Туманы и чудовища

Когда она освобождала Беневолента, кто-то запустил руку в полотно Мироздания и принялся шарить по его изнанке.

Вот что Леда узнала, переступив порог Цеха: изменить судьбу – возможно. Это сложно, опасно, это богохульно, в конце концов, но это возможно. Судьбу можно и сковать – технически. Это она узнала вне цехов, и потому можно судить, что образование будущим мастерам дают весьма неполное. Но судьбу закончившуюся нельзя спрясть вновь.

Странно, что еще недавно Леда думала об этом. Задавалась вопросом: смогла бы она сделать это сама, если бы ее попросили?

Буян – тот, кто стал Буяном, – прежде был отчаявшимся глупцом. Он поверил в то, что сможет кого-то вернуть. Кого? Родителя? Друга? Любимого человека? Того, кому отплачивал долг? Это могла быть Агата, но… она пропала раньше. Первым был Ваари. И Леда переплела свою судьбу с темными нитями отборной пустоты.

Если запустить руку в полотно Мироздания и провести ею по его изнанке, то с пустыми руками не окажешься. Технически.

Пустые нити всё еще были нитями. Противоположностью тех, которые Леда завязывала в Цехах и залах; тех, которые мастер Бражник наматывал на тонкие спицы своих изделий, чтобы мастерица Ругань отнесла их на Этаж Сделок. Они должны были быть ничем, но кто-то потянул их наверх, и они стали чем-то. Проросли в чужом позвоночнике, оплели нить судьбы того бедолаги, что до них дотронулся. Они, словно пожар, потянулись и к другим нитям судьбы, открытым всем ветрам, – ведь как раз в тот момент Леда очищала их. И они набросились на Леду тоже. Вплавились в ее руки… и захлебнулись, потому что Леда переменила узор. Приманила их на собственную нить и отправила обратно на изнанку.

Но те, что остались в Буяне, пытались стать чем-то – и хватали все подряд. От змей, и рыб, и осьминогов, и сирен… Сирена! Должно быть, Тишь уже была в тех пещерах, уже пряталась на ферме Сольварай, уже превратилась в чью-то тайну. Пустые нити зацепили и золотистую нить Леды, и часть ее осталась с ними, и ее она видела всякий раз, как смотрела на Буяна. Поэтому он ее помнил? Только поэтому?..

Буян припал к земле и заскреб когтями по траве и листьям. Пустые нити, почуявшие волю, впились в чужую плоть.

– Хватит! Остановите это! – Леда схватилась за один из плавников на длинном белом хвосте и дернула.

Сирена хлестнула хвостом в ответ, и Леду ударило оземь. Руки заломило. Заломило так сильно, как не ломило с ночи под корнями Домдрева. Леда сжала зубы. Сирена защелкнула ножницы, и пустые нити исчезли.

Хотя на самом деле они остались. Когда-то они стали частью Буяна, его чешуей, его щупальцами, его крыльями, его гребнями. Съели его воспоминания и изменили его судьбу. Сделали все, что могли, – они очень старались, но у них не получилось сотворить то, что делали обычные нити. Нельзя создать что-то из ничего.

– Теперь видишь? – прошелестела сирена, подняв немигающий взгляд на Буяна. – Он сделал это с собою сам. И ты ничем не сможешь ему помочь.

Леда загребла пальцами мокрые листья и зарычала. Стукнула кулаком по земле.

– Это всего лишь нити. Любые нити можно распутать.

– Не эти, – прошипела сирена на сумеречном, а потом добавила на хьясу другой глоткой: – Не эти. Ты уже сделала все, что могла. А он… – Сирена припала к земле и заглянула Буяну прямо в глаза, – …он пошел против самой ткани этого мира. Не воспользовался ее дарами, не отрезал столько, сколько нужно. Но заглянул туда, куда нельзя заглядывать. И сделал еще хуже.

Буян обхватил голову руками и зажмурился.

– Я вспомнил… – прохрипел он. – Вспомнил, откуда знаю тебя.

Синевы в его глазах словно бы стало еще больше: уже не закатное солнце, но пламя свечи.

– Мы с тобой танцевали однажды.

Двужильский бал слыл событием века, и оттого было вдвойне грустно, что проводят его в затхлом особняке на отшибе. Казалось, домишко этот того и гляди загорится от неисправной магической проводки. Все здесь было древним и ветхим – кроме молодых людей, замерших вдоль окон и стен.

Он не пришел бы сюда, не будь это обязательным: учителя обещали, что оценки за семестр будут зависеть и от этикета тоже. Пришлось изображать из себя подпорку для стенки и надеяться, что к нему никто не подойдет.

На королевских отпрысков было больно смотреть. Он не завидовал тем, кому придется с ними танцевать. Кто-то пробормотал, что принцы и принцессы уж явно соблюли тему события, и он не сдержал смешка. Как иначе? Большая часть гостей темы избегала, чтобы выделиться, и те, кто пришел в белом, выглядели словно черные овцы в стаде. Может, предприятие это будет не совсем неудачей. Может…

Он поднял взгляд и увидел призрака из прошлого. Белый цвет шел ей, но платье, казалось, душило ее. Ледаритри Астарада, она же Леда Шторм, обмахивалась веером так яростно, словно хотела одной лишь силой ветра стащить с себя этот ужасный корсет.

Он опустил взгляд, потому что не готов был с ней говорить. Он не ожидал, что после очередного танца – этот, кажется, полагалось танцевать с тем несчастным, кто окажется рядом, – Леда подойдет к нему. Круг она провела в компании ужасно хрупкой принцессы.

Он ожидал осторожных слов – с того дня на причале все говорили с ним исключительно тихо, как с животным, которое вот-вот взбесится и отгрызет кому-нибудь руку. Но Вихо Ваари не хотел ни отгрызать руки, ни отвечать на жалость острыми словами. Он выслушивал собеседника и укреплялся в своем решении. Решении, ради которого перелопатил уже сотню, а может, и тысячу книг.

Но Леда кивнула ему, и с губ по ложбинке веера скользнуло знакомое:

– Ваари.

Он ответил ей тем же:

– Астарада.

Она не спрашивала его об учебе, не укоряла и не жалела. Она принялась болтать о том, как совсем недавно ей удалось подержать в руках ножницы из небесного железа. Те самые, которыми можно резать нити магии и завязывать на них узелки.

– Не знаю уж, зачем нужны последние, – выдыхала Леда в такт очередному па. – Но буду рада однажды узнать.

С тех пор Вихо Ваари не видел Ледаритри Астараду – пока Буян не вытащил из тумана девушку, пошедшую на поводу у песни.

– Это от тебя я узнал о ножницах… – пророкотал Буян.

Нет. Вихо Ваари, младший и единственный из близнецов.

Вчера Леда нашла Беневолента и одновременно потеряла его – тот его образ, который крылся под шкурой Буяна. Вчера она узнала, что подарила будущее нескольким принцам и принцессам со скованными судьбами. Сегодня она открыла чужую тюрьму.

Она никак не ожидала, что отыщет пропавшего человека. Но чем больше она об этом думала, тем очевиднее это становилось: он исчез примерно тогда же, когда появился Буян. И последний был не причиной его исчезновения, а следствием.

Ваари не хотел изменить судьбу. Ваари хотел продолжить судьбу, уже закончившуюся. У Леды не было близнеца. У нее вообще не было братьев и сестер. Но если бы ее родители… Если бы их утонувшие нити можно было… Если бы…

– Ваари? – пророкотал Буян, и Леда опознала в его рыке горький смешок. – Тот самый? Преступник, поджигатель и похититель чужих невест?

– Полагаю, – выдохнула потрясенная Леда (все еще потрясенная, хотя казалось, она уже израсходовала всю энергию, припасенную для изумления), – поджигателя можно исключить.

Гигантская сирена – Азар-Ток, Вестница зари и швея Колыбели Песен, Неблагого двора, не благословленного короной, не запустевшего во имя высшей цели (как Затонувшие Залы), не отколовшегося от мира, потому что так лучше для всех (как Маревая Ложа), – напоминала Леде Лису. Не только потому, что ей много было известно: сирены, как оказалось, прекрасно ориентируются в Мировом полотне и поют ему, чтобы узнать будущее, и иногда полотно им отвечает. Но и потому, с какой скоростью она превратила Буяна, и Тишь, и туман в проблему Леды.

– В тумане пропала и наша сестра, – зарокотала Азар-Ток. – Улетела на восток и не вернулась, и никто не может спеть ее местоположение.

Последнее слово скатилось с ее языка, подобно гире, и застряло меж нижних зубов, слишком тяжеловесное даже для хьясу.

– Должно быть, это Тишь! Она… вроде бы в порядке?

Сирена скривила узкую полоску рта и развернула огромные крылья. В свете луны они походили на водоем, по поверхности которого разлилась побежалость – радужная, без всякой бирюзы и розового света.

– Пусть отправляется домой, – рыкнула Азар-Ток, а потом склонилась к темноте за деревьями. Оттуда показалась полная белая рука и что-то протянула швее. – И ты отправляйся в свой дом. Пока он не превратился в руины.

– В руины? – Леда похолодела, а потом поняла. – Это ведь не сирена поет в тумане.

Азар-Ток качнула могучими рогами и протянула Леде руку – на мерцающей чешуйчатой ладони лежали ножницы. И…

– Игла?

Не такими ли пользуются мастера, о которых не говорят, – железными и обжигающими? Потому что Леда видела вышитые на чужих телах оковы. Разбивала их и освобождала перетянутые ими нити судьбы.

Она не могла ее принять. Или все-таки могла?

Главное ведь – намерение, а не инструмент. Леда никогда бы не согласилась сковать чужую судьбу.

Леда взяла иглу – причудливую, изогнутую, словно полумесяц одной из лун. Слегка неровную. И совсем не металлическую. Леда нахмурилась, взяла во вторую руку ножницы и охнула: и они, и игла были костяными.

– Ваши инструменты делают из небесного железа. А наши – из костей Каменного дракона.

Леда, конечно, знала, что это неправда. Ведь никакого Каменного дракона никогда не было. Азар-Ток словно прочла ее мысли:

– Они передавались нам из поколения в поколение, от сирены к сирене, от голоса к голосу.

Когда Леда попыталась возразить, сирена улыбнулась полным острых зубов ртом – тем, что рваной линией бежал по ее шее, меж цветастой бахромы жабр.

– Кто сказал, что в тебе самой не завалялось немного напевной крови… иначе остров не пустил бы тебя в свое сердце, Леда Шторм.

Она не успела это даже как следует переварить. Поэтому ее родители знали хьясу? Поэтому, когда ее мать пела, на корабле словно останавливалось время, и Леде казалось, что она видит мир, испещренный нитями? Сплошное полотно, идущее волнами до самого горизонта.

– Что ты отдашь мне взамен, дитя? – прошелестела Азар-Ток, и Леда беспомощно огляделась.

Было ли у нее с собой хоть что-то? И что в таких случаях предлагали в сказках?

– Цвет моих глаз? – предложила Леда, и сирена рассмеялась – смех ее прокатился по Леде волной и застрял в костях.

– Что мне за надобность в цвете твоих глаз! Лучше отдай мне то, что лежит у тебя в кармане.

Леда сунула руку в карман – пальцы ее наткнулись на гладкие бока ракушек. Стук-постук. Безделушки, которые оставила ей Лиса. Леда думала, что они предназначены для Сольварай, но не отдала их, когда был шанс.

Леда ссыпала ракушки на чешуйчатую ладонь Азар-Ток, и та вдруг сжала кулак. Ракушки треснули. Сирена больше не смеялась: она раскинула их по земле и долго вглядывалась в получившийся узор. Так вот как смотрят в будущее сирены?

– Спроси его, из чего сделаны его ножницы! – кивнула она в сторону Буяна. Ваари. Ох, все стало еще сложнее. Леда называла его столькими именами, но произнести настоящее почему-то боялась. Может, потому что тогда все станет слишком реальным. Необратимо реальным.