Туманы и чудовища

Глава семнадцатая, в которой Леда понимает, что пора есть богатых

Леда не знала, хочет ли об этом говорить. Не могла понять, хочет ли говорить об этом Буян. Ваари. В голове ее они с легкостью замещались друг другом, и это должно было пугать, но не пугало. Леда только качала головой и сжимала пальцы.

Он сделал это с собою сам. Она ничего не сможет исправить.

Но она могла бы попытаться?

Чужие ошибки для нее всегда были сложнее своих. Она знала, что делать с последними. Но как подступить к первым? Как заговорить о том, чего больше для Буяна не осталось?

– Мне понравился твой дом, – сказала Леда, когда тишина между ними начала заострять края.

Буян лежал в отведенной им каюте, забитой коврами из Фарлода и бочками с цитрусовыми из-за Правого Когтя. Так же он лежал в доме Астарада: раскинув все конечности по предметам интерьера, закинув кольца хвоста на ящики и подложив под голову скрещенные руки. И это успокаивало обыденностью. Правда… могла ли Леда подумать об особняке как о своем доме? Об Инезаводи вопроса больше и не стояло.

Буян выдохнул, не открывая глаз, и разогнал по полу пыль.

– Ты видела мой ужасный почерк.

Леда улыбнулась. Если он надеялся, что она будет возражать…

– Видела я и похуже. – Она скрестила руки на груди.

Сверкнула в темноте полоска рассвета – почему прежде Леда думала, что глаза Буяна были закатными?

– Правда? – голос его дрожал, словно говорили они совсем не об этом.

Может, так оно и было.

– Если думаешь, что ты единственный на всем свете нерадивый ученик, игнорировавший прописи…

Под чешуйчатым боком раскатился смех; крылья дрогнули, и то, что только начало заживать, переменило положение.

Тишина между ними изменилась: то, что ощущалось разящими клинками, оказалось галькой под ногами. Если знать, куда ступать, будешь в порядке.

Леда достала из кармана ножницы и иглу. В свете розоватой лампы, висящей под потолком у стены, костяные инструменты казались чем-то нереальным. Чем-то слепленным в шутку. Чем-то совсем непохожим на привычные Леде металлические рельефы, которые когда-то обожгли ее кожу и чуть не добрались до костей. Она подползла поближе к Буяну – глаза его распахнулись, и синева снова затопила желтое пламя. Ромбовидные зрачки, казавшиеся поначалу чем-то звериным и по-своему чудовищным, замерли на ножницах в Лединых руках.

– Я могла бы…

– Нет.

Он произнес это без тени злобы, не стараясь оборвать. Не устало и не обреченно. Скорее так, словно давно выиграл сам с собой какой-то спор. Спор, в котором Леде не было места.

Ваари сделал это с собою сам. Он не стал напоминать о том, сколько боли пустые нити причиняли всему вокруг. Не принялся объяснять, что Леда, должно быть, сумасшедшая, раз вообще об этом задумалась.

Он поднял на нее взгляд и шевельнул щупальцами. Леда подползла еще ближе: откинулась назад, уперлась шеей и спиной в покрытое неровной чешуей плечо, вздохнула и закрыла глаза. Приятная тяжесть черного хвоста обвила ее ноги. На грудь опустилась перепонка крыльев – открой Леда глаза, и когти их окажутся совсем близко от ее лица.

– Мы не сдаемся, – заявила она упрямо, потому что кто-то из них должен был быть упрямым. – Мы перегруппируемся.

Мир большой – вот что она имела в виду. Мир большой, и магических дворов много, и кто-то где-то должен знать о черных нитях больше. Кто-то наверняка был довольно глуп. Кто-то тоже совершал ошибки, и, может быть, все заканчивалось немного иначе.

Ваари не ответил. Леда почувствовала спиной, как он вздохнул, а после слушала, как дыхание его замедляется, углубляется и выравнивается. Под мерный рокот заключенных внутри него волн Леда заснула.

Ей приснилось море – не спокойное, не закатное, но бушующее и радостное. Освобожденное. Примирившееся.

Она услышала в раскатах грома знакомый смех и засмеялась тоже. И они снова танцевали: Ледаритри Астарада, дочь своих родителей, и Вихо Ваари, Узел Ветров, отец кораблекрушений и младший брат.

Они вернулись в Инезаводь вместе с туманом. Сошли на берег неподалеку от маяка, в бухте, куда Леда ухнула после пожара. Подальше от любопытных глаз.

Леда почти не запомнила прощаний. Может, она уже ничего не сможет запомнить в своей жизни: ее сосуд переполнен.

Она снова стала Ледаритри, но не перестала быть Ледой. Она потеряла друга и нашла его. Она оказалась винтиком в чужом пророчестве и крошечной точкой во множестве чужих судеб.

Она взяла с Беневолента обещание встретиться вновь.

– У нас заметный корабль, – буркнул Саасши, который все еще смотрел на Леду исподлобья, но теперь она знала: он делает это просто так, потому что может. У человека, который провел столько времени в молчании, было странное чувство юмора.

– Особенно теперь, – добавила его сестра, кивая на устроившегося на носу Тараша: ему там понравилось, и шутка почти превратилась в реальность.

Беневолент обнял ее так крепко, что в лопатке что-то скрипнуло, а Буян вперил в принца недовольный взгляд.

– Я только сейчас понял, – хохотнул Беневолент. – Что оба моих спасителя вернулись в мою жизнь одновременно.

– И мы выпьем за это в следующий раз, – подал голос Саасши и замахал руками на столпившихся на берегу ребят.

Те послушно отправились к лодке, а сам Саасши задержался. Леда и глазом не успела моргнуть, как он обнял ее чуть повыше талии, – так ему было удобнее всего.

– Спасибо тебе, – прошептал он куда-то ей в живот и так же быстро расцепил руки. Словно ничего и не было.

– Я все запомнила, Саасши, – прокричала Леда, когда лодка их почти добралась до корабля. – В следующий раз заобнимаю!

Она, конечно, уже не услышала, что он ответил. Но Леда предпочла думать, что это было «Обязательно».

Они поднялись к дому Ваари и застыли среди почерневших досок. Леде пришлось забраться Буяну на плечи, а ему – карабкаться по скале, цепляясь за нее когтями. Крыло его начало заживать, но до полетов было еще далеко. Да и не то чтобы это можно было назвать полетом в полном смысле слова.

– Это, скорее, скольжение. В ту бурю просто было так много ветряных потоков…

От дома остались только фундамент, часть стены и свалка металла. И конечно, множество погребенных на дне морском ножниц. Среди них не было того, что Ваари мог бы сплавить из металла с черного рынка.

Память возвращалась к нему кусками – ошеломляющими, без всякого порядка и логики. Буян рокотал, усмехаясь, когда пытался объяснить Леде, что именно Вихо Ваари строил под скалами.

– Это что-то вроде… ящика, – рычал он, когда они сидели под звездным бескрайним небом, отражающимся в волнах, которые рассекал корабль Саасши.

Было поздно, и на палубе оставались лишь несущие вахту, рулевой… и две недосирены. Одна – с текущей в ней каплей морской крови. Другой – скорее отражение сирены в кривом зеркале. Такие привозили иногда на ярмарки. Те зеркала обманывали тебя: показывали, что нос стал больше, что живот уменьшился, что жизнь легка и прекрасна всегда. Но в то же время они говорили правду: у тебя все еще было две ноги, и две руки, и – вот повезло! – целый нос. И живот тоже целый!

– Ящика? – спрашивала Леда, пытаясь привыкнуть к тому, что говорит с Ваари. С тем самым Вихо Ваари, с которым разделяла тишину. С тем самым Вихо Ваари, который расспрашивал ее о родителях. С Вихо Ваари, который все это время хотел вернуть своего утонувшего брата и построил ради этого…

– Что-то вроде камеры. Хранилища. Ножницы – это недостаточно аккуратно. Слишком быстро. Слишком неконтролируемо. Мне хотелось поймать его.

– Поймать… Порез?

Леда вспомнила, как затягивались надрезы, сделанные ею над королевскими шеями, – словно торопились. Словно не терпели быть.

Буян кивнул, и его гребни, щупальца и часть челюсти качнулись в такт, выдавая растущее воодушевление:

– И сделать его стабильным. Ты знаешь, как открывают Надрезы?

Леда пожимала плечами, а Буян продолжал хрипеть об индустриальных ножницах и специальных нитевых механизмах, которые заставляли лезвия открываться и закрываться, когда Надрез пытался затянуться. Он говорил, и теперь Леда ясно видела младшего Ваари: чаще всего он молчал, но рассказывать о том, что ему интересно, мог часами. И Леда готова была слушать его, затаив дыхание.

Ваари толком не помнил, как исчез. Он помнил, как решил дотянуться до утонувшей нити – утонувшей так много лет назад, что на том месте давно не было пирса. Помнил, как сконструировал свою версию ножниц: тонкие лезвия, которые вцепились в едва зажившее полотно Мироздания и которые он вмонтировал в ящик последними. Вихо Ваари построил опасную вещь, она должна была помочь ему открыть путь на ту сторону. Он собрал механизм из небесного металла и сообщил Дэси, что прекращает сотрудничество.

– Агате? – прошептала Леда, боясь спугнуть внезапную цепочку воспоминаний, которую Буян, казалось, поймал за хвост.

На ней снова был мундир Благого Когтя – она надела его и высохшую юбку прямо поверх белого костюма. Мундир она не застегнула – лето входило в свои права. Но облачившись в него, она опять задумалась о признавшем вину Расионе Деже.

Буян замер, а потом зафырчал и зашевелил щупальцами, почти по-мальчишески приподняв плечи.

– Агата? Нет, Агата…

Он вдруг замолчал, и Леда положила руку на его чешую – под светом звезд еще более холодную, чем прежде.

– Агата, должно быть, была второй.

– Второй? – так же тихо спросила Леда.

– Да. – Буян закрыл глаза, а когда открыл их, штормовой синевы в них стало еще больше. – Первой была сирена.

Теперь он вспомнил. Вспомнил, как полоснули лезвия и распахнулась голодная пасть Пореза. Голодная – потому что лампа в его руках тут же погасла, потеряв весь цвет. Ваари вернулся в дом и набросал все на первой попавшейся поверхности. Древние книжки говорили о силе светил, и Ваари не жалел себя. Он принес еще несколько ламп – просто чтобы проверить. Открыл крышку, и лиловые нити продолжили светить. Ваари не стал ждать и полез в Порез руками – это должны были быть его руки, родные руки, способные вытянуть угасшую нить с изнанки. Он вспомнил, как заработал механизм: одна из черных нитей, пойманная, словно бабочка, встала на место. Ни один механик не смог бы понять, как это работает. Ни один мастер. Нить встала на место, и Ваари почувствовал, как расцветает в его груди надежда, которую тут же оплели хлынувшие с изнанки пустые нити, прожегшие его, казалось, до костей.

Вихо Ваари перестал быть там, под громадой вырезанных Кракеном скал.

Буян очнулся уже на берегу – и услышал песню. Песню, которая звала его, но на поводу у которой он совсем не хотел идти.

Нити не любят, когда их тревожат. Неважно, что вы про них думаете: что они часть Мирового полотна, карманная магия этого мира или эхо соседнего, – они всегда дадут сдачи. Займут все ваши мысли, и вы сбежите из дома, лишь бы быть поближе к ним. Лишь бы держать их в руках. Врастут в вас буквально и фигурально, придут в ваши сны и превратят их в кошмары или в самые прекрасные на свете мечты.

Раймон Дэси мечтал о былой Инезаводи. В основном он мечтал о ней, потому что она приносила прибыль. Но еще и потому, что в той, похожей на рабочий муравейник Инезаводи из его воспоминаний все было просто и предсказуемо. Его жена была рядом, и дочери тоже: бегали по берегу, собирали ракушки, возвращались в дом на скале и смотрели на море. В те дни Дэси чувствовал, как под его ногами шевелится механизм прогресса, как добываются длины и длины магических нитей и звенят в тон тому золоту, что вскоре осядет у него в кармане.