Сестры из Сен-Круа

6

Молли Дэй собиралась, как обычно, провести свой долгожданный выходной с матерью. Отец будет занят работой, и они с матушкой спокойно посидят на кухне с чаем и горкой жареных ячменных лепешек, щедро смазанных маслом. Выходной на полдня ей полагался всего раз в месяц, и они с матерью всегда ждали его с нетерпением. Сегодня Молли в небывало короткий срок успела убрать после обеда со стола и вымыть посуду на кухне, а затем натянула пальто и вышла навстречу ясному осеннему дню.

В голове все крутилась мысль, которую мисс Сара подбросила ей утром — и все утро она почти ни о чем другом не могла думать, пока полировала мебель в гостиной. Душа ее металась то в одну сторону, то в другую. Только что она приходила в ужас при мысли о путешествии в такую даль вдвоем с мисс Сарой, без сопровождающих, а в следующую минуту вдруг ощущала дрожь радостного волнения: ведь это такое приключение — поехать во Францию! Да только где же им справиться с работой в госпитале?

«Я и по-французски-то ни словечка не знаю, — думала она. — Какая из меня сестра милосердия! В жизни не бывала нигде дальше Белкастера, даже в Лондоне ни разу. Куда уж мне!»

Затем ее мысли повернули в другую сторону. «А может, я все-таки сумею сделать что-нибудь стоящее для фронта. Помочь нашим храбрым солдатам выиграть войну».

Мысли так и скакали в голове — от радости к тревоге и обратно, и в конце концов миссис Нортон даже пришлось отчитать ее за то, что она не уделяет приготовлениям к обеду должного внимания.

По дороге домой Молли думала — рассказать ли обо всем этом матери? При отце-то, конечно, не стоит, но одной матушке?.. Нет, невесело подумала она. Матушка все равно расскажет отцу, а дело не стоит скандала. И все же, едва шагнув на тропинку, ведущую из Чарлтон Амброуз, от ворот поместья, она ощутила легкость, почти беззаботность. Впереди были несколько драгоценных часов отдыха — от поместья и от работы. Удивительное предложение, которым мисс Сара так огорошила ее сегодня утром, может подождать.

Начинающие желтеть листья горели огнем на солнце, а уже опавшие шуршали и похрустывали, когда Молли, ребячась, расшвыривала их ногами на ходу. Перебравшись через изгородь по старым каменным ступенькам, она двинулась дальше по полевой тропке и вскоре поднялась на холм, возвышающийся над фермой Вэлли, где она родилась и выросла. Взглянув с вершины холма вниз, на долину, давшую название ферме, она увидела тонкий столбик дыма из трубы. Фермерский дом, длинный и приземистый, был сложен из серого камня, его маленькие окошечки смотрели из-под тяжело нависающих карнизов, по крытой шифером крыше расползались лишайники и мох. Если смотреть отсюда, каждый раз думалось Молли, кажется, что этот дом сидит у подножия холма, как курица в гнезде — нахохленная пеструшка, греющая яйца. Справа от дома был двор, по обе его стороны стояли сеновал и коровник. Дальше, на лугу, убегающем к дальнему краю долины, коровы умиротворенно жевали остатки летней травы. От двора тянулись следы тележных колес, петляющие по дну долины до самой дороги из Чарлтон Амброуз к Белкастеру. Временами следы терялись в зарослях придорожных кустов, а потом появлялись вновь. Это был единственный путь, связывающий ферму Вэлли с цивилизацией, по которому была в состоянии проехать телега. Нередко зимой, когда приносило ветром снегопад, он отрезал их от мира на несколько дней: неделю, а то и больше, приходилось пробивать путь, разбрасывая снег лопатами. Однако сейчас тропинка — извилистая, грязная, изрезанная колеями, но более или менее сухая — оставалась легким, хоть и не гладким, путем к главной дороге, и Молли знала, что заросли кустов вдоль нее сплошь усеяны только созревшей ежевикой.

Про себя Молли гадала, где сегодня отец. Иногда с вершины холма можно было увидеть его за работой где-нибудь в поле, но сегодня его нигде не было видно. Молли вновь взглянула на дом: хотелось надеяться, что отца там нет. Он всегда приходил только к ужину, перед самым уходом Молли обратно в поместье. До этого она его не видела, а сказать по чести, и видеть не хотела. Она приходила повидаться не с ним, а с матушкой.

Молли перебралась по ступенькам через последнюю изгородь и поспешила вниз, к ферме, где Дейзи и Бен, две овчарки-колли, устроили ей восторженный прием, стоило ей только войти во двор. Она ответила на их шумные приветствия объятиями и восклицаниями:

— Бен, хороший песик! Здравствуй, Дейзичка! Хорошие собаки! Хорошие!

При звуках этой встречи задняя дверь отворилась, и на крыльцо вышла мать. Как всегда, поверх юбки и блузки на ней был запашной комбинезон, а волосы повязаны шарфом. Но Молли, не видевшая ее уже месяц, заметила, что она сегодня какая-то не такая — уставшая, что ли… то есть еще сильнее уставшая, чем обычно. Лицо у нее было бледное, напряженное, и губы не сразу расплылись в приветственной улыбке.

Молли протянула к ней руки, и они обнялись — коротко, немного неловко. Матушка была не любительница ласкаться, хотя Молли никогда не сомневалась, что она ее любит.

— Матушка, — сказала она, — матушка, что-то случилось?

— Что? Нет, конечно, а что может случиться?

— Ничего, — поспешно сказала Молли. — Просто вид у тебя чуточку усталый, вот и все. Ты слишком много работаешь.

— А кто ж за меня работать будет? — возразила мать. — Эй, тихо вы!

От ее резкого окрика собаки перестали лаять и побрели к своим конурам у ворот.

— Входи, — сказала матушка и, развернувшись, первой шагнула в теплую кухню.

Молли любила кухню. Там всегда было тепло и витал успокаивающий запах свежеиспеченного хлеба, даже если в этот день ничего не пекли. В центре кухни стоял огромный, массивный квадратный стол из сосновых досок, на плиточном полу были разложены тряпичные коврики — островки ярких красок и тепла. Окна выходили на две стороны, и сквозь одно из них полуденное солнце играло лучами на полированном корпусе напольных часов, важно тикавших в углу. В плите всегда горел огонь: в те послеобеденные часы, когда они оставались вдвоем, мать открывала дверцу, и они сидели перед открытым пламенем, радуясь его жаркому теплу. Сегодня дверца была уже открыта, стулья придвинуты друг к другу, чтобы уютнее было секретничать, — но на одном из них сидел отец.

— Здравствуй, пап, — слегка неуверенно проговорила Молли, снимая пальто и вешая его на дверь. — Что ты здесь делаешь?

Отец поднял глаза и сердито посмотрел на нее.

— Что ж мне, и на кухне в собственном доме не посидеть? — пробурчал он и, вынув из кармана трубку, стал набивать ее табаком из бумажного свертка.

— Да я так, — поспешно ответила Молли. — Я… я… просто подумала — может, ты захворал, или еще что. Раз не работаешь.

— Захворал? — переспросил отец. — Нет, я не захворал. Твоя мать сказала, что ты придешь сегодня, а мне надо с тобой потолковать, вот и все.

Остановившись поодаль, так, чтобы большой стол отделял ее от отца, Молли сказала:

— Со мной? А что я такого сделала? — и тут же рассердилась на себя. Почему она сразу решила, что в чем-то провинилась, и зачем показывать отцу, что он все еще может напугать ее?

— Ничего, — ответил отец, чиркая спичкой о каминную полку и поднося ее к трубке. Он глубоко затянулся и молчал, пока трубка не разгорелась как следует. В наступившей тишине Молли с тревогой взглянула на мать, но Джейн Дэй деловито заваривала чай, словно и не слышала разговора. Она поставила чашки на стол и как ни в чем не бывало спросила:

— Ты тоже выпьешь чашечку, Эдвин?

Эдвин все тянул свою трубку, выпуская дым из уголка рта. Он только кивнул и молча ждал, пока жена нальет чай всем троим. Молли вытащила из-под стола табурет и села — по-прежнему так, чтобы стол был между ней и отцом. Мать достала противень с лепешками из духовки, где держала их, чтобы не остыли, и поставила на стол.

— Я думала, может, мы с тобой, Молли, сегодня сходим, ежевики наберем вдоль тропинки, — ровным голосом сказала она. — Хочу в этом году сварить побольше ежевичного желе. Зимой от простуды хорошо помогает. — Она поставила на стол тарелки и баночку прошлогоднего варенья, положила ножи, но ни дочь, ни муж не потянулись за лепешками.

— Что ты хотел мне сказать, пап? — спросила Молли, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

Отец наконец взглянул ей в лицо и резко сказал:

— Возьми расчет у этих, в поместье, и возвращайся сюда. — Он пустил над столом струйку дыма. — Устроишься на военный завод в Белмуте. Там по деньгам выходит куда выгоднее — целых пять шиллингов в день будешь зарабатывать.

Молли в ужасе уставилась на него.

— Но я не хочу работать на военном заводе, — заикаясь, пролепетала она. — Я хочу остаться в поместье. Мне там нравится.

— В жизни не всегда делаешь что хочешь, — хмуро ответил отец. — Пора бы уже понимать. Без твоего жалованья нам концы с концами не свести.

— Но папа, — возразила Молли, — ты же и так получаешь половину моего жалованья каждую неделю.

— Ну, а теперь мы все будем получать побольше. Скажи сегодня сквайру, как вернешься, и к концу месяца чтоб дома была.

— Матушка! — обратилась Молли к матери. — Матушка, я не хочу работать на заводе. Я не хочу жить дома. Мне хорошо в поместье, мне нравится работать горничной.

— Ты слышала, что я сказал, Молли, — неумолимо проговорил Эдвин Дэй. — Пора и тебе хоть что-то сделать для фронта, дочка, — все лучше, чем прислуживать захудалым дворянчикам, пока они сидят дома без дела.

— Мистер Фредди сейчас на передовой… — начала было Молли, но Эдвин перебил ее:

— Дело решенное. Вернешься домой и пойдешь работать на завод. Скажи сквайру.

Он сунул трубку в карман и, выпив чай одним глотком, поднялся и направился к двери. Когда он проходил мимо Молли, она инстинктивно отпрянула, но он не сделал попытки дотронуться до нее — только взял свою кепку со стула у двери и, надвинув ее на голову, вышел во двор. Вскоре оттуда донесся его голос: он подзывал собак.

— С собаками-то он по-хорошему разговаривает, не то что с тобой или со мной, — пробормотала Молли, беря в руки чашку. — Матушка, я не хочу уходить от сквайра и мисс Сары. Мне нравится работать в поместье.

Мать слегка пожала плечами и сказала:

— Ты уж делай, как отец велит, Молли. Ему лучше знать.

— Матушка, — Молли подняла на мать умоляющие глаза, — ты же знаешь, почему я не хочу возвращаться домой.

Лицо матери внезапно окаменело.

— Ну-ка, Молли, прекрати чепуху молоть! Я не позволю тебе так говорить об отце, и если ты еще хоть раз намекнешь на такие гадости и непристойности, сама тебя палкой отхожу. — В волнении она стукнула чашкой по столу, расплескав чай. — Возьмешь расчет, как отец тебе велел, и делу конец. А теперь бери-ка ведро и пошли за ежевикой. — Она отвернулась от дочери, достала из шкафа корзину и направилась к двери, бросив через плечо: — Пошли-пошли, ну-ка, будь умницей. Нынче ежевика хорошо уродилась, вдвоем мы с тобой мигом целую гору наберем.

Молли с покорным вздохом отставила свою чашку и, взяв ведро, на которое указала мать, вышла следом за ней во двор. Отца нигде не было видно, однако день для Молли уже померк. Горизонт ее будущего казался серым и зловещим, а тут как раз и солнце скрылось за густыми тучами, стремительно набежавшими под крепнущим западным ветром, и вокруг стало пасмурно и холодно. То, что в любой другой сентябрьский день было бы приятным занятием, теперь казалось скучной повинностью. Мысль о возвращении на ферму наполняла сердце Молли неотступным ужасом.