Туманы и чудовища

Глава девятая, в которой бездна отвечает Леде

Надо отдать Буяну должное – слушал он внимательно.

Так внимательно, что, если бы не слегка шевелящиеся щупальца и не яркие глаза, Леда приняла бы его за статую. Может, даже того самого Вестника Смерти – хотя у этого чудовища обязанности были совсем другие. Он наложил их на себя сам, не зная, что еще ему делать: как искать самого себя, если ты уже здесь и в то же время незнакомец? Как привыкнуть к когтям и к тому, что бездонный океан для тебя почти такой же родной, как и воздушный?

Леда, запинаясь, говорила о том, что помнила, – а она помнила так мало! – и не могла не представлять, что сделала бы сама, если бы проснулась однажды гигантом (ладно, в этом у нее был небольшой опыт), крылатым и абсолютно не помнящим ни о том, какой была раньше, ни вообще ничего «до».

Буяну были знакомы многие реалии – на уровне инстинкта или, может, заложенного слишком глубоко внутреннего багажа. Он знал о Городе-Грозди и не удивился, услышав о нитях и ножницах. Лишь дернулся еле заметно, когда Леда закатала рукава: он показал ей себя, и она ответила ему тем же.

– Ты отняла у меня прошлое, – прошелестел он, но не угрожающе, а как-то устало, почти обреченно. – А я у тебя – будущее.

И зарокотал – Леда уже могла определить это как смех.

Захотелось сжаться, но она упрямо расправила плечи и вновь спрятала шрамы под рукавами. Чуть склонила голову и прищурилась: в свете солнца Буян – Беневолент – казался менее гротескным, менее похожим на статую и гораздо больше – на живой организм, пусть и странно скроенный. Мироздание словно не знало, как он должен выглядеть теперь, и сгребло в охапку все, до чего дотянулось. Все, что было на дне морском, и, может… может, что-то от сирены тоже. Ведь кто-то до сих пор пел. И чуть не утянул за собой самого Беневолента.

Он смеялся, прикрыв глаза, и взгляд теперь притягивали светлые пятна на его гребнях – отвлекающий маневр какой-нибудь рифовой рыбки, которая попалась на пути беспокойной нити. Но почему он оказался здесь? Что они планировали тогда? Должно быть, Леда хотела отправить его по морю… куда-то.

К новой жизни? А вместо этого отправила прямиком ко дну.

Рокот перестал отскакивать от стен маяка, и Беневолент распахнул крылья, на которые до того опирался, – солнце из узких окошек выбило на перепонках светящиеся прямоугольники. Леда разглядела темные линии жил, по которым текла его кровь. Холодная ли? Все еще горячая? В воде было не понять, а теперь, когда Леда согрелась, она чувствовала только, как ломит плечо, как болит спина и как ноют израненные ноги.

– Человек, значит, – прошелестело сверху. Беневолент осмотрел свою темную четырехпалую руку, искрящую бирюзой. – Но ты ведь не сможешь вернуть все как было? Да, Ледаритри?

Последнее он произнес как-то надломленно, и Леда наконец поняла, что ее так настораживает, – помимо факта, что она сидит в маяке с чудовищем, которое было одним из ее подозреваемых, а она ведь даже не Коготь и не принадлежит ни к Корпусам, ни к Цеху, ни к какому-то другому двору! Беневолент говорил на хьясу. И Леда отвечала так же, сама того не замечая.

Неудивительно, что Тиль утверждал, будто чудовище не говорит. Оно действительно не общалось на том языке, который был в ходу в Инезаводи, Двужилье, Городе-Грозди и по всему Самоцветному побережью. Беневолент говорил на языке, который был для Леды прошлым – улыбками, солеными брызгами на солнце и покачивающимися под ногами досками. Песня же звала Леду на привычном сумеречном, который гулял по эту сторону каменного Хребта повсюду. И теперь они покачивались на звонких, порой свистящих слогах вместе – Леда немного спотыкалась, забывая слова, а Беневолент говорил со странным акцентом. Как иначе – с таким языком, который, казалось, еле помещался в глубинах челюсти.

Леда наблюдала за тем, как смыкаются ряды острых зубов, и думала вовсе не о том, с какой легкостью они могли бы перекусить ей запястье. Ее куда больше интересовало, кто научил его этому языку. Беневоленту удавалось произносить ее полное имя так, словно все это нагромождение букв – не бремя и не проклятие, а раскатистый гром вдалеке, обещающий долгожданный дождь.

Подождите. Разве она сообщала ему свое полное имя?

– Как ты меня назвал?

Гребни его замерли. Какой же экспрессивной была это громада!

– Ты вспомнил мое имя? Это… это хороший знак! – Леда вскочила, невзирая на запротестовавшие ступни и на Беневолента, который тут же протянул в ее сторону когтистую руку. – Если так продолжится и дальше, то мы вспомним всё! Ну или достаточно для того, чтобы понять, что мы можем сделать!

Леда заходила у камина, закусив губу и прикидывая, как ускорить процесс. Ошибка может послужить им на пользу!

– Конечно, надо будет разобраться и с тем, что тут творил Ваари… или творит… или не творил и не творит! Ты говорил, что слышал песню! А видел того, кто пел?

Беневолент, не привыкший к Леде, перед которой замаячила цель (не привыкший к Леде вообще, ведь он вспомнил – что? – только ее имя), свернул хвост в несколько колец и опустил крылья.

– Нет. Но я слышал крылья… Большие крылья, вроде… – Он вытянул одно из своих, и оно закрыло собой чуть ли не половину зала.

– Значит, сирен исключать нельзя. Джарх говорил, что они давно переселились поглубже в Пустынное море, но, может, нашлась причина для возвращения. – Леда приложила руки к груди. – А сможешь описать тех, кого спас? Ты говорил, что спас кого-то! Не только меня!

– Этого надоедливого мальчишку, – прорычал Беневолент. – И парня, который все пытался что-то разыскать в воде…

– Это мог быть Аташи! – воскликнула Леда, а потом несмело добавила: – Ты ведь ничего с ними не сделал?

– Мы вроде уже уяснили, что я не пою.

– Да, но… – Леда на мгновение замолчала. – Не то чтобы я на что-то намекаю, но ты ведь не стал бы…

Леда цокнула языком. Беневолент вскинул гребни и шумно фыркнул – видимо, сразу заметил, что Леда уставилась на его пасть.

Он распахнул ее, наверняка готовый высказать все, что думает о подобных предположениях, но Леда опередила его, отвернувшись и тряхнув головой.

– Ну да. Мне стоило бы спросить об этом пораньше…

Леда понятия не имела, как выглядит Аташи, и ей нужно было побеседовать с Сольварай, и, может… ох, Ткачи, она совсем забыла про Расиона Дежа! Но расспрашивать его сейчас стоило аккуратно. Может, лучше за ним проследить? Или попробовать еще разок поговорить с Дэси-старшим? Если бы у нее были ножницы… Если бы…

Леда замерла и опустила плечи. Она умудрилась забыть не только про Дежа с его пуговицами и обещаниями, но и про тот простой факт, что она была чуть более чем бесполезна и с ножницами тоже. Впрочем…

Беневолент был ее ошибкой. И она должна ее исправить.

– Леда?

– Беневолент! – Леда резко развернулась, отчего холщовая юбка, обнимающая ее ноги, распустилась, словно поникший цветок. – Даю обещание, что все исправлю. Но мне понадобится твоя помощь.

«А еще – ножницы», – хотела договорить она, но прикусила язык. Чешуя на шее и запястьях Беневолента ощетинилась, а гребни прижались к голове.

– Что?..

– Не называй меня так, – тихо, насколько это вообще было возможно, пророкотал Буян и практически свалился в дыру в полу.

Леда по инерции побежала следом, хотя что бы она сделала? Поймала бы его своими обожженными руками?

– Буян! – крикнула она в темноту, которая ответила ей тишиной.

– Леди Астарада? Ох, икра небесная!..

В ее ушах вдруг зашумело море. Чужой голос доносился сквозь этот шум, пробиваясь неумело, как новорожденный механог, который еще не привык к державшим его магическим узелкам. Леда обернулась и увидела замершего под аркой маяка Расиона Дежа – в том же роскошном костюме, что и при их первой встрече, только чуть более потрепанном.

Говорят, у Когтей есть когти. С маленькой буквы, но не те, которые отращивают некоторые отчаянные для красоты или для самозащиты. Эти когти куют специально по руке каждого из мундиров, и их невозможно стащить с пальцев, если Коготь потеряет сознание или того хуже. Леда бы сейчас не отказалась от таких.

Прежде ее защитой были ножницы: она скорее оплела бы противника парочкой заготовленных на такой случай нитей, чем воткнула бы лезвие в какую-то уязвимую часть его тела. Но они хотя бы приятно холодили ее кожу и были надежным способом общаться с миром.

Когда Леда бежала из Города-Грозди – а по-другому это назвать было нельзя, – она даже не думала, что ей пригодится оружие. Может, об этом и подумал Жоррар, но его подарок канул в бездну. Леда обвела взглядом стены и пол, но нашла только несколько плохо закрепленных камней и солому. Значит, камни.

– Щёголь, а ну отошел! – раздался второй голос за спиной Дежа.

А в груди Леды вдруг зазияла дыра – она больше не могла вздохнуть. Как мех, который так и не раздул Цеховой огонь. Она попыталась дотянуться до него рукой, сомкнуть на нем пальцы, чтобы он задышал. Она задышала.

Но в пальцах будто поселился целый рой насекомых, и теперь они шествовали под кожей, подобно муравьям. Торопились куда-то. Хотелось содрать кожу и освободить их, лишь бы не чувствовать их нетерпение и не путать его со своим. Золотистые нити обвивались вокруг пальцев, словно железные струны, и Леда должна была срочно от них избавиться, прежде чем они вопьются глубже и…

– Ледаритри? Слышишь меня?

Сольварай приблизилась светлым пятном – в новом, чуть менее заношенном и наверняка менее любимом платье, каком-то насыщенно-ржавом. Оно очень непривычно сочеталось с белыми длинными волосами и бряцающими в них ракушками. В руках Колючка Соль сжимала трезубец – стандартное оружие дружинников, такое старое, что в металл давно въелась морская зелень, а похожие на якоря наконечники местами обломались. Трезубец в хватке Сольварай был наименее зеленым и наиболее целым из всех, что только доводилось видеть Леде.

– Леди Астарада!

«Я – Шторм», – хотела сказать Леда, но дыра в груди вспыхнула пламенем.

Почему никто не сказал ей, что удержать молнию будет так сложно? Зачем она только согласилась? Потому что сама была на его месте? Потому что тоже сбежала, но знала, что однажды ей придется вернуться? Или что однажды ее вернут силой?

Леда задышала и распахнула глаза. Когда она успела их закрыть?

Перед глазами как живые стояли кроны Домдрева, в которых мелькали разноцветные огни – Город-Гроздь жил и ночью, но здесь, среди корней, было тихо. Здесь им никто бы не помешал.

«Будет больно?»

«Я не знаю».

Что еще она могла ответить? Ложь Беневолент бы почувствовал. Он дрожал, и она дрожала, и она почти сделала шаг назад, почти передумала, но он крепко взял ее за запястье и посмотрел в глаза своими золотистыми глазами – такими теплыми, что обожжешься, если не будешь осторожен.

«Я в тебя верю».

Что она могла сделать после этого? Только ошибку?

Леда моргнула и вернулась в настоящее: Беневолент исчез.

В свете утреннего солнца Сольварай и Расион Деж смотрелись нелепо: ее волосы выглядели так, словно она вылезла из-под земли, а его темные брови грозились превратиться в чаек и улететь. Леде захотелось рассмеяться, она опустилась на ближайший стул – здесь все это время был стул, а она даже не заметила! – и обхватила голову руками.