Пока смерть не разлучит...

* * *

"Я не властен удовлетворить Ваших просьб, хотя бы желал. Хочу лишь заметить Вам, что поскольку Вы сами согласились разделить судьбу Вашего мужа, Вам будет невозможно никоим образом изменить свое положение".

Этот ответ от Феррариса пришел уже после Рождества. В своем письме, отправленном через три дня после приезда, Адриенна просила у военного министра разрешения ходить с дочерьми к мессе и видеться с другими узниками; комендант, общаться с которым по-прежнему можно было только письменно, в этой просьбе отказал. Что ж, ей хотя бы не запрещают переписку: она смогла написать отцу, тетушке и сестрам, получив целый ворох писем от них — разумеется, вскрытых.

Госпожа де Тессе купила поместье Витмольд на берегу озера Плён — целых полгода ходила вокруг да около, приценивалась, торговалась, а потом вдруг завершила сделку в один день, чтоб с рук долой; ей это свойственно. Они с семейством Монтагю переедут туда, как только Полина оправится от родов: она родила сына! Бедняжка очень тяжело переносила беременность; готовя приданое для младенца и следуя советам доктора Тиссо, которые отец посылал ей из Женевы, она при этом жгла важные бумаги и писала завещание, заботясь одновременно и о возможной смерти, и о будущей жизни. Роды были такими трудными, что госпожа де Тессе убежала на другой конец дома, лишь бы не слышать криков племянницы, зато теперь всё хорошо, и малютку Аттала, похоже, минует печальная судьба четырех его предшественников. Его окрестили дома, по католическому обряду, из-за чего он не будет записан в церковную книгу, потому что церковь здесь лютеранская. Тётушка беспокоилась о том, что у ребенка в будущем возникнут проблемы с документами, — какая разница, кто его окрестит, кюре или пастор! — но Полина настояла на своем. Адриенна отправила в Плён письмо с горячими поздравлениями.

Чернила, перья и бумагу приносил караульный офицер, который затем забирал их обратно. Пока Адриенна трудилась над письмом, он стоял рядом, заглядывая через плечо. Раз в месяц она отправляла записку банкиру, который выдавал деньги на их пропитание. Решив схитрить, Адриенна сделала на второй странице приписку для Жоржа, чтобы послать ему весточку о себе, — неуклюжая уловка, конечно же, не осталась незамеченной, банкир это письмо не получил. Зато Феррарис получит ее "благодарность":

"Мы все трое повторяем от чистого сердца, что мы гораздо счастливее с господином де Лафайетом даже в этой тюрьме, чем в любом другом месте без него".

Адриенна написала это совершенно искренне. Она была счастлива, удивлялась своему счастью и корила себя за него. Наконец-то Жильбер никуда от нее не денется! Ни в Англию, ни в Америку, ни вообще на войну! Каждый день они собираются всей семьей, разговаривают, читают друг другу вслух; она видит его, говорит с ним; он улыбается ей, целует ей руки…

Впрочем, в последнее время он встречает ее встревоженным взглядом: ее руки и ноги распухли, кожа покрылась гнойниками, и еще эта страшная мигрень… Хорошо, что дочери здоровы, хотя им очень не хватает свежего воздуха и движения. Лейтенант Якоб не осмелился вызвать к ней врача из соседнего госпиталя, но позволил написать коменданту: понуждаемая Лафайетом, Адриенна испрашивала разрешения покинуть тюрьму на неделю, чтобы показаться венским докторам. Шплени удосужился ответить через месяц: "Военный совет и я лично не можем удовлетворять просьбы государственных преступников. Нам поручено лишь охранять их согласно приказам Е.В. императора. Обратитесь непосредственно к монарху, раз он соизволил дать вам на это дозволение".

Вы будете довольны комендантом… С господином Лафайетом хорошо обращаются… Ваше присутствие сделает его пребывание в тюрьме еще более приятным…

Жильбер настоял, чтобы она написала императору. Адриенна долго подбирала слова: "Вас обманывают"? Нет. "Вы пребываете в заблуждении"? Нет. "Ваши сведения о том, как обращаются с генералом Лафайетом, не вполне соответствуют действительности"… Пожалуй, так можно.

Нарывов становилось всё больше; из-за головной боли Адриенна отказывалась от еды. Лейтенант Якоб всё-таки прислал полкового врача, который зашел на минутку вместе с солдатом, разносившим обед. По-французски он не говорил и не понимал; Лафайет заговорил с ним по-латыни. Пощупав у больной лоб и пульс, врач уронил несколько латинских фраз и удалился. Адриенна поняла и так: надеяться остается только на Бога.

Письмо от императора пришло в конце апреля. Госпожа де Лафайет может покинуть тюрьму, но ей не будет дозволено туда вернуться. И он требует письменного ответа.

Жильбер стоял перед ней на коленях:

— Сердце мое, вы должны уехать, я никогда не прощу себе, если вы погибнете в этом гадюшнике; сохраните вашу жизнь — ради меня! Ради детей!

— Жизнь? Разве я смогу жить без вас?

Ответ императору Адриенна написала не задумываясь: мысль о новой разлуке внушает ей ужас; она остается.