Туманы и чудовища

Принц резал клинком экзотические фрукты, и окунал его в освященные всеми конфессиями воды, и зарывал в ночь полнолуния под корнями Домдрева – последнее Саасши не понравилось.

– У меня есть корабль, – признался он однажды. – У нас с сестрой есть корабль. Если повезет, он все еще бороздит Варёное море, и, когда у тебя получится, ты отправишься вместе с нами.

Саасши принялся учить Беневолента языкам тех, с кем ходил под парусом. Принц знал множество языков, но о некоторых упомянутых слышал впервые. Имя Саасши принадлежало языку родом откуда-то из-за Пустынного моря, и это был сложный язык, рычащий и утробный. Беневолент любил его больше всего.

Красивая мечта. Красивая и неисполнимая, потому что Беневолент был привязан к воле родителей нитями судьбы, скован созвездиями на коже. Он никогда не смог бы отправиться в Варёное море, но упорно пытался освободить Саасши.

И однажды ему это удалось.

После очередного разговора с матерью оковы на его коже горели огнем. Он выхватил кинжал не раздумывая. И залил кровью белый ковер.

Белый ковер и самого невероятного человека, которого только встречал. А Беневолент был принцем и повидал многое.

Саасши оказался невысоким и бледным, с глазами-рыбками зеленого с синевой цвета. Неудивительно, что его назвали Морем. Волосы его – тёмные и тоже отливающие зеленью – водопадом укрыли ковер и потертую жилетку самого Саасши. Тот убрал длинные гладкие пряди за ухо и потрясенно прошептал:

– Надо бы постричься.

Человеческий голос его звучал немного иначе.

Он спустился в город: прятаться во дворце было рискованно. Невозможно. В парящем дворце Города-Грозди все люди были наперечет. К тому же разве не жестоко держать в четырех стенах того, кто совсем недавно был закован в кинжал?

Они встречались под ветвями Города-Грозди, когда взоры короля и королевы были обращены в другую сторону. А потом они нашли способ изменить судьбу Беневолента, и Саасши отправился на поиски своего корабля.

Саасши не забыл его, и это само по себе было настоящим чудом.

– Ты должен был принести с собой мою тюрьму и рассказать о том, как вызволил меня. Рассказать о том, что мог бы знать только я, – и мне даже не нужно было что-то придумывать, потому что я и так трещал рядом с тобой без умолку, – говорил Саасши, проглатывая слова и не отрывая взгляда от Беневолента. Словно думал: стоит упустить из виду – и он пропадет.

– Я потерял его! Потерял и не помнил, почему это так важно! И что вы будете ждать меня в заливе – тоже.

– Мы не знали, что у нее получится. – Саасши поднялся и накинул на Беневолента еще одно одеяло.

Устланный коврами пол под ними покачивался. Нужно было к этому привыкать.

– У кого – у нее? – нахмурился Беневолент.

Саасши не забыл его, а Беневолент не забыл Саасши. Но ту, кто помог ему освободиться, он вспомнить не мог.

В старой легенде о девушке, жившей на дне море и захотевшей переселиться к людям, ведьма взяла с нее плату. То, что весь мир забыл о Беневоленте, было его платой. Весь мир, включая ее саму.

– Но почему ты меня помнишь? – задумчиво протянул Беневолент, чувствуя, как закрываются глаза.

– Думаю, оттого, что испил твоей крови, – наконец ответил Саасши, и в тот единственный момент Беневолент был благодарен, что печатью его тюрьмы оказалась добровольно пролитая кровь.

Теперь Беневолент стоял на корабле, который стал его миром и одновременно открыл все дороги, кроме одной. Стоял перед Ледой, держась за одну из бесчисленных снастей, и глаза его – золотисто-медовые, как она и помнила, но совсем, совсем не те – становились все шире и шире.

Кожа его сияла даже в успокаивающейся буре – но не как тогда, в Двужилье, россыпью созвездий. Волосы – каштановые у корней и бледно-серые, словно побитые инеем, на кончиках – терялись в наползающем морском тумане. На нем болталась темно-красная рубашка, напомнившая Леде о бордовом мундире Благих Когтей. Этот мундир появился у нее из-за Беневолента. Он говорил, что у него есть доверенный Коготь, который теперь, конечно, тоже о нем не вспомнит. Под воротником исчезала тонкая цепочка – Леда знала, что на ней болтается камешек из рукояти кинжала. Беневолент был высоким, статным и совершенно неправильным. И одновременно – наконец-то знакомым. Как могла забыть его Леда, если она отдавила ему все ноги, а он только смеялся в ответ?..

– Леда? – выдохнул он неверяще. Так, словно только что ее вспомнил.

Нет, постойте, не «словно». Он вспомнил ее только теперь, когда увидел, потому что должен был забыть. Леда позаботилась об этом: если уж стирать кого-то из памяти целого мира, то без всяких исключений.

– Леда! – воскликнул Беневолент так звонко, что перекричал шторм. Он подал ей руку, и она бездумно взялась за нее, а потом ее уже подхватили на руки и закружили по кораблю.

– Леда! Леда! Моя ведьма! Избавительница моя!

Леда только и могла, что замереть, – холод моря начал пробирать ее, и боль после полета возвращалась волнами. Вот он, Беневолент, не сломанный и вполне живой. Может быть, даже счастливый. И где? На старом деревянном корабле посреди Пустынного моря. В затишье после шторма. Каковы шансы, что та бешеная сирена выбросит ее в море неподалеку от его корабля? Или все-таки далеко, потому что она отключалась, и Буян…

Буян!

Беневолент наконец отпустил ее; его улыбка почти ослепляла даже в тусклом послештормовом свете. Леда не знала, куда себя деть.

Она вспомнила все: и как они повстречались на Всесветном рынке, и как ругали друг друга на хьясу, и как сдружились, чтобы ругать других. Леда вспомнила, почему он хотел отправиться к морю. Вспомнила, как он попросил изменить его судьбу, – не вытянуть существующую, не перенаправить все ее узелки… а освободить. Потому что какой-то другой мастер тоже сыграл в Ткача. И играл давно, судя по тому, с какой легкостью королева позволила сотворить такое со своими детьми.

Детьми…

– Подожди, но… остальные?

– Да, – Беневолент улыбнулся еще шире. – Нескольких из нас. Меня – последним.

«Будет больно?»

«Я не знаю».

«Совсем немного, – ответил женский голос, ни тембр, ни высоту которого Леда никак не могла поймать. – Но оно того стоит. Не бойся, Лен».

– Они называли тебя Леном, – прошептала Леда.

– Именно! – улыбнуться шире казалось невозможным, но Беневолент справился и с этой задачей. – Что еще ты о них пом…

Вокруг суетилась команда – Леда даже этого не заметила. Но заметила, когда крылья Буяна закрыли ее с двух сторон, как щитом, а его голова замерла над ней. Теплое дыхание небывалой пасти касалось ее шеи, и по коже бежали мурашки.

Беневолент не унесся в ужасе. Да никто вокруг не спешил бежать от чудовища, которое забралось на корабль и нависло над всеми, грозно сверкая глазами.

– Старина! Я так рад, что увидел тебя снова! – К удивлению Леды, бывший принц Самоцветной династии поднял голову и без страха посмотрел Буяну в глаза. – Я так и не успел тебя поблагодарить!

– Он тебя не понимает, – пустилась в объяснения Леда. – Подожди, вы знакомы?

– Не то чтобы, – улыбка Беневолента потускнела, и он чуть склонил голову набок. – Но он вытащил меня из тумана, когда я услышал песню…

И он начал перебирать языки, снова и снова повторяя разные вариации слова «друг»… пока не добрался до хьясу. В его устах язык этот звучал как никогда мягко.

Буян склонил голову еще ниже – Леда почувствовала, как его гребни касаются ее виска, – и пророкотал согласно:

– Друг.

Беневолент рассмеялся и назвал Буяну свое имя. Тот замер.

Он наверняка начал понимать, что что-то не так, еще когда Леду закружили по палубе. Но теперь сомнений не осталось. Буян не был Беневолентом. И Леда понятия не имела, чьей ошибкой он был. Был ли он ошибкой вообще.

На Леду вдруг, словно из ниоткуда, свалилось пальто. Она подняла взгляд и увидела загорелого мужчину с длинными, заплетенными в косу волосами, в расписной форме, какую носили где-то явно не здесь. Леда, кажется, видела парочку таких кафтанов на Всесветном рынке. Но кому они принадлежали? Наемникам Агора? Постовым торговых городов К’Ланса? В руке у мужчины было яблоко, в которое он тут же вгрызся. Похоже, пальто прицельно кинул в Леду именно он.

– Прошу прощения, что прерываю такую трогательную сцену. – Его миндалевидные глаза задержались на Леде, и он фыркнул. – Но вам лучше согреться.

Незнакомец? Нет, Леда уже видела его и знала его историю – просто не разговаривала лично. Человек, когда-то заключенный в кинжал, спрыгнул с ящика, на котором сидел, и поднял взгляд на Буяна. Он был невысоким – едва доставал Леде до ключиц, – и смотрелось это немного комично.

– Пожалуй, это нужно всем.

Леда прищурилась. Да, она видела его когда-то давным-давно. Но еще…

Беневолент тут же засуетился и потащил Леду вниз по небольшой лестнице – очевидно, в одну из кают. Саасши – а это был именно он – покосился на замершего Буяна и вздохнул.

– Только поосторожнее со стульями, – попросил он и снова захрустел яблоком.

Корабельным врачом оказалась остроухая черноглазая леди из-за Сломанного рога, такая же темная, как Жоррар, но куда менее говорливая. Она осмотрела Леду, смазала порез на ее скуле какой-то вонючей мазью, похвалила плотную ткань мундира, который снова придется штопать, и повернулась к Буяну, замершему в углу комнаты. Он распластался по диванам и столику так же, как в доме Астарада, и Леда могла представить, что сейчас они попытаются вернуть друг другу память… вот только Леда уже сделала последнее. Встретив Беневолента.

Буян прищурился, и это показалось доктору приемлемым ответом. Слушать пациента она, конечно, не стала. Должно быть, привыкла к тому, что от нее бегает команда.

Когда они наконец остались одни – Беневолент обещал вернуться с едой чуть позже, потому что Леде, очевидно, нужно было отдохнуть, – в комнате повисла ужасная тишина. Из тех, которые сложно нарушить первому, но, если этого не сделать, все может стать еще хуже.

– Я… я не знаю, кто ты, – прошептала Леда так, словно хотела бы это исправить.

– Но я помню тебя, – почти испуганно настойчиво пророкотал Буян, словно только и ждал ее отмашки.

Он чуть приподнялся на руках и подался вперед – но не подошел к Леде, которая сидела на кровати.

– Получается, ты спас Беневолента, – проговорила Леда, глядя на свои шрамы – пришлось снять мокрые перчатки. Мокрым на самом деле было все. И теперь Леда щеголяла чьим-то белым костюмом, от которого у дяди случилась бы истерика: белый цвет – для леди, но брюки – ни-ни.

Буян не ответил – только отодвинулся чуть подальше и опустил голову на сложенные руки.

– Ты спас Беневолента… и знаешь меня.

Ответ был где-то совсем близко. Она помнила, как держала в руках увитую оковами нить судьбы Беневолента, как аккуратно очищала ее – раз, два, три… Помнила, как закончила, а потом полотно затрещало по швам. Перед Ледой расплеталось само Мироздание, и она с ужасом наблюдала за тем, как обугливаются и чернеют незнакомые нити и как одна бросается на нее – вжигается в плоть, тянется к нитям, которые она только что освободила…