Семья Тибо. Том 2

Жак снова улыбнулся.

— А я, видишь ли, утверждаю, что человек имеет право совершенно не считаться с националистическими притязаниями, во имя которых воюют государства. Я не признаю за государством права насиловать совесть людей по каким бы то ни было соображениям… Мне противно повторять все эти громкие слова. Однако это именно так: моя совесть говорит во мне громче, чем все оппортунистические рассуждения вроде твоих. Она говорит также громче, чем ваши законы… Единственное средство помешать насилию управлять судьбой мира — это прежде всего отказаться самому от всякого насилия! Я считаю, что отказ убивать — это признак нравственного благородства, который заслуживает уважения. Если ваши кодексы и ваши судьи не уважают его, тем хуже для них: рано или поздно они ответят за это…

— Хорошо, хорошо… — произнёс Антуан, раздосадованный тем, что беседа опять отклонилась в сторону общих рассуждений. И спросил, скрестив руки: — Ну, а практически?. — Он подошёл к брату и, охваченный внезапным приливом нежности, такой редкой у них обоих, обнял его за плечи: — Ответь мне, мой малыш… Если завтра объявят мобилизацию — что ты будешь делать?

Жак высвободился спокойно, но твёрдо:

— Я буду продолжать бороться против войны! До конца! Всеми средствами! Всеми!… Включая, если понадобится, революционный саботаж! — Он невольно понизил голос. У него не хватало дыхания, он замолчал. — Я сказал это… Я и сам не знаю… — продолжал он после короткой паузы. — Но что несомненно, Антуан, совершено несомненно, — я не буду солдатом. Никогда!

Он сделал усилие, чтобы улыбнуться в последний раз, кивнул головой в знак прощания и пошёл к двери. Брат не пытался удержать его.