Странствия хирурга: Загадочная пленница Карибов

— Точно подмечено, — взял слово Уильям Клауэс. — Он был невысокий, узкоплечий, невзрачный человек с широкой лысиной. С первого взгляда никто не мог бы признать в нем лучшего военного хирурга и анатома Англии. — Но если вы считаете, что вы медикус, то должны знать, что искусство такового более состоит в умении знать все человеческое тело до мельчайших деталей. Функции отдельных органов, к примеру, их взаимосвязь и взаимодействие, как они сопрягаются с кровеносными сосудами, мускулатурой, нервами, et cetera, et cetera…[4] Кирургик ведает, так сказать, более грубыми, приземленными материями. Для него едва ли имеют значение такие вещи, как диагностика, терапия или дозиметрия, не говоря уж об учении о четырех жизненных соках… Вот в чем беда: медикус из университета скорее уж поначитается об анатомии галеона, чем будет разбираться в соответствующих частях человеческого тела. Эту грязную работу он перепоручает своим помощникам или прозекторам. Либо кирургику.

— Это мне известно, сэр, — ответил экзаменующийся. — Но готов утверждать, что я одинаково хорошо сведущ как в теории, так и в практике. И все-таки мое сердце принадлежит практическому опыту. Я с большим удовольствием прооперирую заячью губу, чем буду читать долгую лекцию. Тем не менее должен признать: и то и другое необходимо.

— Если я вас правильно понял, — как бы невзначай вклинился Вудхолл, — вы медикус по уровню знаний, но предпочитаете возиться с кровью и железками? Не значит ли это метать бисер перед свиньями?

Это была маленькая, хорошо продуманная провокация. Она была типична для Вудхолла и типична для экзамена. Врачу шести футов ростом с длинными руками, всем своим обликом напоминавшему плакучую иву, доставляло чертовское удовольствие пускать такие вот стрелы. Но вовсе не бесцельно: джентльмены хотели знать, насколько быстро испытуемого можно вывести из равновесия. Вскипали ли претенденты или вешали нос — это было одинаково дурной приметой, знаком того, что и в другой ситуации они не смогут держать свои эмоции под контролем. Например, в условиях хирургического вмешательства. Банестер и Клауэс с любопытством подались вперед.

— Ни в коем случае, сэр, — серые глаза экзаменуемого блестели, губы расплылись в улыбке. — Как я уже сказал, практика для меня милее теоретизирования. Но без теории не может быть практики. И наоборот. Нельзя недооценивать ни того ни другого. А если медикус передает работу прозектору, как недостойную своей особы, то и сам он, на мой взгляд, не достоин уважения. И как сказал великий Парацельс, «если кирургик на это не способен, то он подобен надутому индюку и кривляющейся обезьяне…»

— Стойте, стойте! — вырвалось у Банестера.

Молодой человек не только отразил стрелу, но и послал собственную в сторону Вудхолла, словно подозревал, что Плакучая Ива из них троих был наиболее уязвим, потому как слишком много значения придавал своему авторитету.

— Есть еще одна причина, по которой я хочу сдать экзамен на корабельного врача, — продолжал между тем светловолосый юноша. — Так пожелал мой дед, потому что мы происходим из рода мореходов.

— А как имя вашего деда, если позволите осведомиться? — с кислецой спросил Вудхолл, который еще не оправился от укола.

— Лорд Коллинкорт, сэр. Мы живем в Гринвейлском замке, не слишком роскошном дворце на канале.

— Лорд Коллинкорт?! — воскликнул Клауэс. — Вы что, шутите? Его светлость я знаю лично уже несколько лет. Я избавил его от ulcus… э-э-э… между прочим, господин экзаменующийся, вы знаете, что такое ulcus?

— Да, сэр, язва желудка.

— Если господин претендент является родственником лорда Коллинкорта, он должен бы носить ту же фамилию, как мне кажется, а не называть себя «из Камподиоса». Или я неправ? — Вудхолл с вызовом огляделся. Было видно, что он опять чувствует себя на коне. Он снова обратил взор к экзаменуемому. — Почему вы подали заявку на этот экзамен под именем Витуса из Камподиоса, если ваше настоящее имя в действительности звучит иначе?

Экзаменуемый думал недолго.

— Вам уже известно, что я вырос в монастыре Камподиос. Я был воспитанником аббата Гардинуса — упокой, Господи, его душу! — нашедшего меня перед воротами монастыря anno 1556. Я рос среди монахов — молился, воспитывался, учился. Церковь была для меня отцом и матерью. Однако, перешагнув порог двадцатилетия, я понял, что быть монахом — не моя стезя. И я отправился в путь, чтобы раскрыть тайну моего происхождения. Во время долгого, полного опасностей путешествия, рассказывать о котором здесь было бы слишком утомительно, выяснилось, что я Коллинкорт. Так оно и есть. Все, что говорит за это, я подверг тщательной проверке. Но мне не хватает последнего доказательства, последнего звена в этой цепочке, которое, впрочем, не мешает ни его светлости лорду, ни мне. Но это та мелочь, из-за которой я не ношу официально имя Коллинкорт.

— И что это за мелочь? — допытывался Вудхолл, но Банестер, которому уже не терпелось начать испытания, остановил его:

— Оставим это, Вудхолл! Мы собрались здесь, чтобы подтвердить его медицинские знания, а не имя. Юношу зовут Витус из Камподиоса, и я получил свидетельство от отца Томаса из монастыря с тем же названием, что это так. Все остальное не должно нас интересовать. Итак, начнем!

Банестер засопел, вытащил свой огромный носовой платок и с шумом высморкался. Затем, убирая его, приступил:

— Позвольте мне, Витус из Камподиоса, вначале ввести вас в курс дела. Я объясню, как протекает экзамен. Мы задаем вам множество вопросов по медицине в общем, и особенно касательно хирургии и хирургических инструментов. Далее — вопросы об органах человеческого тела и их функционировании и, не в последнюю очередь, по науке о травах и их применении. Однако вопросы будут задаваться не в последовательности, а вразброс, когда и кому из членов коллегии будет угодно. Наряду с этим мы испытаем и ваше умение владеть собой — качество, во многих отношениях полезное корабельному хирургу. Ну что ж, для начала крайне злободневный вопрос. Вы, наверное, уже слышали, о Morbus gallicus[5], напасти, пришедшей к нам из Новой Испании, именуемой также сифилис, которая получает все большее распространение? Что вам известно о ней и мерах борьбы с нею?

Парень казался захваченным врасплох, но тем не менее бойко начал:

— Хорошо, профессор. Сифилис — очень коварное заболевание, которое может исподволь терзать пациента много лет. Говорят, оно распространяется… э-э-э… посредством плотских утех и начинается в форме темно-красных мокнущих гнойничков с резко очерченными краями на половом члене. Но этот симптом необязателен. Доподлинно известно, что Morbus gallicus через несколько лет проявляется множественными зудящими мокнущими пустулами по всему телу и неизбежно ведет к слабоумию, параличу и смерти.

— Хорошо, — коротко сказал Банестер. — Это симптомы. А как насчет терапии? Какие вы будете предпринимать меры, чтобы спасти жизнь пациенту?

— Очень немногие. Да и они мало помогут, потому что сифилис практически неизлечим. А если время от времени и лечится, то лишь ценой других заболеваний. In concreto[6]: я пропишу ртутную мазь на все тело — процедура, которая ведет к тому, что в скором времени на нёбе пациента и в глотке образуются гноящиеся раны, появляются язвы на губах, а зубы выпадают полностью. До того как немногие из пациентов вылечатся при такой методе, они умрут тысячами других смертей.

— Скольких больных сифилисом вы уже лечили, господин испытуемый? — вмешался Вудхолл.

— Ни одного, сэр.

— Ни одного? — Вудхолл недоверчиво фыркнул. — А откуда ваши познания?

— Из труда «De morbis hominorum et gradibus ad sanationem». Это книга, содержащая важнейшие познания всех великих врачей прошлого и современности. Ее издал отец Томас. Но должен заметить, что он равным образом внес в нее немаловажный вклад целым рядом предложений по лечению заболеваний. В случае сифилиса это отвар бакаутового дерева, Guajacum, а также назначение корня сальпы, Salpidae.

— Интересная терапия, — одобрительно кивнул Клауэс. — Было бы любопытно пообщаться с отцом Томасом. Но вернемся к нашему экзамену. Вы превосходно описали лечение ртутными препаратами. К этому нечего добавить. Обратимся к тем случаям, где мы, врачи, можем добиться большего. — Он обернулся и посмотрел на наглядное пособие у себя за спиной. — Видите эту картинку, господин экзаменующийся?

— Да, сэр.

— Тогда скажите мне, зачем она здесь?

— Охотно, сэр. Она изображает так называемого «раненого» — это демонстрационная фигура всех возможных ранений посредством оружия.

— Верно опознано. Это увеличенная иллюстрация, которую великий анатом Ганс фон Херсдорфф повелел изготовить для своего труда «Feldtbuch der Wundartzney»[7], издание anno 1517. В высшей степени значительная книга, хоть и появилась на немецком языке. — Клауэс поднялся и подошел к изображению обнаженного человека в одной набедренной повязке. Во всех членах несчастного торчали различные виды оружия. — Витус из Камподиоса, я буду указывать на ранение, а вы коротко ответите, curabilis или incurabilis. Полагаю, вы знаете, что обозначают эти термины?

— Само собой разумеется, сэр. Ко всем дисциплинам, которые я изучал будучи монастырским школяром, относилась, конечно, и латынь. Curabilis — значит излечимое, incurabilis — неизлечимое.

— Хм… Ну ладно.

Клауэс с опозданием сообразил, что его вопрос был излишним. И все-таки! Перед ним прошло уже столько экзаменуемых, которые не только не читали на языке Цезаря, но и не ориентировались в языке науки. И, несмотря на это, выдержали экзамен! Но это уже к делу не относится… Клауэс показал на бедро «раненого», в котором торчала стрела с железным наконечником.

— Что скажете об этом ранении, господин экзаменующийся?

— Curabilis. При условии, что будет оказана своевременная врачебная помощь, которая предотвратит гангрену.

— Recte![8] — изрек Клауэс, с удовлетворением отметив, что экзаменуемый по собственному почину упомянул главную опасность при этом ранении. — А что скажете по поводу плеча, пораженного булавой?

— Curabilis. Тупое оружие дает, как правило, чистые переломы. Плечевая кость быстро срастется при условии, что будет своевременно использована шина.

— Вы умеете обращаться с шиной?

— Разумеется, сэр.

— А что вы будете делать, если у вас в наличии только одна шина, а переломов два?

— Я буду обрабатывать ранения последовательно. Сначала с помощью шины соединю в правильную позицию кости более легкого перелома и наложу на него тугую повязку. Потом переложу шину на второй перелом.

— А почему вы начнете с более простого перелома? Наоборот не было бы разумнее?

— Из прагматических соображений, сэр. При трудных переломах вытяжка и пригонка костей может затянуться. Поэтому я обработаю сначала более легкий — и половина дела сделана. К тому же это ободрит раненого.

— Хм… Ну ладно, вернемся к нашему «раненому». Этот меч торчит у него глубоко в груди. Что скажете по этому поводу?

Молодой человек помедлил.

— Не позволите ли мне посмотреть поближе? — Он подошел к пособию. — Incurabilis. Меч вошел так, что, несомненно, повреждено легкое, а возможно, и та или иная артерия. Раненый погибнет от внутреннего кровотечения или задохнется.