Хэйлстоун. Ч. 1

— Ты что делаешь? — Джемс опешил.

Джуниор не стал пускаться в объяснения, он одной ногой уже был на пороге, когда Джеймс опомнился и схватил его за шиворот.

— Зачем пришел, опять по поручению папочки или по своей инициативе, — он нащупал в кармане вырывавшегося Джуниора хлопушки и отобрал их, — я же тебе обещал, поймаю еще раз — отделаю, мало не покажется! — Джеймс начал входить в азарт.

Неожиданно Люк вырвался, схватил длинную металлическую линейку, валявшуюся с незапамятных времен под столом, и приготовился обороняться. Он не успел угрожающе выкрикнуть: «Только подойди!» как запланировал, Джеймс повалил его на пол. Мир закрутился быстрее.

Звон бьющейся посуды и ломающейся мебели встревожил куриц по соседству и разбудил собаку.

Если бы в дверном проеме не появился Билл Кэрриган, Джуниору пришлось бы худо. Билл приоткрыл рот, не издав ни звука, как драка прекратилась. В неловком молчании напряжение росло с каждой секундой. Какая-то стекляшка упала и разбилась — никто не заметил, что это было. Фактически, от мастерской остались в сохранности одни стены и зонтик в углу.

У Билла запотели очки.

— Что, — Билл набрал воздуха, — Что происходит? — Джеймс вздрогнул, его отец никогда раньше не кричал, он всегда был за цивилизованный подход. Джеймс почувствовал, как велико желание отца его ударить, второго участника переполоха он по неясным причинам игнорировал.

Джуниор, потирая опухший глаз, поспешил удалиться. Чтоб избежать вопросов от дотошных соседей, он с трудом перелез через забор, где его давно поджидала собака. Перебранка во дворе курятника мистера Хэфмайера продолжалась еще долго.

Джеймс должен был что-то сказать, Билл стоял в ожидании оправданий, извинений, он пока не осознал всех масштабов разрушения и не сводил глаз с сына. Мистер Кэрриган так много общался с дочерью, что часто забывал о существенной разнице характеров Джейн и Джеймса.

Джеймс превратился в камень, что-то бродило в голове, похожее на мысли, но он не мог пошевелиться. Было противно и тошно. На лице Джеймса не было ни тени сожаления, настоящие чувства он, как и отец, глубоко прятал, чтоб самому не найти случаем.

Он приготовился слушать отповедь, нравоучения: «Хорошие молодые люди так не делают». К этому моменту Билл понял, что его сокровенное убежище разрушено, и растерянно улыбнулся. Ничто не бывает больней иногда, чем если обнаружат твое самое потаенное и сломают, и даже оставят это без объяснений.

Билл снял очки, чтоб стереть ладонью выступившие слезы, положил их на уцелевшую полочку на стене, забыв, когда шатающимся шагом побрел по Дубовой улице.

Джеймс не смотрел на отца, не знал, что надо сделать и не думал об этом. В приступе бессильной ярости он побежал в начинающийся за мастерской Сонный лес.

***

Как часто рядом с нами проходят призраки. Те, кто хотел бы вернуться и те, кто уже не сможет. Они отделены от нас пространством и временем, но мысль их, дух, быть может, в эту минуту бродят рядом, едва касаясь наших рук, а мы в стотысячный раз в свою очередь так же идем куда-то и не умеем, наконец, дойти. Вся печаль мира отзывается в шагах призрака, которые никому не дано услышать.

Джеймс, меряя ногами лес, не замечал ничего вокруг. Ему казалось, что он уходит в чащу глубже и глубже, в действительности нарезая круги около нескольких весьма утомленных его мельканием деревьев. Джеймс был полон негодования и обиды, все его предложения во внутреннем диалоге с собой начинались с сочетания: «Я не…» Конечно, он не чувствовал присутствия еще кого-то в лесу, тем более, если этот кто-то был в измерении воспоминаний и мечты.

Габриэль наслаждался тишиной Сонного леса. В то время все было гигантским и таинственным. Таково свойство детства.

До роковой случайности, что так изменила его судьбу. Отобрала все, раньше щедро обещанное. Решающие события, действительно решающие, не такие, к которым упорно готовишься и проходишь сквозь, не ощутив ничего; а которые в одночасье определяют путь, безжалостно обнажая наготу застигнутого врасплох человека. Их нельзя предсказать. Не верьте, если пообещают обратное.

Он всегда возвращался к времени «до», как единственному лекарству.

Сочная зеленая трава до пояса, деревья не обхватить даже вдвоем. Не смотря на трескотню насекомых и воркованье птиц, шелест мятой травы под лапами крадущейся лисицы и захлебывающийся стук сердца зайца, учуявшего беду, необыкновенно тихо бывает в Сонном лесу.

Габриэль сел под раскидистое дерево и загляделся на головокружительную высоту выглядывавшего из листвы неба.

Светящееся солнечными лучами далекое небо.

Молнией пронеслось в его голове воспоминанье, как он, не удержавшись в седле, упал и сильно ударился о камни. Ему было лет восемь. Много уже для охотника, чтоб научиться уверенно ездить верхом. На левой щеке остался длинный белый шрам. Долго он не мог привыкнуть к положению обыкновенного мальчика, хоть и королевской крови, осознать, что корона Линдисфарна не перейдет от отца к нему, как часто повторяли до этого события. Тогда это была просто очень красивая корона, которую хотелось померить ребенку, ничего больше.

А все потому, что его не защитил Белый дракон, потому, что он не его избранник. Ведь любой мальчишка скажет вам — не прольется капли крови и не упадет волоса с головы выбранного драконом на царство. Он должен победить всех врагов и взойти на трон героем, какой же охотник согласиться видеть своим вождем изуродованного собственной неуклюжестью неудачника. Много крови пролил Габриэль, стал лучшим воином своего короля, самым бесстрашным и незнающим пощады кемером. Им гордились, и легенды о нем рассказывали шепотом. Но все знали — ему не сидеть на троне. Младшему брату, Ноэлю, повезло больше, особенно когда средняя — Энн вышла замуж за чужеземца и потеряла все права.

Молния; Габриэль не успел ее отогнать, запретить ей быть.

Сонный лес развалился по кускам, и вернулась сильнейшая головная боль, отвлечься от которой помогало нестерпимое жжение браслета на правой руке. Было странно, что не пахнет жареным мясом и не идет дым. Габриэль завернул руку в подол грязного плаща, но продолжал видеть огненные буквы на браслете, думать, что их видит.

— Ты не можешь меня ослушаться, — напротив Габриэля за угловым столиком, полностью погрузившись в тень, сидел Некто, чье присутствие было сокрыто от остальных пировавших вокруг посетителей таверны. Неизвестный сверлил соседа усмехающимися глазами, очертания его фигуры растворялись в полумраке, но был слышен скрежет крыльев.

— Я не для того пошел с тобой на сделку, чтоб и здесь с ним делиться, — рука Габриэля заболела еще сильнее.

— Тебе не придется делиться. Вряд ли вы будете вообще видеться, но ты должен смириться с мыслью, что Ноэль мне так же важен как ты, — послышалось «гораздо важнее».

— Он не такой хороший воин как ты надеешься. В следующий раз я его убью! — острая боль пронзила все тело Габриэля, и он потерял сознание.

— Какие же проблемы с этими кемерами! Время. Река времени поглотит все, вашу вражду, зов крови и вас самих… — неизвестный исчез.

Вокруг продолжали веселиться пьяные воины, проснувшиеся после ночного боя мертвыми, и местные завсегдатаи, как ни странно, до сих пор ничего не заподозрившие. Как в первый раз или после долгой болезни они спешили насытиться, но едва ли предчувствуя, что скоро потеряют в этом необходимость, что разум, который они никогда не берегли, перестанет принадлежать им. Они растают как воск.

Проснулся Джеймс, когда Солнце уже заходило. Он забыл о происшедшем, встал, но, вспомнив, бессильно сел опять на землю.

— Эй! — кто-то присвистнул, — Джим, — из-за дерева показался Гарри, — Чего разлегся? Собираться пора! — он потер ладони, — пока приоденемся, пока дойдем до деревни, — Джеймс и Гарри поспешили покинуть лес.

— Слушай, ты не знаешь, что случилось сегодня с Джуниором? Ему здоровенный синяк засветили!

— Ну он это объясняет как-то? — сосредоточенно поинтересовался Джеймс.

— Да молчит, сопит только. Я, мол, все равно с вами пойду. . — Гарри хихикнул, — то-то он повеселиться!

Джеймс удивленно на него посмотрел, но решил не переспрашивать, на сегодня достаточно вполне.

Вторым слоем его мыслей было гнетущее беспокойство об отце.

***

Билл сидел в рабочем кабинете и слушал тиканье часов. Их было здесь много, разных, непохожих друг на друга, и каждые отсчитывали время на свой лад.

Энн как раз ушла за покупками, Джейн так и не появилась, Билл Кэрриган находился в доме один, и решил остановиться именно в кабинете. Он не любил его, но сейчас был к этому совершенно безразличен.

На улице шел чей-то оживленный разговор, расслышать слова было трудно, мешал, как и во всем остальном, стук часов.

— Ужас какой! Я грибы собираю, а спиной-то чувствую — есть сзади кто-то. Глядь — и нет никого. Даже запах был, как рассказывают!

— Ну да, мало ли в лесу какие запахи встречаются, — низкий мужской голос перебил, полусмеясь, женскую речь.

— Не верь, не верь! Больно надо! Все знают — запах лесного духа ни с чем не спутать!

— Какой же он?

— Кто?

— Да запах! Как мне узнать, если духа повстречаю? — заданный без иронии вопрос собеседница приняла за оскорбление, фыркнула и зашелестела юбками по улице дальше.

Билл узнал Майкла Кеннета и миссис Гринсби. Он увлекся разговором и незаметно для себя принялся чинить старую музыкальную шкатулку.

Билл жадно прислушивался к голосу улицы.

Кто-то бежал, споткнулся около бакалейной лавки, выругался детским голосом, и Билл определил Эвана Кеннета, по счастью отец его уже ушел. Зазвенел колокольчик над входной дверью. Шаги. Шаги и стук вдалеке, и скрежет проржавевших секундных стрелок справа и сзади.

–. .понимаешь, надо, чтоб мы запомнили этот год, и чтоб нас запомнили. Бегать по соседним деревням и пугать сонных жителей дело не хитрое, так все поступают, кому не лень.

— И что ты предлагаешь? Налить в фонтан на центральной площади пару ведер красной краски? — Брайан был не в духе, Билл различал, как он недоверчиво переминался с ноги на ногу.

— Лучше! Я думаю, нам стоит отметить свой праздник, покорив плотину. Залезть на самый верх. Этого еще никто не делал!

— С ума спятил! Помнишь про Фрэнка-заику, не долго он промучился потом.

— Когда это было! — Бен перебил Брайан, — больше 50 лет назад. И вообще — это страшилка для детишек!

— Ничего хорошего я в твоей идее не вижу!

— Ты просто боишься, как и все. Но в этом и смысл, мы же переходим рубеж, на нас перестанут смотреть как на подростков, а ты это чувствуешь, кроме, конечно, желания стать мистером Брайаном Лэнг, ты чувствуешь в себе перемену? Я хочу испытать себя, преодолеть страх и взглянуть на Хэйлстоун с высоты, на которой птицы летают. Сделать что-то, чего никто еще не успел. И все будут говорить: «да, это Бен Кеннет первый смог», — Бен был очень воодушевлен.

— Ты и так «первый», — пробурчал Брайан себе под нос.

— Что, я не расслышал?