская гладь в свете солнца, без капли тумана. В последний раз она видела такое во сне с закатами и хьясу. Кто с ней говорил? Может, тот, кто был когда-то Буяном, пытался с ней связаться через паутину снов?

Беневолент говорил громко и много – и всегда улыбался. Они с Ледой вспоминали прошлое: как сбегали к механодепо мимо Жоррара, как лавировали по рынку в поисках диковинок и как обсуждали море, каждый – свое. Неудивительно, что они стали друзьями: рядом с Леном легко было чувствовать себя живой. Он заражал своим жизнелюбием, и Леда с радостью поддавалась этой болезни.

Она была бы рада и рассказать ему все, что помнила о его братьях и сестрах, – рассказать его же собственными словами. Сама Леда видела других принцев и принцесс всего один раз – или два, если считать тот двужильский бал. Но это была плохая идея, ведь Леда видела их нити. Знала, что они связаны, и собственноручно разрушила эту связь. Нельзя было оставлять лазеек для мира, который не любил, чтобы копались в его настройках.

Беневолент помнил их. Помнил теплым присутствием и неясными тенями. И сама Леда – тоже.

Она изменила их судьбы. Уничтожила их оковы и не ошиблась.

Но Беневолент был последним. И потом что-то случилось. И нити дрогнули, словно струны. И Леда помнила. И помнил Беневолент.

Что, если рассказать ему о том, как Леда танцевала с одной из его сестер – и истоптала ей все ноги?

Саасши сидел дальше, в тени, и буравил Леду взглядом. Даже Буян, который нырнул недавно за борт и обещал вернуться после завтрака, так не прожигал ее глазами. А ведь у него было для этого куда больше причин.

– Я ему не нравлюсь? – прошептала Леда, наклонившись к самому уху Беневолента. Там, на раковине, у него тоже когда-то сияли звезды. Странно было видеть кожу нетронутой.

– Он тебя прекрасно слышит, – повысил голос Саасши и лениво потянулся, уперевшись локтями в колени. – Но все же странно встретиться с тобой снова, ведьма. Ты ведь не должна была его вспомнить.

Леда позволила губам растянуться в улыбке – беспокойство она понимала. Все сложилось даже лучше, чем она могла себе представить: рядом с Беневолентом больше не было его братьев и сестер, но был Саасши. И его команда.

– Напомни, чем занимаются твои ребята? – парировала Леда.

Саасши снова откинулся назад, а Беневолент рассмеялся.

– Я тоже подумал, что они пираты!

– Я мог тебе и соврать, – буркнул Саасши. – Может, меня заточили в этот гребаный кинжал за разбои и воровство.

– И что же вы крадете? Налоговые декларации?

Саасши скрестил руки на груди поверх своего расшитого кафтана.

– Причем чужие, потому что свои они оплачивают, – уточнил Беневолент, снова повернувшись к Леде.

Та улыбнулась еще шире, а потом ахнула.

– Ты! Ты был в «Краю света»!

Теперь она была в этом уверена: это Саасши буравил ее взглядом, когда она оставляла в таверне письма и пыталась поесть.

Тот откинулся еще дальше и фыркнул.

– Я думала, тебя нервирует мой мундир.

– Меня гораздо больше беспокоил тот факт, что ты объявилась в Инезаводи.

На языке Леды растаял вопрос о том, что бы он сделал, если бы она к нему подошла. На самом деле она не хотела этого знать.

– Ты видел ее? Когда? – Беневолент почти обиженно поднял брови.

– Когда забирали партию раковин для Тезазе. Неважно.

– Важно! Ты ничего не сказал!

– И не должен был, если ты не помнишь, – огрызнулся Саасши, но сразу же сделал глубокий вдох и такой же глубокий выдох. – Это все проклятый мундир…

– Земля! – грянуло откуда-то сверху, и Леда подняла голову, потому что кричали на хьясу.

Вниз по мачте карабкалось нечто чешуйчатое, хвостатое и белое.

Леда подскочила, потянувшись к карману, – вот только там не было ножниц, только ракушки Лисы, которые она до сих пор таскала с собой. Словно они были ее маленьким талисманом. Беневолент вскочил следом, и даже Саасши поднялся.

На палубу шлепнулась сирена. Она… нет, он склонил голову и потянулся к висящему на поясе кинжалу.

Теперь Леда видела, что в них с Тишь нет ничего общего, кроме белой чешуи и длинного хвоста: у этого… сирена не хватало крыльев, и нескольких рожек, и шрама на пол-лица, зато были другие. Леда видела часть его спины (остальное скрывала жилетка), по которой тянулся рваный рубец, – как раз на месте крыльев. Шрам шел до бедра и истончался книзу, совсем как молния. Этот сирен быстро влился бы в дом Штормов, хотя вряд ли вообще о них слышал.

– Тараш, это Леда! – радостно возвестил Беневолент. Он словно не заметил напряжения, хотя попытка сгладить его была очень кстати. – И давайте не будем превращать каждое новое знакомство в потасовку, да?

Тараш прищурился – веки у него были вертикальные, надо же! – и опустил взгляд на Ледины руки. Она устала их закрывать и рассказала Беневоленту о том, что случилось после его бегства. Ничего конкретного, ведь пока она многого не понимала сама. Что это были за черные нити? Как это связано с Буяном? А связано это было несомненно. Он появился в Инезаводи в ту же ночь, ночь равноденствия. И он знал ее. Это не могло быть простым совпадением.

Но Леда рассказала Беневоленту – и Саасши тоже, потому что тот, похоже, превратился в его тень, – как ее выставили из Цеха. Беневолент пытался просить прощения: он, конечно, не хотел, чтобы все так закончилось. Но Леда оборвала его: она сделала бы это еще раз. Даже заранее зная, что лишится будущего.

Она успела сообщить о песнях и о том, как встретила Буяна. Умолчала лишь о том, что приняла его за Беневолента. Не потому, что было стыдно, – хотя ей, конечно, было, – а потому, что Беневолент наверняка пустился бы извиняться и за это тоже.

Тараш вынул из-за яркого пояса кинжал. Леда отшатнулась, едва заметив, что он вытягивает свою длинную белую конечность… а потом открыла глаза. Когда она успела их закрыть? Тараш протягивал ей свой кинжал. Что было принято делать в подобных случаях? Благодарить? Приседать в поклоне?

– Мне нечего дать взамен…

Леда снова вспомнила о ножницах, наверняка покоящихся теперь на дне морском. Обменивать их на клинок она бы все равно не стала. Она подняла взгляд, но Тараш смотрел не на нее. Он смотрел на Саасши.

– Когда израненные судьбой руки сомкнутся на рукояти… – прошептал Саасши. А потом взглянул на Леду – в его глазах цвета моря заискрились светлячки надежды.

Леде не нужно было хоть раз слышать печать проклятия, чтобы знать – это она. Если Саасши доверял этому сирену таскать на поясе свою сестру…

Она медленно протянула исчерченную молниями руку и сомкнула пальцы на рукояти. Бережно провела второй рукой по лезвию – широкому, словно лист.

На первый взгляд из общего у Лэ’ши с братом были только бледная кожа – хотя морское солнце высушило и подрумянило Саасши – и темные с зеленью волосы. Но стоило присмотреться, и в глубине ее темных глаз тоже всплывала зелень, а губы изгибались в такой же кривой усмешке. Волосы ее были короткими и взъерошенными – так, наверное, выглядел бы сказочный ифрит, выпущенный из кольца или лампы.

Лэ’ши громко и с восторгом выругалась. Саасши тут же бросился ее обнимать.

Они начали праздновать, еще не причалив: когда Буян вскарабкался по сетям на корабль, опьяневший Тараш уже изображал русалку на носу корабля под чутким и громким руководством Лэ’ши, от которой ни на секунду не отходил брат. Беневолент носился от кладовок наверх и обратно, смеялся громче всех и тоже почти не отходил от воссоединившихся брата и сестры.

Появление огромного чудовища никто не заметил. Леда сидела в сторонке, сцепив руки вокруг коленей, и улыбалась в распущенные волосы – после полета и купания они были жесткими и завивались еще больше. Леда решила отпустить их на волю… когда она в последний раз это делала не перед сном, а просто так?

Буян подполз к ней, сильно заваливаясь на правый бок – левое крыло он берёг.

– Что я пропустил? – пророкотал он.

– Семейное воссоединение. И немножко волшебства, – буркнула Леда, не поднимая головы от коленей.

– Ого! – Лэ’ши посмотрела в их сторону, и Буян неловко переступил когтями по доскам. – А из этого фигура на нос получится еще лучше, а!

– И много алкоголя, похоже, – прошипел Буян, прижав к шее гребни и чуть зашипев от боли. – Что такое «фигура на нос»?

Последнее Буян произнес на сумеречном. Вернее, полувыплюнул-полупроскрипел. Леда резко повернула голову – пушистые водопады качнулись вместе с ней.

– Я так долго вас слушал, что кое-что уловил.

Он совсем по-человечески шевельнул когтистыми пальцами, и сердце Леды снова сжалось. Он был когда-то человеком. В этом она не сомневалась. Откуда он ее помнил? Видел в Цеховых башнях двора? Когда Леда говорила о Городе-Грозди, он ведь вспоминал и город тоже.

Леда объяснила ему, что такое носовая фигура корабля. Буян не только не обиделся, но и полез вперед под одобрительные крики толпы, чтобы собственноручно проверить, хорошо ли у него получится представлять этот корабль.

Ближайшей сушей на их пути был остров, темнеющий хвойным лесом и окаймленный горным полумесяцем. Здесь жили сирены.

Как иначе? Случайности давно перестали происходить в Лединой жизни. Она получила мундир, чтобы залезть в архивы Благих Когтей. Не зря: там, за несколькими решетками и замками, в пыльном углу ютился чей-то древний дневник, из которого Леда узнала, что нить судьбы надо искать прямо над шеей, где кости сплетаются с кровью в невообразимый узел жизни. Она нашла Буяна по сиянию собственной нити судьбы – вшив ее в то, о чем ничего не знала. Она спасла множество будущих, лишившись своего. Вернулась в Инезаводь и обнаружила, что запомнила ее куда более враждебной, чем она есть. Сирена сбросила ее в море, и она оказалась на острове, который был их колыбелью. Где-то далеко на западе, посреди Пустынного моря, если верить Джарху.

– Вам стоит поговорить с ними, – прошипел Тараш, который мучился мигренью и постоянно мотал головой, высматривая Лэ’ши. Пальцы его раз за разом неосознанно смыкались на поясе, там, где прежде был кинжал. Неудивительно. Отвыкать от чего-то настолько привычного сложно, но перемены – это не всегда плохо.

Бравая команда Саасши расположилась прямо в песчаной бухте, в тени огромного холма: Тараш с неохотой, но довольно проворно для все еще пьяного полез наверх, чтобы отцепить паруса. Им предстояла работа. А Леде…

Тараш ничего не слышал о сирене, которую она описала, – со шрамом на половину лица. Может, она получила его не так давно. Если в Инезаводи пели сирены, то стоило… стоило в самом деле поговорить с ними.

Для острова сирен тут было почти подозрительно тихо. Тараш уже уверил ее, что сирены не поют просто так: для песни всегда есть причина. Важная. Какая причина могла быть у сирены, обещавшей все счастье мира? У сирены, которая охотилась на рыбака, на торговца землей, на подростка… и на изгнанную из Цеха Леду, которая даже мастером не успела стать?