Терновая цепь

Грейс начинала понимать, что ей известны всего два способа общения с людьми. Первый заключался в том, что она надевала маску, лгала и играла определенную роль, скрываясь за этой маской; так она изображала покорность матери и любовь к Джеймсу. Второй способ состоял в том, чтобы быть честной, но за всю свою жизнь она, пожалуй, была честной только с Джессом. Но даже от него она скрывала те поступки, которых стыдилась. И сейчас Грейс обнаружила, что ей больно говорить, ничего не скрывая.

Больно было стоять перед Братьями и признаваться во всем, что она натворила. «Да, я заставила Джеймса Эрондейла поверить, что он в меня влюблен. Да, я использовала способности, данные мне демоном, чтобы заманить в свои сети Чарльза Фэйрчайлда. Да, я участвовала в заговоре матери, которая намеревалась погубить Эрондейлов и Карстерсов, Лайтвудов и Фэйрчайлдов. Я верила ей, когда она говорила мне, что эти люди – наши враги».

Эти признания лишали ее сил. По ночам, лежа в камере, она закрывала глаза и видела лицо Джеймса в ту минуту, когда он взглянул на нее в последний раз, слышала его голос, выражавший презрение и отвращение. «Я бы вышвырнул тебя на улицу, но это твое „могущество“ опасно, как заряженный револьвер в руках капризного ребенка. Ты не должна больше использовать его».

Если Безмолвные Братья собирались лишить ее «могущества» – а она охотно позволила бы им это, – пока они ничем не выдавали своих намерений. Она чувствовала, что они изучают ее, изучают ее способности своими методами, которых она не понимала.

Ей оставалось утешать себя только мыслями о Джессе. О Джессе, которого Люси наверняка вернула к жизни с помощью Малкольма. Сейчас они должны быть уже в Корнуолле, думала она. Как он себя чувствует, спрашивала она себя. Может быть, возвращение из царства теней, в котором он провел столько лет, оказалось для него невыносимым потрясением? Как ей хотелось бы находиться рядом с ним в этот момент, держать его за руку, помочь ему, как он помогал ей столько раз в страшные минуты ее жизни.

Разумеется, Грейс понимала, что существует вероятность неудачи. Некромантия была очень ненадежным делом. Но его смерть была несправедливой, это было ужасное преступление, причиной которого явилась чудовищная ложь. Она была уверена: если кто-то и имеет право на второй шанс, так это Джесс.

Кроме того, он любил Грейс, словно родную сестру, любил ее и волновался за нее, в то время как всем остальным людям она была безразлична; возможно, размышляла она, никто никогда больше не будет любить ее так, как он. Может быть, нефилимы приговорят ее к смерти за то, что она обладает демоническими силами. Может быть, ей суждено всю оставшуюся жизнь томиться за решеткой в Безмолвном городе. Но когда Грейс разрешала себе надеяться на жизнь и свободу, она не видела для себя иного будущего в этом мире, кроме будущего рядом с Джессом – живым.

Конечно, был еще Кристофер Лайтвуд. Нет, он ее не любил, естественно, – они были едва знакомы. Но ей показалось, что он искренне интересуется ею, ее мыслями, ее мнением, ее чувствами. Если бы ее жизнь сложилась иначе, они могли бы стать друзьями. У нее никогда не было друга. Только Джеймс, который теперь ненавидит ее за то, что она с ним сделала; он знал все. И Люси, которая скоро возненавидит ее по той же причине. Нет, говорила себе Грейс, не стоит себя обманывать и воображать, что Кристофер будет относиться к ней по-другому. Он был другом Джеймса, любил его. И как верный друг того, кому она причинила боль, он станет ее презирать… и будет прав…

Ее отвлек характерный скрежет железной двери. Она быстро села на своем узком матраце, пригладила волосы. Грейс знала, что Безмолвным Братьям безразлично, как она выглядит, но привычка была сильнее.

С порога на нее смотрела серая фигура.

«Грейс, – заговорил Захария. – Боюсь, что последний допрос оказался слишком тяжелым для вас».

Да, так и было; Грейс едва не лишилась чувств, описывая ту ночь, когда мать отвела ее в чащу леса, вспоминая голос Велиала, звучавший из теней. Но Грейс не нравилось, когда посторонние догадывались о ее чувствах. Она спросила:

– Сколько осталось времени? До того дня, как мне вынесут приговор?

«Вы так сильно желаете, чтобы вас подвергли наказанию?»

– Нет, – усмехнулась Грейс. – Я просто хочу, чтобы эти расспросы прекратились. Но я готова принять наказание. Я его заслуживаю.

«Да, вы совершали нехорошие поступки. Но сколько вам было лет, когда мать привела вас в лес Брослин, чтобы вам дали могущество? Одиннадцать? Двенадцать?»

– Это неважно.

«Нет, это важно, – возразил Захария. – Я считаю, что Конклав вас предал. Вы Сумеречный охотник, Грейс, вы рождены в семье Сумеречных охотников, но вас бросили в этом зловещем доме, предоставили вам вести эту ужасную жизнь. С вами поступили несправедливо. Конклав забыл о вас, в то время как ему следовало вмешаться и провести расследование».

Грейс не могла выносить его жалость – это было подобно уколам сотен игл.

– Вам не следует проявлять доброту ко мне, не надо пытаться меня понять, – резко ответила она. – Я воспользовалась силой демона для того, чтобы околдовать Джеймса и вынудить его поверить в то, что он в меня влюблен. Я причинила ему много боли.

Захария молча стоял напротив нее. Его лицо было совершенно бесстрастным, и это производило жутковатое впечатление.

Грейс захотелось его ударить.

– Разве вы не считаете, что я заслуживаю кары? Неужели вы не верите в возмездие? В восстановление равновесия? А как же «око за око»?

«Это образ мыслей вашей матери. Но не мой».

– Так считают все прочие Безмолвные Братья. Анклав. Все в Лондоне захотят, чтобы я была наказана.

«Они ничего не знают, – ответил Брат Захария. Впервые Грейс уловила в его тоне колебание, неуверенность. – О том, что вы сделали по приказанию матери, пока известно только нам и Джеймсу».

– Но… почему? – Она ничего не понимала. Наверняка Джеймс захочет рассказать обо всем друзьям, и вскоре весь город узнает. – Зачем вы меня защищаете?

«Нам необходимо допросить вашу мать; это будет проще сделать, если она будет считать, что вы по-прежнему на ее стороне, что никто не знает о ваших способностях».

Грейс опустилась на кровать.

– Вы хотите получить ответы от моей матери? Вы считаете, что я – марионетка, а она – кукловод, что она дергает за ниточки? Вы ошибаетесь. Велиал – вот кто настоящий кукловод. Она выполняет его приказы. Все, что она делает, делается от его имени. Это его надо бояться.

Довольно долго оба молчали. Наконец в ее голове раздался мягкий голос:

«Вам страшно, Грейс?»

– За себя я не боюсь, – произнесла она. – Мне уже нечего терять. Но за других… Да, за других мне очень страшно.