Сестры из Сен-Круа

Пролог

Ночной воздух был зябким, влажным, с неба сыпалась, не переставая, туманная морось. Девочка крепко держалась за материнскую юбку: ее пугала темнота, пугали ночные шорохи, ей было холодно и тоскливо. Она начала похныкивать, а затем тихий плач сменился протяжными подвываниями.

Мать тут же обернулась и шикнула на нее — с такой непривычной резкостью, что малышка проглотила рвущийся из горла вопль и зажала рот маленьким кулачком, а другой рукой еще крепче стиснула грубую шерстяную ткань юбки.

— Стой тихо, будь умницей, — вновь сердито шепнула мать, — и никуда не уходи.

Она сделала было шаг в сторону, но малышка все цеплялась за ее юбку.

— Пусти, — резким шепотом велела мать и не без усилия высвободила юбку из пальцев девочки. Опустилась на колени, так чтобы ее лицо было вровень с лицом дочери, хотя в темноте они еле-еле различали силуэты друг друга.

— Мне очень нужно, чтобы ты постояла пока здесь, лапушка, — проговорила она уже мягче. — Я сейчас, только принесу кое-что. На одну минутку, честное слово. А ты постой здесь. Я тебя не брошу.

Она наклонилась к девочке, тронула губами влажную щечку, успокаивающе пригладила мокрые волосы и шагнула в ночь.

Перепуганная девочка замерла на месте, уставившись широко раскрытыми глазами в черную пустоту, где только что была ее мать. Она изо всех сил вслушивалась, не идет ли мама, но слышен был только стук дождевых капель, падающих с листьев деревьев, и тихий шелест травы у самых ног. Когда прямо у нее над головой ухнула сова, девочка вскрикнула от испуга, но осталась стоять где стояла. Она боялась ночной темноты и того, что могло в ней скрываться, но еще больше боялась, что мать не найдет ее, если она сойдет с места. Новый звук заставил ее вздрогнуть, но теперь уже это была мама: она вышла мягкими крадущимися шагами из ночной темноты, что-то держа в руках.

— Розмари, где ты, девочка? — послышался тихий шепот.

— Я тут, мама. — Тонкий голосок дрожал от страха и облегчения.

— Умница. Вот там и стой.

Послышались новые звуки: стук лопаты о землю, тяжелое от натуги дыхание, звон металла.

— Что ты там делаешь, мама? — прошептала девочка.

— Помолчи пока, моя хорошая, — мягко ответила мать, — еще минутку, и я тебе покажу.

Наконец, звуки смолкли, и девочка почувствовала в своей ладони мамину руку.

— Иди ко мне.

Девочка шагнула вперед, куда тянула ее рука, и вскоре эта рука крепким, надежным кольцом прижала ее к маминому боку. Дождь все еще шел, но сквозь рваные облака пробился слабый лунный свет, и теперь, когда глаза уже совсем привыкли к темноте, девочка разглядела небольшую ямку, вырытую во влажной земле. Рядом стояло крошечное деревце, готовое к посадке.

— Ну вот, Розмари, — сказала мама, — сейчас мы с тобой тоже посадим дерево в память твоего отца, как те леди и джентльмены сажали сегодня. Помнишь?

Розмари кивнула в темноте. Она видела днем, как взрослые собрались на краю деревни и сажали деревца.

«Это в память о тех бедных солдатиках, что не вернулись с войны, — сказала ей бабушка, когда они стояли поодаль и наблюдали за церемонией. — А рядом с каждым деревцем имя — видишь? Чтобы все про них помнили».

— Они же не знали, что нужно посадить еще одно, в память твоего отца, — пробормотала мама, — ну так мы с тобой сами посадим, вдвоем — ты и я. — Она взяла саженец и осторожно поставила в вырытую яму. Придерживая его, прошептала: — Подсыпь-ка земли в ямку, Рози.

Девочка опустилась на колени и бросила в яму горстку мокрой, грязной земли. Тяжелая, вязкая, она липла к пальцам и пахла мокрыми листьями. Девочке это не понравилось, она отряхнула руки и протянула их к маме, но та, вместо того чтобы вытереть ей ладошки, как обычно, только прошептала:

— Вот умница. Давай-ка еще чуток.

Поверх дочкиной головы она тревожно вглядывалась в темноту. Малышка неохотно набросала еще немного свежевырытой земли вокруг корней саженца. Наконец мама негромко сказала:

— Хватит.

Она взяла лопату и быстро забросала яму землей, потом заровняла образовавшуюся горку. Нагребла немного прелых листьев и раскидала у основания ствола, чтобы новое деревце не выделялось среди восьми других молоденьких ясеней, посаженных раньше, днем.

Женщина отложила лопату, подняла с земли большую черную сумку, которую бросила рядом, когда они пришли, и достала из нее маленькую фоторамку на деревянном колышке. На карточке под стеклом аккуратными черными большими буквами были выведены слова: «НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ». Женщина протянула рамку дочери.

— Тут написано про твоего папу, — объяснила она, — и мы воткнем ее в землю рядом с деревом.

Она положила ладони на детские руки, и вдвоем они вдавили длинный деревянный колышек с табличкой в землю, рядом со стволом маленького ясеня.

— Благослови тебя Бог, — вполголоса проговорила женщина. — Мы тебя никогда не забудем.

Она обняла дочь — их общую дочь, — и слезы обеих смешались в темноте с каплями дождя. Какое-то время они стояли рядом на коленях на мокрой земле, а затем мать поднялась на ноги. Наклонилась к дочери и поцеловала ее в мокрую щеку.

— Это наш секрет, лапушка, — мягко сказала она. — Не рассказывай никому, как мы с тобой сажали папино дерево. Это будет наш секрет, ладно?

— Даже бабушке с дедушкой? — спросила девочка. Ее не удивил этот запрет: мама никогда не говорила с ней об отце при бабушке и дедушке.

— Даже бабушке с дедушкой, — ответила мать. — Только мы с тобой на всем белом свете будем знать, чье это дерево и кто его посадил. Обещаешь?

— Обещаю, — серьезно ответила малышка. — Никому на всем белом свете… никогда!

Луна выплыла из-за облаков, и они обе поспешили прочь, опасаясь, как бы их не увидели чьи-нибудь любопытные глаза. Но в ту ночь мать легла в постель со спокойной душой — впервые за почти четыре года.

Девятое деревце мирно стояло в лунном свете — еще одно деревце в только что высаженной мемориальной роще.

2001