Терновая цепь

13. Ангелы средь облаков

Уму и сердцу не страшна
Решетка на окне:
И в клетке мысль моя вольна,
Любовь моя – при мне,
Ей нипочем любой засов,
Любая западня…
Лишь ангелы средь облаков
Свободнее меня![36] Ричард Лавлейс, «К Алтее – из тюрьмы»

Свеча догорала, и Корделии приходилось напрягать зрение, глядя на страницу книги.

Она сидела в постели в своей спальне на Корнуолл-гарденс, на верхнем этаже, в мансарде, и читала одну из книг о паладинах, позаимствованных у Кристофера. Снежная крупа стучала по крыше, отчего в теплой комнате было еще уютнее, но все равно чего-то не хватало. Это был не ее дом, это была спальня, предоставленная добрыми родственниками, а она была здесь гостьей.

Корделия до сих пор не распаковала чемоданы – не вытащила ни парижские платья, ни вещи, которые по приказу Джеймса привезли с Керзон-стрит. В глубине души она понимала, что намеренно медлит с этим. Девушка существовала сейчас в состоянии неопределенности, похожем на чистилище между раем и адом, и это ее вполне устраивало, потому что пока не было необходимости принимать какое-либо решение.

Корделия размышляла о ребенке, который должен был скоро родиться. Она надеялась, что это произойдет не слишком скоро. Не в тот момент, когда она, старшая сестра, страшится будущего и не знает, как вести себя с мужем; но хуже всего было то, что она была проклята, стала служанкой демона. Девушка вернулась к книге. Она едва могла разобрать слова в свете огня в камине и тонкой свечки на ночном столике.

Слова не утешали. Большинство паладинов желали быть паладинами, и у них не возникало потребности разорвать связь с повелителями. В конце концов, это давало завидные преимущества: паладин был физически сильнее обычных Сумеречных охотников, мог прыгать выше, сражаться без устали, выживал после ранений, от которых другие погибали. Она даже нашла рассказ о рыцаре, который по ошибке заколол друга, но затем смог магическим образом исцелить его своим «мечом паладина». Ей с трудом верилось в нечто подобное – и вообще, что это могло означать, «исцелить мечом»? Но это был всего лишь анекдот, вроде истории о том, как некий паладин в одиночку одолел вражескую армию, или о том, как два парабатая стали паладинами вместе.

Ветер швырнул в окно пригоршню снежной крупы. Звук был такой, словно в стекло билась птица. Корделия невольно вспомнила ту ночь, когда Мэтью забрался к ней в комнату в оранжевых гетрах и взволновал ее своими проницательными замечаниями. «Мне прекрасно известно, что ваш брак – фиктивный, но на самом деле ты влюблена в него».

Она подумала о Джеймсе, о том, что он сказал сегодня вечером перед расставанием. Оказывается, он догнал ее на вокзале Ватерлоо; мысль о том, что муж стоял там, на платформе, когда она уезжала, была невыносима…

Снова стук. На этот раз громкий, настойчивый. Стук повторился еще три раза, а потом окно распахнулось, и на подоконник посыпался снег. Корделия резко села в постели, выронила книгу и собралась звать Алистера, но потом разглядела облепленные снегом сапоги и распущенные каштановые волосы и узнала Люси.

Лишившись дара речи, она откинулась на подушки, а Люси закрыла окно и шагнула к камину. Поверх брони на ней был надет тяжелый плащ, волосы растрепались и в них блестели льдинки.

– Люси, – наконец заговорила Корделия, – ты, наверное, жутко замерзла. Во имя всего святого, зачем ты полезла в окно? Райза впустила бы тебя… надо было позвонить…

– Я не хотела звонить, – хмуро ответила Люси. Она поднесла ладони к огню, и кончики пальцев, побелевшие от холода, постепенно приобрели нормальный цвет.

– Что ж, тогда подойди сюда, – предложила Корделия. – Я не могу брать в руки оружие, но со стилом пока в состоянии управляться. Тебе сейчас не помешает руна Тепла…

Люси обернулась, картинно тряхнув распущенными волосами, и воскликнула:

– Так дальше продолжаться не может.

Корделия отлично знала, о чем речь, и все же спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Когда ты выходила замуж за Джеймса, – сказала Люси, – я подумала, что это еще больше сблизит нас. Но получилось наоборот: мы лишь отдалились друг от друга.

– Люси. – Корделия стиснула руки, лежавшие на коленях. Она чувствовала себя неловко: подруга была в броне, а она сидела в ночной сорочке с оторвавшейся оборкой на рукаве, волосы были заплетены на ночь в косы. – Отчуждение, возникшее между нами, – это не вина Джеймса. Дело вообще не в нашем браке…

– Ты так считаешь? Корделия, его сердце разбито из-за тебя. Он так несчастен…

– Вижу, ты приняла сторону Джеймса, – сухо произнесла Корделия. – И ты еще спрашиваешь, почему мы отдалились друг от друга? Я знаю, что ты обожаешь своего брата. Еще я знаю, что тебе известна его любовная история с Грейс Блэкторн, по которой он сходил с ума еще неделю тому назад. Я думаю, нам следует прекратить этот разговор. Я не хотела обидеть Джеймса, но я тоже живой человек, а он лишь испытывает чувство вины из-за того, что мне пришлось вступить с ним в фиктивный брак…

– Вина здесь ни при чем, – возразила Люси. – Я догадываюсь о его истинных чувствах…

– А ты не догадывалась о том, каковы будут мои чувства, когда я узнаю, что ты тайком от всех завела дружбу с Грейс и забыла сообщить об этом мне?

Никогда прежде Корделия не говорила со своей лучшей подругой таким жестким, суровым тоном. Люси была ошеломлена.

– Я сделала это, чтобы спасти Джесса, – прошептала она.

– Я знаю, что это такое – быть влюбленной, – продолжала Корделия. – Ты думаешь, я не поняла бы тебя? Теперь ясно, что ты мне не доверяешь.

– То, что я делала, – запинаясь, бормотала Люси, – запрещено Законом, это страшно, и я не хотела втягивать тебя… чтобы у тебя не было неприятностей, если бы все раскрылось…

– Чушь, – отрезала Корделия. – Ты просто хотела спокойно заниматься своими делами. Проще и удобнее было промолчать, чтобы не пришлось объясняться и оправдываться передо мной за дружбу с Грейс.

Девушке казалось, что она смотрит на эту сцену со стороны, что это не она бросает Люси злые, колкие слова, чтобы побольнее задеть, оскорбить подругу. Но в глубине души она чувствовала нечто вроде облегчения, смешанного с отчаянием; ей было обидно и горько, но теперь не было необходимости таить свои чувства. Пусть Люси услышит это: «Ты поступила со мной нехорошо. Ты забыла обо мне, и это для меня тяжелее всего».

– Предполагается, что парабатаи делятся друг с другом самыми сокровенными тайнами, – сказала Корделия. – Когда со мной случилось худшее несчастье за всю мою жизнь, когда я обнаружила, что стала служанкой Лилит, я рассказала тебе об этом.

– Нет, не рассказала, – возразила Люси. – Я услышала это от самой Лилит, если ты помнишь. После этого ты уже не могла ничего скрывать, только и всего.

– Я рассказала тебе всю историю, с самого начала…

– Рассказала, вот как? – В синих глазах Люси блестели слезы. Корделия не помнила, когда в последний раз видела подругу в слезах, но сейчас Люси плакала, хотя ее голос звучал гневно. – Значит, мы должны делиться друг с другом самым сокровенным? Тогда у меня к тебе имеется несколько вопросов относительно того вечера, когда мой брат уехал за мной в Корнуолл, а ты отправилась развлекаться в Париж с его лучшим другом! Ты ни разу не говорила со мной о своих чувствах к Мэтью…

Тон Корделии стал ледяным, как зимний ветер за окном.

– В тот вечер, – произнесла она, – события происходили в несколько ином порядке. И твой брат не является невинной пострадавшей стороной. Но пусть он сам расскажет тебе, что именно послужило причиной моего отъезда.

– Я не знаю, что ты там себе напридумывала, или что тебе наговорили про него, – сказала Люси, смахнув слезы, – но я знаю, как он сейчас выглядит. Как будто жизнь без тебя ему стала не мила. И еще, ты хочешь, чтобы я поверила в то, что вы с Мэтью остались друзьями, что в Париже между вами ничего не произошло?

– А если и произошло, кто дал тебе право упрекать меня? – Корделия ощутила приступ гнева, какое-то стеснение и боль в груди. Ей было трудно дышать. Гнев опалял ее, как белое пламя. – Ты знаешь, что это такое – состоять в фиктивном браке, в котором только ты одна что-то чувствуешь? Для Джеймса я не существовала – он никогда не смотрел на меня так, как Мэтью; о, он был слишком занят, глазел на Грейс, твою новую задушевную подругу. Почему бы тебе не пойти и не спросить у него, целовался ли он с Грейс, пока мы с ним были женаты? Нет, лучше спроси, сколько раз он обнимался и целовался с Грейс за то время, что был моим мужем!

– Вы и сейчас женаты. – Люси качала головой. – И… я не верю тебе.

– Теперь ты называешь меня лгуньей. Возможно, это и есть преграда, которая разделяет нас. Та же самая, что стоит между мной и Джеймсом. У нее есть имя – Грейс Блэкторн.

– Я не знала, что мое вынужденное общение с Грейс так оскорбит тебя, – процедила Люси. – И едва ли Джеймс знал, что ему запрещено даже смотреть на других женщин. Ты ни разу не дала понять, что он интересует тебя как мужчина. Ты… ты слишком гордая, Корделия.

Корделия вздернула подбородок.

– Может быть, и так. Но какое это имеет значение? В конце концов, мы не станем парабатаями, так что нет нужды делиться друг с другом душевными переживаниями. Видно, не судьба.

У Люси перехватило дыхание после этих слов.

– Ты не можешь этого знать. Или ты имеешь в виду, что не хочешь становиться моим парабатаем даже после того, как освободишься от Лилит?

– О, Люси! – В отчаянии воскликнула Корделия. – Спустись на землю. Ты живешь в выдуманном мире, среди своих романтических историй. Прекрасная Корделия, которая может делать все, что ей заблагорассудится. Но в реальном мире человек не получает от жизни все, что желает. Может быть… это и правильно.

В этот момент Люси утратила самообладание. У нее на глазах снова выступили слезы, и она отвернулась, пытаясь скрыть их от Корделии. Но все было понятно по ее вздрагивающим плечам, по тому, как она обняла себя, как будто это могло утишить боль.

– Люс, – голос Корделии дрогнул. – Я не хотела…

Но Люси уже была у окна. Распахнула его и прыгнула вниз. Корделия вскрикнула, выскочила из постели и бросилась за ней. Люси нельзя было бегать по обледеневшим крышам в ее теперешнем состоянии. Но, выглянув в окно, девушка увидела только темноту и снег, кружившийся над деревьями.

Всю обратную дорогу до Института Люси рыдала, поэтому когда она наконец пробралась в дом и поднялась в свою комнату, то обнаружила, что волосы примерзли к щекам и в них поблескивает соль.

Как могла, она привела себя в порядок, надела чистую ночную рубашку и села за письменный стол. Слез больше не было; только ощущение потери и тупая боль после ссоры с Корделией. Ей не давало покоя сознание собственной вины. Да, она скрывала от всех свои отношения с Грейс – дружбу, сговор, неважно, как это называть; она скрывала не только свои чувства к Джессу, но и сам факт его существования.

И все-таки. Корделия тоже не была с ней полностью откровенна. Во-первых, она так и не сказала, что именно испытывает по отношению к Джеймсу. При обычных обстоятельствах Люси охотно согласилась бы, что это ее не касается, но сейчас она не могла оставаться в стороне. Она любила своего брата. И всякий раз, когда Корделия была холодна с ним и Люси видела в глазах Джеймса смертельную тоску, ей хотелось кричать.